Игра в СадоМазо — это тоже игра

Дверь пришлось выбить к чертям. Окита ненавидел, когда его заставляли ждать. «Ждать» – слово для неуверенных ботаников, которые не могут пробиться к буфету за булочкой. Или для трепетных дев, которые мнутся перед аптекой, стесняясь купить себе тампоны. Себя он ни к тем, ни к другим не относил. Впрочем, Кагуру тоже. Кагура с энтузиазмом поучаствовала в процессе взлома съемной комнаты. Использовать ключи для того, чтобы попасть внутрь, им обоим показалось слишком простым и прозаичным. Хотя это маленькое удовольствие и грозило впоследствии обернуться доплатой за ущерб. Впрочем, Окиту сейчас это интересовало меньше всего – о таких вещах можно было подумать позже. Значительно позже. Не в тот момент, когда он вдавливал Кагуру в пружинистую кровать. Не когда она тихо постанывала под его пальцами и впивалась острыми ногтями в плечи. Не когда, постепенно лишаясь чулков, она краснела, как спеющее яблоко. Не когда она смешно поджимала ноги в коленях, стоило ему проникнуть за линию дозволенного и прикоснуться к внутренней стороне её бедер. Ненадолго, конечно же, иначе это было бы неинтересно. Начиналась долгая ночь, к которой они уже давно готовились. У них это было далеко не впервые, в прошлый раз – совсем недавно, но жар охватывал так, словно до этого их обоих истязали воздержанием. Кагуру хотелось зацеловывать и ласкать, а еще сжимать, кусать и стискивать до хруста и чёрных точек в глазах. В Оките пробуждался какой-то древний и звериный инстинкт, подобный которому захватывал всё его существо во время серьезного боя – словно его внезапно переключали в другой режим. Самым приятным он всегда считал то, что Кагуру невозможно было сломать, что бы он с ней ни делал. Даже если бы он швырнул её в стену, она бы только усмехнулась, встала и заново набросилась на него. Стойкость и сила в хрупком с виду женском теле, которое каждый раз следовало покорять заново – самый невероятный афродизиак. Оките хотелось подмять, подчинить, полностью забрать эту невыносимую девчонку себе, но пока что он только разодрал её кофту в клочья. Осознание, что вся эта концентрация смертоносной силы клана Ято могла оказаться в его руках, медленно погружало в водоворот безумия. Заводило абсолютно всё. То, как Кагура пыталась сдерживаться, но всё же выломала из спинки кровати какой-то стержень. То, как она ловила его губы, и при этом едва не разбивала ему лоб своим. То, как весь процесс на какое-то мгновение едва ли не превратился в возню за место на койке – и остался прелюдией к бешеному сексу только из-за того, что они не смогли расцепиться… Он не мог оторваться от неё даже для того, чтобы наконец-то стянуть с себя рубашку. Рубашка страшно мешала, раздражала и была тем самым незваным гостем на вечеринке, который весь вечер ходит за хозяином и нудным голосом интересуется, когда уже подадут торт. Оките было не до рубашки. Он с чмокающим звуком прихватил ртом освобождённую от лифчика грудь Кагуры. Он увлеченно ласкал её и прикусывал зубами, обводил языком ореол и впивался в сосок. Кагура задыхалась от переполняющих эмоций и обхватывала его бёдра своими ногами. Они находились так близко друг к другу, что он мог ощутить реакцию на свои действия всем телом. Чтобы быть еще ближе, им нужно было друг друга просто сожрать. Судя по тому, с какой горячностью ему до этого отвечали на поцелуи, кое-кто был вполне способен и на это. Её штанам тоже досталось – пуговица не хотела поддаваться и её пришлось вырвать с кусками ткани. Когда пальцы Окиты скользнули вниз и коснулись заветных складок кожи – дверей шкафа, за которыми располагалась таинственная женская Нарния, Кагура приглушенно охнула ему в макушку. Клитор, эта кнопка, нажатие на которую обозначило бы официальное начало настоящего действа, мог оказаться в его власти в ближайшие же секунды. От этого осознания, обоих пронзил небольшой, но ощутимый заряд электрического тока. Окита чувствовал себя ребёнком, который уже выгреб из подарочной коробки с конфетами все эти раздражающие карамельки, и теперь был готов развернуть первую шоколадную. Сладостный, желанный момент. Окита был одурманен ближайшими перспективами, он буквально ослеп от них. Эта ночь должна была пройти по обоюдному согласию, но по его правилам – правилам игры в S&M. Все пожелания Окиты текли примерно в одном направлении. Полутемная комната. Железная скрипучая кушетка, в которую можно вдавливать свою добычу. Форма шинсенгуми, словно дающая власть над простыми смертными. Крепко сцепленные наручниками кисти жертвы. Поводок с ошейником, как символы подчинения. Много разных игрушек, которые можно было использовать, руководствуясь собственной фантазией. И кляп. Кляп ограничивал естественную потребность жертвы кричать то от боли, то от наслаждения. Еще можно было бы завязать глаза, но Окита считал, что зрительное восприятие обязано быть хотя бы поначалу – чтобы сделать всё это действо более запоминающимся. И все условия пока что соблюдались. В комнате царил полумрак, кровать была скрипучая и железная, да и все остальные атрибуты из прекрасного списочка с его скромными мечтаниями тоже присутствовали. Вот только Окита вдруг заподозрил, что что-то идёт не по плану. Эта мысль забралась к нему в голову в тот самый момент, когда он долгим взглядом изучал наручники, которыми его только что ненавязчиво пристегнули к изголовью кровати. Затем посмотрел вниз, на пару таких же, которые подобным образом удерживали его ноги. Затем – на поводок, который плавно переходил в ошейник на его шее. Несмотря даже на то, что ошейник был именно такой, каким он его представлял в своих фантазиях, что-то явно шло не по сценарию. Похоже, он в какой-то момент оказался слишком беспечным. И не заметил, как его в мгновение ока перевернули на спину и пригвоздили к кровати за какие-то жалкие секунды. Покорение Нарнии, судя по всему, временно откладывалось. – Это ты шутишь так, китайка? – уточнил Окита, сверля непонимающим взглядом правый наручник. – Похоже, ты перепутала меня со своей уродской собакой. Немедленно сними с меня эти атрибуты извращенного кинолога. Пока он пытался осознать ситуацию, Кагура (уже непоколебимо-спокойная) облачилась в его одежду, словно демонстрируя этим своё доминирующее положение. Форменный пиджак, который он захватил с собой для ролевых игр и атмосферности, победно болтался на её плечах и развевался, как плащ. Под пиджаком, к слову, виднелась его же любимая футболка – синяя, с буквой «S». – Гин-тян всегда говорил, что все мужчины гады, и вообще похожи на воздушных змеев. Их следует держать на коротком поводке, чтобы они не улетели. – Ты восприняла всё слишком буквально! – возмутился Окита. – Чему вообще данна учил тебя все эти годы?! И когда ты успела меня прицепить всеми этими наручниками сразу?! Ты что, Хибари Кёя?! Кагура недоуменно приподняла брови. – В чём дело? Ты же сам сказал, что хочешь поиграть в «S&M». – Но Я должен быть «S»! – возмущенно воскликнул Окита, звякнув своими оковами. – Я же Садист с большой буквы «С»! – Сегодня ты будешь «Слейв» с большой буквы «С». – Но я всё равно «С», несмотря ни на что. Если я «С», то ты должна быть «М»! – Я и есть «М», – пожала плечами Кагура, – «Мамочка». – Не заигрывайся, китайка! От этого возгласа на его прокушенной губе снова образовалась капелька крови. Прокушенной она была то ли Кагурой – от возбуждения, – то ли им самим – от злости и досады. Окита чувствовал себя мальчиком, который получил от лукаво улыбающегося Санты подарок в яркой обёртке, и обнаружил там сшитые бабушкой носки. Негодование не давало ему сосредоточиться. Да еще и желание накатывало океаническими волнами, погребая под собой корабли рациональности. Он был уже на пределе. Все эти предварительные ласки с медленной распаковкой даром не прошли. Окита попросту не мог сосредоточиться на плане спасения себя из идиотской ситуации, когда перед глазами мелькал упругий задний бампер, обтянутый кружевными трусиками, и выделяющиеся под тонкой футболкой подушки безопасности. Конечно, эти подушки у Кагуры были довольно небольшими, однако и этого вполне хватало, чтобы водитель получал удовольствие от каждого столкновения с ними. Похоже, удовольствие получал не он один, потому что пуговицы на подушках торчали, как вишенки на верхушке мороженого. И это, наверное, было самое аппетитное мороженое во всей его грёбанной жизни. Не просто же так при взгляде на всё это у Окиты невольно затуманивался взгляд, и начиналось обильное слюноотделение. При этом самообладание летело ко всем чертям амантьим, как у того же Гинтоки при виде парфе. Кагура снова дернулась, и прядь её непослушных рыжих волос скользнула по груди, задев выпирающую кнопку аварийной безопасности. Судя по тому, как она вздрогнула и торопливо откинула прядку обратно, та эту кнопку ощутимо пощекотала. А когда Кагура вздрогнула, пудинг колыхнулся. Напряженные соски скакнули вверх-вниз, и замерли, отчётливо выделяясь под футболкой. И Окита вдруг осознал, что у него между ног снова кто-то воздвигает мраморный памятник извращенности. Хотя, нет. Это больше было похоже на гранитное надгробие. Гранитное надгробие его гордости. Потому что Окита, даже несмотря на всю бедственность своего положения, физически уже был готов, словно идейный первопроходец, приступать к освоению новых земель, манящих и загадочных. Твердокаменный стояк сулил сделать процесс долгим и полным небывалых впечатлений. Кагура любознательным взглядом окинула его гостеприимно вставший член. – Я смотрю, ты наконец-то прогрел свою ракету для завоевания дальних галактик. Как-то долго она заводилась. Может, у неё мотор продуло, и она теперь барахлит? – Моя ракета находится в идеальном состоянии, – не теряя достоинства даже в такой ситуации, произнёс Окита. – Это космодром для неё еще не успели привести в надлежащий порядок. – Ты нигде не найдёшь такого потрясающего космодрома, эй! – возмутилась Кагура, спешно начав стягивать с себя его пиджак и прочие элементы туалета.– Его специально прокачали, когда узнали о том, что в город едет мэр! Посмотри, всю технику обновили, все полы натёрли до сияния, а всех ленивых диспетчеров поувольняли, чтобы было больше места! Космодром действительно выглядел так, словно там активно готовились к какому-то важному гостю. Стоило Оките на него взглянуть, его памятник извращенности словно зацементировали в почве и покрыли лаком для особой стойкости. Нетерпеливый космонавт в ракете уже вовсю требовал приземления и поминал мать ленивого диспетчера на чём свет стоит. Окита наклонил голову и кинул на Кагуру долгий взгляд исподлобья. – Не дури, китайка, – протянул он. – Заканчивай свои глупые выходки и давай приступать к поиску сокровищ на морском дне. Батискаф уже давно готов. И если ты только пустишь капитана к управлению, он покажет тебе такие глубины, о которых такая мелкая девчонка, как ты, даже не подозревала. – Капитаном ты будешь у себя на работе, – фыркнула она в ответ. – Матёрые морские волки всегда советуют прибегать к крайним мерам во время бунта. Окита некоторое время пытался вникнуть в смысл её слов, а затем заметил, что она уже некоторое время теребит в руках нечто странное. Кругляшок с кожаными ремешками. Вернее, кляп, который обычно вставляют в рот отъявленным и матёрым «M». В тех самых запущенных версиях игрищ, когда в дело еще идут латексные костюмы и плётка. Или когда кто-то во время секса слишком много болтает о своих болячках, поносе младшего сына или найденной во дворе мёртвой кошке. Окита внезапно ощутил, что вся его самоуверенность сдувается, как проткнутый иголочкой воздушный шар. Почему-то воспоминание о том, что за кровь течет в этой бестии, сейчас стучало в висках особенно громко. – Ты… ты что удумала, китайка?.. – Ты хотел сказать «Хозяйка»? – холодно уточнила Кагура, делая размашистый шаг к нему. – Я же уже сказала, что это бунт. С этого момента я официально захватываю этот батискаф и сама буду управлять его погружением. С этими словами она резким ударом соединила свой кулак и солнечное сплетение Окиты в страстном поцелуе, заставив того потерять концентрацию. Теперь, когда он был совсем обезоружен, она свободно могла завершающим штрихом вогнать ему в рот кляп. – Не смей! – с усилием выдавил из себя Окита, безрезультатно пытаясь увернуться. – Китаймпхгхмпм!!!.. Последнее слово неумолимо заглохло под давлением кляпа. И от неожиданного ощущения чужой руки на члене. Окита даже не заметил, как Кагура успела заполучить его последнее достоинство, пользуясь тем, что он отвлёкся. Когда шок и боль от удара в живот постепенно прошли, процесс полировки памятника уже был в самом разгаре. – Мужской член похож на червяка, съевшего палку, – задумчиво поглаживая головку, протянула Кагура. Как будто не дрочила ему, а находилась в каком-нибудь далёком и абстрактном месте. Захотелось заткнуть ей рот – желательно, этим самым червяком За весь долгий день и весь вечер прелюдий это желание не было столь невыносимым. Оно усугублялось наслаждением, которое упругими волнами накатывало от каждого прикосновения. Кагура просто лениво водила рукой по его члену, но Оките казалось, что она была умелым мастером, который настраивал пианино. Легко и непринужденно, но нажимая именно там, где было нужно, подкручивая именно те струны, которые было необходимо. Несколько медленных и тягучих движений, а затем пара размашистых и давящих, сильных. Это было чертовски хорошо. Наглая девчонка прекрасно знала, как ему нравилось – и на полную катушку этим пользовалась. Сначала он хотел назло всему не реагировать на внешние раздражители. Однако, когда пик удовольствия стал приближаться, он послал свою выдержку туда же, где уже минут семь находилась его гордость. Он не вытерпел и начал двигаться бёдрами навстречу её пальцам. И вдруг, словно дожидаясь, когда он ответит, Кагура замерла. За пару движений до того, как он наконец-то смог бы кончить, она просто убрала руку. Окита обомлел от возмущения и почти детской обиды. «Не смей останавливаться! – пытался он вложить всё своё безумие во взгляд. – Немедленно продолжай!» Кагура только пялилась на него своими большими синими глазами и невинно улыбалась. С той же очаровательно улыбкой она вытащила откуда-то спичку, которую, похоже, приготовила заранее. С какой-то злодейской наглядностью продемонстрировала этот предмет своего инвентаря. И прежде чем Окита успел хотя бы сделать вид, что собирается что-то предпринять, ему впихнули это самую спичку… В член. Медленно, неубедительно изображая осторожность, но на самом деле мучая, она буквально ввинтила её в одно из самых уязвимых мест мужского организма. Миллиметр за миллиметром. Не давая накопившейся сперме выйти наружу, не давая хоть как-то пробиться или вытолкнуть ненавистную деревяшку. Оките показалось, что у него от боли разорвётся что-нибудь из внутренностей. Хорошо бы это было сердце – чтобы уж наверняка и навсегда. Но разорваться грозил только памятник извращенности, в самое темечко которого словно вбили раскалённый гвоздь. И сделать было невозможно абсолютно ничего, оставалось только мученически мычать, изображая умственно отсталую корову, в задницу которой пытался забраться заяц. Пока Окита страдал от неприятных и болезненных ощущений, Кагура уже копалась в пакете с заранее приготовленными сексуальными и не очень снарядами, очевидно, выискивая новое оружие для уничтожения его самурайского духа. Окита как в воду глядел: когда она повернулась, гордо демонстрируя свою находку, он задохнулся от нового приступа ужаса. В руках у Кагуры были миленькие трусики розового цвета, из которых приветливо торчали два огромных и не менее розовых фаллоимитатора – внешний и внутренний. Страпон. Это был грёбанный страпон. Её планы на этот вечер принимали всё более отчётливый вид, особенно, когда она взобралась на койку и встала, возвышаясь над ним. Похоже, зря он так легкомысленно подумал про задницу – за неё определенно следовало переживать. Под беспомощным и слезящимся от боли взглядом своего пленника, Кагура начала надевать обмундирование. Предварительно она собрала пальчиком слюни Окиты, которые успели натечь изо рта прямо на подбородок. А потом она со знанием дела вставила этот палец в свою вагину. Медленно подвигала внутри. Когда она начала вздрагивать, а дыхание невольно участилось, она добавила второй палец. Ускорилась, поймала темп. Она проникала внутрь себя, оттягивала нежные складочки кожи и гладила клитор – так, как он делал во время их последнего раза. Окита отстраненно почувствовал, как на внутреннюю часть бедра ему капнула вязкая жидкость. Но оторваться от чарующего зрелища был не в состоянии. Кагура мастурбировала прямо над ним, позволяя рассмотреть это с самого удачного ракурса. Несмотря на всю унизительность ситуации, это было… Очень эротично. А он не мог коснуться ни себя, ни её, мог только изнывать от желания и сжимать кулаки, до крови впиваясь ногтями в ладони. Он бы многое отдал, чтобы вытащить ненавистную спичку, рваными дёргаными движениями самостоятельно довести себя до оргазма и снять уже эту непостижимо тяжёлую плиту болезненного возбуждения. А потом трахнуть наконец эту китайку, вжимая её спиной в стену. Когда Кагура со стоном вставила в себя внутренний член своего гибридного странпоно-монстра, это тоже выглядело эротично. Особенно когда она нажала на какую-то кнопку и аппарат стал вибрировать. И эти вибрации были настолько сильными, что их можно было разглядеть снаружи. Взгляд Кагуры затуманился. И это снова было эротично. Однако когда Кагура начала с неуклонной уверенностью наклоняться, Окита понял, что вот-вот поддастся истерике. И было от чего. Он смог разглядеть внешний резиновый член. Создатель этого чудовища либо обладал неуёмной фантазией, либо знал, что его детище будет использоваться для садистского глумления. Поэтому внешний резиновый член был похож на гусеничку: ребристый, состоящий из овалов и с весёлой мордашкой на головке. И он тоже вибрировал. А наглая девчонка даже предварительно потёрлась шевелящейся головкой резинового монстра о щёку Окиты. Окончательно осознав, что его ждёт через несколько мгновений, Окита ослеп и оглох от нехороших предчувствий. Самые безрадостные и полные безысходности мысли заполнили его голову. В этих мыслях уже не он трахал Кагуру. Это Кагура трахала его этой отвратительной гусеницей. Она наверняка будет вдалбливаться в него от души, натягивать с завидным размахом. Ято не станет сдерживаться или пытаться быть деликатной. Да еще и при условии, что они заранее договорились на игру в S&M. Наверняка эта резиновая хрень и все её движения будут ощущаться каждым миллиметром кожи. А еще она будет шевелиться внутри него, вибрировать и улыбаться идиотической гусеничной мордой… И разорвёт его задницу в мясо. Резко дёрнув ногами, Окита выдрал спинку кровати, после чего огрел ей Кагуру по голове. Вряд ли это принесло ей какой-либо вред, однако эффект неожиданности своё дело сделал – на какое-то мгновение её удалось оглушить. Пользуясь этим драгоценным мгновением, Окита извернулся так, чтобы ему было удобно, и с такой же яростью оторвал от кровати её изголовье. Стресс и адреналин были покруче крови Ято и с поставленной задачей справились более, чем успешно. Благо, капитаном первого отряда шинсенгуми он стал не за красивые глаза. Пока Кагура не успела придти в себя и осознать, что происходит, пока она не вытащила из себя розового монстра и не натянула что-нибудь, что можно было принять за попытку прикрыться – Окита понёсся к выходу. Без штанов, с кляпом во рту, с руками, прицепленными к оторванным кроватным частям, со спичкой в члене он семенил и прыгал к своей свободе. В этой абстрактной свободе, конечно, он был обречен на всяческие формы общественного порицания за свой неподобающий внешний вид, но даже злорадствующий замком сейчас казался ему не таким ужасным, как Кагура со страпоном. Отступление – тоже важная часть войны. Следовало придти в себя, освободиться, зализать раны, наконец-то кончить. И продумать план дальнейших действий. То, что следующий раз будет, Окита даже не сомневался – он был слишком упрям, чтобы не потребовать реванша. Но в этот следующий раз он непременно предварительно уточнит правила и популярно расшифрует все дополнения к незримому документу договора на секс. Важный урок из сегодняшнего провала он для себя вынес Всё-таки игра в «S&M» – это тоже игра. И чтобы не было недоразумений, роли стоит распределять заранее.