Banal madness

- Ты заебал. Знаете, демоны - это такая надоедливая вещь, которая остается с тобой на всю жизнь. Даже после курса реабилитации они все равно тихой поступью будут следовать за тобой, сверкая глазенками и потихоньку отравляя сознание, вновь вливаясь в него. Избавиться от личного демона это как, к примеру, пытаться избавится от рака – бесполезное дело. Можно войти в ремиссию и продлить жизнь, но навсегда вылечиться невозможно. Вот так и с этими демонами – психолог облегчит на некоторое время жизнь, попичкает таблетками, но как только в один прекрасный день курс закончится, а баночка из-под пилюль окажется пуста, то тень сумасшествия вновь нависнет, уютно обнимая и погружая мысли в мир иллюзий. А потом, в один миг, эти глюки тебя задушат в виде пущенной пули в висок или обманом, расстилая перед тобой дорожку в сказку, заставят встать на подоконник. Конечно же, можно было бы придумать что-то и пострашней, более омерзительное, так, чтобы мигом раскрыть весь свой внутренний мир в виде валяющихся где-то рядом с телом селезенки, почек или даже хребта, ломая лордоз. Красочный мир откроется, а? По крайней мере, это будет тот аутентичный мир, с которым мы родились без всяких глупых украшений и заморочек повседневной жизни. Но, к сожалению, такие краски нравятся лишь только полным психам, нормальный человек давно бы уже блевал своим завтраком, завидя разбитую голову и чудный узор из разлетевшихся капель крови. - Ты заебал, - повторяет Тилль, сжимая подлокотник кресла, сидя в полумраке комнаты с затхлым воздухом и в упор глядя на мужчину. – Ты это понимаешь? Личные демоны это такая штука, которую стоит опасаться. Пострашней СПИДа будет, если уж быть совсем честным. По крайней мере так считает Линдеманн, разглядывая мучавший его глюк. Надоедливый, приставучий глюк, он лип к сознанию Тилля как жвачка к волосам – отодрать можно, но тогда придется вырезать клок волос, а терять часть мозга Линдеманну как-то не хотелось и он, как ему казалось, великодушно позволил этому демону блуждать в потоках своих мыслей, пуская ядовитый газ и убивая вокалиста каждый день. Сейчас Тилль ползал по той границе, где заканчивался здравый смысл и начиналось тотальное безумие. Что там, за гранью разумного, Линдеманн пока не хотел знать и всеми силами цеплялся за чистый ум, опираясь на самодельные подпорки – стихи. Пожалуй, это единственное, что одновременно спасало и убивало его, на время прогоняя порядком доставшую призрачную особу. А может быть именно та особа и была смертельной музой, ведь нам зачем-то были подарены личные демоны, сводящие рано или поздно с ума каждого, кто открыл дверь своему глюку, приглашая в сознание. - Понимаю, - нагловато ухмыляется, расхаживая по комнате. – Мне так это нравится. - Что именно? Доставать меня? - Неееет, - смеется. Вы когда-нибудь думали, какой голос у вашего сознания? А у его обитателей? Тилль точно мог сказать как говорит его демон, какой у него смех. Хотя и не был уверен, что это именно так, ведь как известно, глаза и уши умеют обманывать, предоставляя хозяину лишь то, что именно хочет услышать человек – не больше и не меньше. Ну, может быть, чуточку приукрашивая для полноты картины, но сути не меняет – врут все. - Мне нравится сводить тебя с ума, - наклоняется к уху, подойдя ближе и сжимая мощное плечо пальцами. Подушечки ледяные, Тилль это ощущает даже свозь ткань рубашки, невольно морщась от противного мороза. – Шаг за шагом. Ты в курсе, что скоро я вытащу тебя за грань разумного, а? - Обойдешься, - цедит Линдеманн, безрезультатно пытаясь сбросить мертвую руку. - А тебя никто и не спрашивал. Просто говорю, чтобы ты был готов. Стыдно признать, но Тилль немного боится того, что скоро должно случиться и лишнее противное напоминание об этом заставляет сердце чаще биться, путая мысли и завязывая их в узелок. Холодные руки поползли от предплечья к горлу, легонько надавливая на сонную артерию, на секунду задержавшись на ней в нерешительности. «Додавить ли?». Иногда Линдеманну казалось, что плот его воображения действительно способен задушить, перерезая хрупкую нить жизни. Эдакая Мойра-самоучка. Но ведь лишить жизни может и простой психопат с ножом в кармане – это дело пяти минут, это не интересно. Гораздо приятней сделать так, чтобы «подопечный» потерял связь с реальностью, погрузившись в иллюзии страха и сам добил себя в конце концов. Маленький самодельный театр, в котором действия сцены, не прерываясь на антракт, идут годами. Одни и те же актеры, одни и те же декорации, одни и те же зрители, все те же грабли. Порой, в этот театр одного актера вливается кто-то еще, но уверяю, что недовольный зритель постарается лично избавится от идиота, который перепутал здания и забрел не на свою сцену. И снова ледяные лапы исследуют с болезненной скрупулезностью шею, задерживаясь на незначительных элементах, почти с любовью поглаживая кожу и даря вечный холод и неуют. У глюков нет дыхания и Тилль вздрагивает, когда демон зарывается носом в волосы вокалиста. Сколько не пытался, но так и не услышал Линдеманн, как легкие его безумия гоняют воздух. Мазнув пальцами по губам, этот демон подключает вторую руку, осторожно массируя затылок Тилля. Хорошо – нет слов, но страшно. Что будет дальше? - А дальше будет пустота, - тихонько шепчет глюк, читая больные мысли. Линдеманн даже не удивлен. По началу, конечно же, любой бы удивился, но, прожив столько лет бок о бок с таким вот явлением, невольно привык бы. Остался бы только страх. Его уж точно даже время не сможет выжечь. Разве что поможет опыт, который когда-нибудь снесет дряблую, неясную фигуру испуга, раздавив ее тяжеловесным камнем, но до этого нужно было еще дожить. - Приятно? – учтиво уточняет призрак, еле касаясь носом виска. Сейчас Тилль – это скала. Напряженный, ожидающий подвоха камень, но было бы глупо отрицать тот факт, что было действительно приятно, хоть и несколько необычно. Слишком уж умело демон все делал, слишком правильно и точно касался кожи, чтобы это можно было назвать мерзким. А еще, этот самый демон уж очень подозрительно сильно напоминал Круспе, полностью копируя знакомый силуэт и повадки. Точная копия, ни дать, ни взять. Разве что только мертвый и холодный клон, чуть более соблазнительнее оригинала, но за такие слишком вульгарные, пошлые мысли Линдеманн предпочитал давать себе болезненные пощечины, вызывая издевательскую усмешку у Рихарда номер два. - Боже, я точно сошел с ума, - шепчет Тилль, с ужасом ловя себя на том, что он откровенно уже наслаждается легкими прикосновениями, а раздражающий холод вдруг перерос в нечто иное, соблюдая контраст и удерживая еще на одной грани. - Ты даже не представляешь насколько давно это произошло, дорогой, - смеется говнюк, усаживаясь на колени, - может, продолжим дальше плясать?