***
— Лови! Я кидаю ей мяч и она ловит его, смеясь бежит к воротам, забивает гол. Она танцует свой "победный танец", и выглядит до чертиков смешно, но мне плевать. Я бегу к ней и хватаю за талию. Мы падаем на только скошенную траву, а она улыбается мне, показывая свои прелестные ямочки. — Я победила, — шепчет, и ее голос как мед: сладкий и мягкий. Она смотрит на меня своими большими глазами, я не могу оторвать от нее глаз, потому что она прекрасна. Теплый ветер приятно греет кожу, но ни что не сравнится с теплом, что дарит мне она. — Нам пора возвращаться домой, — шепчу я, и ее улыбка пропадает. Мы оба знаем, что нас ждет дома: лекарства, капельница, и, конечно же, врач, который следит за ее состоянием. — Я не хочу домой, — говорит она, прижимаясь ко мне. Я вздыхаю, ведь, я тоже не хочу, но у нас почти нет выбора. Я переворачиваю ее, и смотрю на эти губы, на ее маленький нос, пока не встречаюсь с глубоким взглядом, будто падаю в пропасть, и это прекрасно, потому что в эту пропасть падать — одно удовольствие. — Обещаю, что куплю тебе твое любимое, ванильное мороженое, — она улыбается и хихикает. Прекрасный звук, наполненный жизнью и счастьем, а затем она смеется, громко, радостно. — Пошли мой Ангел, — я встаю и протягиваю ей руку, а она хватается, как за спасательный круг. Я притягиваю мою девочку к себе и целую, ощущая вкус клубничной помады, которая сводит меня с ума. Прижимаю ее к себе, она почти растворяется в моих руках. Отрываясь от меня, Ангел грустно смотрит куда-то вдаль. — Я бы хотела стать птицей, — она поднимает глаза к небу и щурится, потому что сегодня очень хорошая погода, солнце яркое, но она не рада ему. — Я бы улетела далеко-далеко и была бы свободной. Я бы парила в небе, ветер развивал бы мои крылья, а я бы смотрела на людей сверху, и понимала, что самая счастливая, — она утыкается носом в мою грудь. Я слышу всхлип, который с болью раздирает сердце. — Я бы летала каждый день, а если бы наступала ночь — я бы летела туда, где светит солнце, лишь бы не засыпать, — я понимаю ее, ведь она боится засыпать. — Я бы улетел с тобой. Я бы оставил все, и улетел с тобой туда, где никого нет. Только ты, я и яркое солнце. Никакой ночи, только день, яркий и солнечный, — она обнимает меня, крепко сжимая своими слабыми ручками. Я кладу подбородок на ее голову и целую. Нам надо идти, и я нехотя отстраняюсь от нее. — Пошли, — шепчу я, а она лишь кивает и идет за мной.***
Я смотрю на ее тело, идеальное тело. Она надела на себя мою футболку, в которой любит лежать и смотреть фильмы. Такие, романтичные, и сопливые фильмы, которые я успел полюбить. Она любит читать в этой футболке, ссылаясь на то, что так ей спокойнее. Каждый день в этой футболке, пока я даю концерты. — Врач сказала, что я успею, — отрываюсь от коробки с мороженным, ее любимым. Не верю своим ушам, и смотрю на нее. — Она сказала, что я успею, но сил будет еще меньше, поэтому и срок уменьшится, — слышу как разбивается тарелка, потому что я не аккуратен. Она гладит свой живот и улыбается. Мне хочется кричать, потому что это несправедливо. Потому что я не заслужил этого, я все это время искал именно ее, а когда нашел, не мог поверить своему счастью. И вот сейчас, я стою и не понимаю, почему должен ее потерять? — Она успеет появиться на свет, — шепчу я, и кидаюсь к ней, обнимая и плача. Слезы текут по моим глазам, потому что это случится. Потому что она успеет, а потом уйдет. — Малышка успеет появиться, — шепчет она, и я еще крепче обнимаю ее.***
— Как она? Как ребенок? — я срываюсь с места, как только вижу врача. Она, с натянутой улыбкой, говорит, что все хорошо. — Я могу ее видеть? — спрашиваю, отчаянно пытаясь угадать ответ. Врач кивает и я бегу в палату, чтобы увидеть малышку Кэтрин и конечно же мамочку. Нервничаю, когда останавливаюсь перед дверью. Дрожащими пальцами открываю дверь и вижу то, отчего хочется улыбаться вечность: она держит Китти (так я уже успел придумать) на руках, и усталыми глазами, полными счастья — улыбается. Она так редко улыбалась в последнее время, а сейчас... Я подхожу к ней и она смотрит на меня. — Кэтрин, это твой папочка. Смотри, она улыбается тебе, — я вижу, как моя маленькая дочка смотрит на меня. Она слегка приоткрывает ротик, маленькие губки, точно как у мамы. — Я самый счастливый человек в мире, — шепчу я, и смахиваю слезы, потому что это правда. Она сделала меня счастливой. Я благодарен Богу за нее. — Они сказали, что осталась неделя, — я замираю и смотрю на нее, а эти глаза печально смотрят на меня. — Н-неделя? Как? Нет, не может быть, — она печально улыбается и смотрит на Китти, которая двигает маленькими пальчиками. Я не верю, я не хочу верить. Через неделю, она оставит меня. Она оставит меня и Китти.***
Я лежу рядом с ней, пока еще есть такая возможность. — Обещай быть сильным. Не ради меня, ради группы, ради родителей, ради Кэтрин, — она перебирает мои кудри. Я киваю, не в силах ответить ей. — Эй, Гарри, посмотри на меня, — слабо говорит она, и я поднимаю взгляд на ее бледное лицо, которое раньше было светлее. Круги под глазами стали отчетливее, но глаза не потеряли того блеска, который был при нашей первой встрече. Помню, будто вчера было: я спешил на показ "Kenzo", куда меня позвал Ник вместе с Ритой. Она выскочила из ниоткуда, сбила меня с ног. Я помню, как она улыбнулась и попросила сфотографироваться, и кто бы мог подумать, что мы тогда встретимся на том же показе? Кто бы мог подумать, что мы потом встретимся в кафе? И никто не мог подумать, что она станет через год моей женой. Никто не мог подумать, что через три года, она родит мне дочку. — Не спи, — шепчу я, и она кивает, слегка прикрывая веки. Я хватаю ее ладонь, и чувствую ледяные пальцы. Сжимаю все ту же маленькую ручку, и слезы предательски текут по моим щекам, я стараюсь остановить их, но слабо получается. — Гарри, — шепчет она, и я смотрю на нее: ресницы дрожат, а глаза прикрыты. — Гарри я люблю тебя, — и это взрыв, мое сердце взрывается, потому что я люблю ее. Люблю безумно, как человек любит жизнь, как ребенок любит свою маму. Я люблю ее, как в первый раз: страстно, нежно, безгранично. — Я тоже люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя, — я смотрю на нее, она тяжело вздыхает. — Ты спишь? — спрашиваю я, отчаянно надеясь на то, что она пока со мной. — Теперь — да, — отвечает ее мягкий голос, и меня окатывает дрожью. — Не засыпай, будь со мной, — прошу я, умоляя Бога, оставить ее здесь. — Я просто буду спать вечно, — говорит она и закрывает свои глаза, заставляя сердце отдать еще один удар, который разрывает меня изнутри. Больно, адски больно терять тебя. — Спи, мой Ангел, — я целую ее в лоб, и встаю. Открываю дверь и не верю. Не верю. Слышится тонкий писк, означающий, что пульс остановился. Врач подходит ко мне, и я киваю, едва сдерживая слезы. Хочу домой, где сидит Энн, где играется с Китти Джемма, где Луи и Элеонор смотрят телевизор. Где Зейн и Перри обсуждают имя для своего второго ребенка, я хочу туда, к ним, где Лиам сейчас с Даниэль, потому что он помирился с ней. Я хочу сидеть с Найлом и есть пиццу, потому что есть с ним пиццу очень весело. Я хочу к своей Кэтрин, я хочу увидеть ее. Срываясь с места бегу по коридору, не замечая, как уже оказался на выходе. Ветер врывается в мои легкие и я падаю на колени. Я кричу, разрываю глотку, потому что мне больно. Мне, черт побери, больно. Отчаянно хватаюсь за волосы, глаза скользят по всей улице, где проходят люди, обеспокоенно смотря на меня. Вспышки камер? Их нет. Никого нет. Потому что из этого не могли сделать сенсацию. Я встаю на ноги и сажусь в машину. Домой. Туда, где мои родные, туда, где я должен быть сейчас. Потому что она хотела. Я буду сильным, ради нее. Именно ради нее. Она подарила мне все, о чем я мог только мечтать. Она сделала меня счастливым. Я люблю ее. — Я люблю тебя, Ангел, — в машину и прямо по дороге, где меня ждет моя семья. Где меня ждет моя дочка.