Размер не имеет значения

      Пропитанный мягким, ватным теплом летнего утра воздух, безвкусным кислородным коктейлем наполнявший просторную комнату с небрежно разбросанными по полу неровными холмами одежды и притиснутой деревянным изголовьем к стене широкой кроватью, вливался в лёгкие с каждым размеренным вдохом, привнося свежесть вовсе не бодрящую, а наоборот, расслабляющую ещё больше, заставляющую разнежившееся на взбитых в ночном порыве страсти простынях тело буквально распадаться на атомы в ленивой неге. Чуть приоткрыв тяжелеющие с каждой минутой веки, Хадсон безучастно рассматривал гладкий, как лист бумаги, потолок без единой трещинки — белую двухмерную пустыню, перевёрнутую и столь же неправильную, как и созерцание её молчаливого, скромного великолепия в одиночестве вместо занятия чем-то более приятным и продуктивным.       Смуглая рука, выбравшись из-под смятого плена тонкого покрывала, скользнула по соседней подушке, готовясь беззастенчиво и по-хозяйски за голову или шею привлечь спящего любовника ближе, однако сумела нашарить лишь пустоту, что, в принципе, не встревожило, учитывая возможность оного упорхнуть в ванную, но насторожило. Колыхающее мелкой рябью зеркально-чистую гладь сознания беспокойство спустя несколько проведённых в одиночестве минут всё же дало о себе знать, и Сол нехотя приподнялся на согнутом локте, дёргая на себя покрывающую вторую половину ложа материю и окидывая ленивым, в одной точке вдруг остекленевшим взглядом взбитые немыслимыми кульбитами простыни.       Свернувшись, прижав к груди длинные ноги, Эксл сжимался от пронизывающего крепкий сон кошмара, в котором непрерывный бег сменялся падениями и потерей столь болезненной, что ухватиться за руку мулата выглядело заманчивой идеей, вот только её никак не находилось, и неожиданно окативший холод ещё больше растревожил уставшее за ночь сознание. Бледная фигура изогнулась, запутавшись в белой материи, и голова неопределённым жестом дёрнулась вверх, отражая надежду поймать губами скулу любовника или хотя бы ощутить его дыхание, оказавшееся настолько далёким из-за малого роста, волей неведомых сил насланного на вокалиста, занимавшего сейчас места едва ли с ладонь. Зелёные глаза медленно распахнулись, обводя пространство, не различая пока увеличенного стократно мира вокруг, представшего огромным и опасным уже через несколько мгновений.       Короткий вскрик сорвался с губ, рыжие волосы веером взметнулись, обозначив резкое движение в сторону и назад, выглядящее столь жалким, что могло бы вызвать смех, если бы не шокировало до потери речи. Совершенно неизменившиеся ощущения пугали, щипки и удары о даже не пружинящую под весом кровать подтверждали окончание сна, перешедшего в реальность страшным продолжением миража. Роуз оглядывал себя со всех сторон, вертясь и несдержанно матерясь на злую шутку, коей по его разумению и являлось столь нерадостное положение вещей. Конечности сгибались, спина и живот ничем не отличались от его собственных, но в каких-то нескольких метрах (или всё же сантиметрах) находился озадаченный Сол, на которого и уставился беспомощно усевшийся на колени Эксл.       Острыми клинками скрестились два взгляда — полный неподдельного ужаса и до краёв налитый недоумением и сверкающими шоковыми разрядами. Вспыхнувшая в моментально прояснившейся голове теория внезапной беспочвенной галлюцинации требовала либо доказательства, либо опровержения, что и подтолкнуло Слэша направить на миниатюрное существо, поразительно схожее с любовником, указательный палец, словно дуло пистолета на допросе террориста. Странно. К тому же, промежуток между данным моментом и несколькими часами отдыха был столь короток, что гибкое сознание с отлично отлаженным механизмом самозащиты готово было легко принять явь за немного запоздалое продолжения сновидения. В логичной реакции на курьёзный сюжет, которым непременно стоило поделиться с его персонажем утром, мягкие губы растянулись в улыбке, размыкаясь затем и выпуская сипловатый смешок:       — Что, здорово покувыркались? Вон, ты даже… похудел!       — Придурок! — вокалист потянулся вперёд, злобно и действенно, как ему показалось, набрасываясь на «револьвер», цепляясь тонкими руками за измозоленную струнами подушечку и замирая в непонимании.       Писклявый, совершенно не похожий на его собственный, глубокий, голос звук напугал сильнее, вырываясь теперь хрипами вместе с запальчивым дыханием. Короткий, проверяющий реальность уменьшенной копии тычок в грудь, лёгкий, но оказавшийся для Эксла сродни удару, заставил бессильно сесть обратно, схватившись за шею, и с теплящейся в глубине зрачков надеждой на то, что сейчас всё закончится и Сол весело рассмеётся, рассказав о заранее подготовленном розыгрыше; поймать карий взгляд. Нехорошая дрожь пробежала по позвоночнику, а тяжёлая ткань не желала прикрыть хотя бы частично обнажённое после жаркой ночи тело, вероломно реагирующее на близость Хадсона приятным теплом по уже наработанной схеме, даже не смотря на произошедшие значительные изменения.       Клокочущая, свёрнутая неплотным клубком вибрация поднялась от груди к горлу и выплеснулась раскатистым хохотом, в котором всё же слышалась натянутость напряжения кудрявого гитариста. Тактильный контакт, дополненный звуком, ещё больше спутал показания, не позволяя определить, является ли происходящее бредом разомлевшего разума или же искорёженной, ненормальной, но до последнего натуральной реальностью, попавшей в руки креативного кинематографиста, вздумавшего сотворить очередную комедию. Напуганный, затравленно озирающийся Роуз походил на ожившую вырезку из журнала, предназначавшегося, судя по отсутствию на нём, изящном и гибком, какой-либо одежды, исключительно для совершеннолетних.       — Эй, ну? — бледные руки снова просительно потянулись к явно веселящемуся любовнику, пытаясь выудить из него хоть какую-то поддержку и объяснения.       — Чего «ну»? — Слэш склонил голову чуть вбок, встряхивая спутанной копной тёмных волос. — Вот, на тебя смотрю. Думаю, чего надо было такого слопать, чтобы… вот так, а?       — Да не лопал я ничего! Только пиццу... Но ты её вчера тоже ел, — неловкие, неуверенные шаги цепочкой потянулись к смуглому боку и исчезли из поля зрения, зато на место визуального восприятия пришло щёкотное копошение и тёплые, совсем несильные толчки.       — Хилый организм, — облекая слова в утвердительную форму, предположил Хадсон и, оказывая себе полное самообслуживание, засмеялся собственной шутке, выворачивая шею и рассматривая источник вызывающей приятное щемление в области груди возни. — Ну-ка, два шага назад, а то раздавлю.       — Даже и не замечал раньше, какой ты толстый... Я на тебя залезть не могу, эй! — Эксл демонстративно подпрыгнул, цепляясь за мягкую, невероятно горячую кожу, и снова беспомощно съехал вниз, невольно отеревшись о любовника, вздрогнул от заполнивших маленькое тело сильных ощущений, словно бы оставшихся прежних размеров, не подвластных неведомым чарам.       Зелёные глаза подчёркнуто оскорблённо сверкнули, и миниатюрный кулак от обиды впечатался в подвернувшийся участок смуглого великолепия, отпружинив чуть ли не в закрытый рыжей чёлкой лоб. Жёсткая ткань царапнула бёдра, когда вокалист уселся прямо там, где стоял, тяжело вздыхая и рассматривая себя снова, отмечая до этого момента незамеченную реакцию на тесный контакт.       — Слушай, я ещё твоей спермы вчера нахлебался... Может, оно, а? — высказанное с душной надеждой предположение.       — Вот уж не знаю, не знаю… — задумчиво, трубно протянули в ответ, вновь простирая руку в сторону обречённо свесившего голову Роуза. — Я всё-таки не радиоактивный завод, токсичных отходов не сбрасываю… Может, дело в тебе, а?       — Ну вдруг? — бледные ладони доверчиво накрыли протянутую смуглую, и вокалист подтянулся, заползая на щедро предложенное место.       Сол поднёс хрупкую, словно игрушечную, фигуру ближе, безмолвно указывая пересесть на широкую грудь и попутно рассматривая крупным планом тело, уменьшившееся в масштабе, но ничуть не изменившее себе в грациозном и притягательном изяществе, оставшееся таким же соблазнительным, хоть и приобретшее свойственный размеру элемент трогательности, воспринятый, пожалуй, слишком буквально гитаристом, указательным пальцем свободной руки дотронувшимся до гладкой спины и продолжившим говорить заторможено, словно слабо вникая в ситуацию:       — Ну, может быть… Хотя верится плохо, раньше же такого не было, да ведь?       — Вчера была какая-нибудь особенная луна... Или ещё что-то такое. Должно же это объясняться.       Развалиться на смуглом, едва поросшем волосками торсе оказалось чрезвычайно приятно, и уж совершенно невозможно было отказать себе в лёгкой забаве, призванной разогнать повисшее напряжение. Совершенно без смущения и страха, возникших бы неминуемо у любого другого лилипута в присутствии хищного, естественным образом опасно-красивого Хадсона, Эксл подполз поближе к тёмному соску, оказавшемуся теперь размером с его ладонь и надавил на него, исследуя по-новому, забавляясь и не замечая уже своего незавидного положения. Кожа оказалась очень тонкой и ощущалась горячим шершавым, но сухим языком, о который, в конечном счете, начали бесстыдно отираться щекой, подстраивая под подушку.       — Кара небесная, — не имея идей касательно логического обоснования ситуации, если таковое вообще было, усмехнулся Сол, отмечая длинную цепочку приятно будоражащих импульсов, автоматически пославших в мозг сигнал готовиться к отсроченному продолжению ночных подвигов, и, ища в чужом положении хоть какие-то плюсы, огладил шершавой подушечкой светлые ягодицы.       Раздался протяжный стон, и бледные щёки заплыли румянцем, старательно скрытым рыжими волосами, узкая спина прогнулась, подставляясь под ласку, тело уже не руководствовалось разумом, вероломно возбуждаясь, словно один большой раздразненный касаниями нерв, оголённый и источающий удовольствие. Всем своим видом выражая довольство и желание продолжать, Роуз как мог крепко обхватил затвердевший в ладонях сосок, наклоняясь и принимаясь вылизывать его, толкаясь бёдрами в смуглую кожу. Не имея сил справиться со шквалом невероятно сильных чувств, распирающих до невозможного и лишь усиливающихся из-за горячего необъятного Хадсона, неосторожно надавившего, буквально втискивая в себя.       — Нежнее, — низкий шёпот, наконец-то похожий на реальный голос, переставший быть писклявым.       До адресата шелест долетел совсем тихим, эфемерным призраком настоящей фразы, всё же различимой и принятой к сведению — теперь ласка совершалась участком, где вторая фаланга переходит в третью. Вылупившийся из скорлупы недоумения с прожилками растерянности интерес ненавязчиво напомнил о себе ощутимым потеплением, усиленным блаженным утренним томлением каждой клеточки и сопровождаемым сожалением о невозможности дать выход эмоциям привычным способом.       — Ну и что ты предлагаешь делать? — понизив голос на тон, чтобы тот не раздражал тонкий слух заигрывающего так знакомо и незнакомо одновременно вокалиста, поинтересовался Слэш, осторожным толчком согнутой костяшки в бок предлагая выпрямиться и отодвигая. — Хэй, ну что ты делаешь? Притормози, торопыга, я за тобой не успеваю.       — Но... — Эксл порывисто обернулся, затуманенным зелёным взглядом проследив вздымающийся живот и ниже, тяжело дыша от уже едва сдерживаемого возбуждения, настолько ускоренного, но естественного, что казалось и любовник, на деле же оставшийся почти спокойным, должен находиться на грани. — Чёрт...       Неуверенные, скошенные шаги направились по вихляющей траектории к пупку и замерли, выражая полную нерешительность и неуверенность по поводу дальнейших действий, вроде бы знакомых в порыве, но невозможных к исполнению. Бледные плечи ссутулились, но решение было найдено, и уже через секунду простыня выделила небольшим бугорком нырнувшее под неё тело, изо всех сил старающееся не съехать совсем и пробирающееся к цели маленькими, слепыми в темноте прыжками. Повсюду был душный мускусный запах Хадсона, будоражащий, соблазнительный на пробу, не сдерживаясь больше, Роуз перехватился поудобнее за складку кожи и перебрался на мошонку, обнимая тёплую, как раз в обхват рук, плоть, проводя короткий влажный росчерк языком и ёрзая.       — Ты чего? — Сол удивлённо приподнялся, срывая мешающий обзору источника необычных ощущений покров материи и вновь выпуская в воздух короткую очередь тихих смешков.       Так забавно выглядели со стороны неловкие страстные порывы, походившие бы скорее на попытки котёнка отыскать тёплый материнский бок, если бы не сквозившее в них, требующее выхода возбуждение, подталкивающее к нетипичному для шокированного собственным положением человека поведению. С позиции гитариста скорость, с которой проявленное беззастенчиво-искренне и получившее отклик устремившейся навстречу приятной возне крови желание объяло претерпевшего значительные перемены, но не изменившего своим привычкам партнёра, казалась странно высокой. Как будто естественный позыв к близости вспыхнул моментально и спонтанно, приступом, и это одновременно веселило и вызывало необъяснимый прилив трогательного умиления.       Крохотные пальцы с интересом исследовали представший в неожиданной близости орган, выводя узоры на смуглой гладкой коже, оказавшейся необыкновенно нежной, схожей с бархатной тканью, нагретой искусственно, но равномерно по всей протяжённости полотна. Скрывающая головку крайняя плоть легко поддалась тянущим движениям, малым и в то же время отнимающим много сил, в настолько незначительном количестве сохранившихся у Эксла, что он мог бы поспорить на собственную красную бандану: переместить член или хотя бы приподнять его вовсе не получится. Упираясь коленями в мягкие яички, неосознанно отираясь об образовавшуюся между ног складку, Роуз придвинулся ближе к только что старательно открытому пространству и сунулся туда носом, проводя по контрастно-светлой, едва розовой полоске языком и щекой, упруго целуя уздечку.       Распирающее дикое возбуждение, захлестывающее несоразмерными с уменьшившимся телом пластами лавы и снега, грозило вот-вот вырваться, никак не отразившись на любовнике, вызывая какую-то детскую обиду на проведение, не завершившее своего ритуала, а заморозившее его на половине, забыв про ощущения. Так, вздрагивая, шалея от смеси потрясающего, насыщенного запаха и неповторимого вкуса, яркого и многогранного на каждом опробованном участке, Эксл не замечал собственного незавидного положения, стараясь игнорировать размер и сосредотачиваться на новых возможностях, надеясь лишь, что не причиняет боли своими копошениями, направленными на исследование и старательно подстраиваемыми под обоюдное удовольствие.       Новый приступ раскатистого смеха пенной морской водой наполнил помещение, оказавшись на этот раз ещё более громким и сочным, заливистым и слегка отдающим в мягкое бархатное, чуть рокочущее глубокое звучание. Хадсон откровенно забавлялся, не имея ни малейшего желания отделять доставляемые неловкими, но старательными манипуляциями неясного направления ощущения от веселья, рождаемого от одного взгляда на происходящее, само по себе вызывавшее прилив хохота. И от неслышно прокравшейся в голову ассоциации с мягкими крысиными лапками без когтей, придавшей ситуации ещё более курьёзную окраску.       Разлившаяся под ладонями дрожь отвлекла от крепкой, ритмичной пульсации, и пальцы разжались, выпуская удерживаемую крайнюю плоть, немедленно закрывшую головку снова, придавив под собой бледные руки, бессильно дёрнувшиеся прочь, вместе со всем Роузом, старательно толкающимся, отчаянно желающим побороть собственное возбуждение и выразить всю накопившуюся внутри обиду. Высвободиться получилось лишь с четвёртого раза и, цепляясь за что придётся, упираясь и тяжело отфыркиваясь, выбраться на лобок, беспокойно оглаживая встрёпанные рыжие волосы, распластаться, урча и выгибаясь, не замечая, как гравитация выполняет своё дело, и тело медленно съезжает обратно. Напряжённый член оставил тонкую блестящую полоску на смуглой коже, оказавшейся в тесном обхвате объятий, как только ступни снова коснулись мошонки, а ритмичные толчки обратились в сплошной граф, не утихая до тех пор, пока воздух не взрезал слабый протяжный стон и маленькое белое пятнышко не осталось напоминанием.       Вокалист сладостно дёрнулся, расслабляясь и довольно улыбаясь прокатывающемуся по позвоночнику жару, сохранившемуся незыблемой частью финала, такого скорого, но потрясающе яркого, нового в чём-то неожиданном и пока непонятном. Смех оборвался, проглоченный и воскрешённый в следующую секунду удивлённым хмыканьем, Сол вытянул руку, осторожно обхватывая двумя пальцами хрупкую талию, намеренно задевая большим член и, словно в глубокой задумчивости, повторяя касание несколько раз. Обмякший, экстатически жмурящийся Эксл, казалось, даже не обратил внимания на то, что на несколько секунд потерял опору под ногами, прежде чем оказаться на сухой широкой ладони под прицелом внимательных, хитро поблёскивающих шальным, раззадоренным возбуждением глаз, в то время как гитарист без дальнейшего промедления обвил собственную плоть, обильно сплюнув предварительно и сжатием кулака неравномерно распределив слюну. Полные губы расплылись в широкой улыбке, обнажая белоснежные зубы, разомкнувшиеся затем и выпустившие вместе с коротким смешком юркий язык, хищно проскользивший по дуге из одного уголка рта в другой.       — Ну, чего пялишься? — Роуз тяжело выдыхал, раскинувшись звездой и ничуть не смущаясь своей наготы, возможно, при менее благоприятном повороте событий весьма затруднившей его и без того сложное положение, сердцебиение утихало так же быстро, как накатывала ранее тянущая тяжесть, совершенно непохожим образом восстанавливался тонус энергии, втекавшей будто бы из воздуха.       — Что-то ты быстро, — добродушно усмехнулся Слэш, поворачивая ладонь так и сяк, под разными углами рассматривая расслабившегося любовника, будто интересную находку, любуясь предоставленным для обозрения тонким совершенством, не требующим теперь отходить на несколько шагов, чтобы узреть во весь рост сразу.       — А ты вообще никак, импотент, — маленькая рука с размаху опустилась на импровизированную лежанку, окончательно выветрившийся туман желания оставил за собой только страх и непонимание происходящего вперемешку с обидой на Сола, который не только сохранил свой размер, но и решил воспользоваться безнаказанностью, раздразнивая вспыльчивый характер, готовый проявить себя.       — Ай-яй-яй, как нехорошо, — Хадсон насмешливо зацокал, укоризненно щуря глаза и легко перехватывая тонкое тело поперёк, пресекая дальнейшие смехотворные попытки взбунтоваться.       Соблюдая необходимую осторожность, обёрнутую мнимой, показательной небрежностью, он поднёс брыкающегося и дёргающегося Эксла ближе, почти вплотную, рискуя получить прицельный пинок по подбородку, и медленно, лениво провёл языком снизу вверх, словно сытый зверь по только что основательно обглоданной кости, затем на всякий случай отодвигая руку, дабы не нарваться на месть за столь мокрую и шершавую неожиданность.       — Это что сейчас было? — голос надорвался, сырость вызвала лёгкую дрожь, а жар, распространивший её, беззастенчиво задел все чувствительные места с такой силой, что появилось ощущение довлеющей над телом толщи воды.       Ответом было красноречивое молчание, растянувшееся на несколько секунд, обманчиво-искреннее, лишь приводящее в замешательство перед следующим, ещё более решительным и точным броском — порхающим скольжением кончика языка, нацеленным на изящное бедро, тут же рефлекторно отведённое в сторону и вернувшееся в первоначальное положение. Горячие влажные вылизывания продолжились выше, по животу до груди и обратно, опускаясь вниз уже по другой ноге, повторили последовательность, поднимаясь теперь практически к шее, выгнутой в бесполезной попытке спасти лицо. Посыпавшиеся следом точечные, упругие касания, похожие на игривые, не приносящие боли, раззадоривающие удары, становились всё ощутимей пропорционально скорости прочнее вплавляющейся в ритм руки на твердеющей плоти. А возбуждение охотно и стремительно подходило к нужной отметке, по достижении которой не дающий пока рационального объяснения разум предписывал остановиться так, чтобы оказаться наравне с любовником, всё равно потом неизбежно опередившим бы.       Вероломно отвечающее на ласки тело снова потонуло в неге, зелёные глаза затянуло незаметной поволокой удовольствия и все движения претерпели кардинальную смену порывов, поддаваясь теперь настойчивому желанию подставить бледную кожу, распаляющуюся под мягкими толчками. В противовес карему взгляду, наблюдающему уменьшенную копию, светлому приходилось следить за огромной, приближенной и совершенно необъятной, но всё же красивой, податливо согласившейся на небольшую авантюру с привычной нормальностью.       Повторив несколько раз возымевшие нужный результат самые эффектные и удачные скольжения, Сол полюбовался результатом, оценивая и растягивая в довольной улыбке губы. Прищуренные глаза в обрамлении тёмных ресниц лучились теперь бушевавшим внутри и не выплёскивающимся в хохоте задором, подтолкнувшим не тянуть время, опустить уже не пытающегося вывернуться из хватки Роуза на смуглый живот и легко ткнуть костяшкой пальца в спину, метя точно между лопаток, направляя в нужную сторону. Движение руки затухло на подъёме, быстрый перебор стёк к основанию, и, осторожно придерживая член, всем видом показывая, что делает большое одолжение, гитарист тряхнул головой, ожесточённо отбрасывая не вовремя давшие о себе знать буйные вьющиеся пряди, и всё же не сдержал неизменно сопровождавшего любое действие вокалиста смешка:       — Ну, давай, продолжай, пока предлагают.       Пошатываясь и неуверенно переступая, почти заваливаясь под тяжестью собственного разнеженного тела, предательски сильно возбудившегося от незамысловатых, но обильных ласк, Эксл неловко дёрнулся и, добравшись до вздымающегося в дыхании живота, сфокусировал взгляд на поблёскивающей впереди головке плоти. Бледные ладони раскованно, без колебаний легли на уздечку, обжигающую тонкую кожу и скользящую, неудобную для того, чтобы держаться, не позволяя себе упасть, но достаточно приятную, чтобы, навалившись грудью на бархатистую твёрдость, опустить на неё губы, вдыхая концентрированный мускусный запах и слизывая торопливо выступившую естественную смазку, бесстыдно отираясь, чувствуя пахом небольшую раскрывающуюся прорезь уретры.       Напряжённо вздыхающий, массирующий мошонку в попытке сдержать желание немедленно вскинуть бёдра, Хадсон зарылся длинными пальцами в собственные волосы, заправляя их назад, дабы не мешали смотреть на маленькую фигуру, так откровенно и развязно льнущую и, похоже, не собирающуюся переходить к основному делу. Замкнутый соблазн, бесспорно возникший в кучерявой голове, мешал сосредоточиться, оставаясь отработанным инстинктом, невозможным к выполнению из-за чьей-то издевательской шутки, диктовавшей своё течение событий, непонятных и ещё не испытанных. Только сердце отбивало в груди тяжёлый ритм и щемило между рёбер от затянувшегося ожидания, подталкивающего нетерпеливо разминать основание члена, наблюдая за любовником со снисходительной улыбкой.       Тот, казалось бы, совсем затерялся в ощущениях, вздрагивал заметно, заключая обдающую жаром головку в тесный обхват коленей, прыгал и съезжал вниз, облизывая всё, до чего мог дотянуться, во что мог уткнуться носом и пометить слюной. Совершенно сбитое дыхание, в сочетании с просто-напросто затопившими миниатюрный, не готовый к бурному шквалу, накрывшему его, организм чувствами, разума не добавляло, а только подталкивало яростно кидаться навстречу неизвестному, смазывать мутную белую смазку с оказавшегося не таким крохотным, каким выглядело при нормальных размерах, отверстия на себя, растирая её по узкой груди и бёдрам, дотрагиваясь осторожно до пульсирующего давлением члена.       Сумасшедшее нетерпение захлёстывало само собой, накатывало с сиплыми стонами, побуждая немедленно вскинуться, прижаться ближе, получить больше, но всё это упиралось в стену невозможности, болезненно отзываясь между рёбер. Слэш, стараясь не потревожить уже совершенно не вызывающего смех любовника, отодвинулся и навалился на подушку, разминая чувствительное место, где оставленный природой шрам переходил на мошонку, контрастной по сравнению со смуглой кожей полосой. Желание грубо сжать, принося себе мимолётное облегчение, вспыхивало на периферии сознания чаще и чаще, потакая общему накалу, разбиваясь в осколочную пыль о старания слишком малого для полноценной, тесной близости Роуза. Костяшка смуглого пальца подрагивала, когда просяще оглаживала выгибающуюся навстречу спину, подталкивая к очевидному, пусть и пугающему немного, продолжению, напрашивающемуся новой, открывшейся на неопределённый срок возможностью.       И Эксл понял, отстранился резко, обернулся, вцепляясь в готового помочь ему подняться Сола, подтянулся, невидящим взглядом обводя расплывающееся великолепие и растягивая губы в придурковатой улыбке, снова навалился всем телом, оглаживая края пульсирующей головки маленькими ладонями. Стиснутая между собственным и чужим жаром плоть отозвалась на контакт волной приятной дрожи и тёплого удовольствия, распространившегося от паха по груди и прилившего к бледным щекам румянцем. Липкие бёдра с неразличимым для Хадсона, но оглушающим для вокалиста шлепком коснулись живого бархата. Направленный рукой член с тихим, но развязным хлюпаньем проник в уретру, оказываясь в тесном, соблазнительно влажном проходе, не похожем на обхват сфинктера, восхитительно горячем и побуждающем немедленно начать судорожные рывки, сводя самого себя с ума.       Для гитариста же это вовсе оказалось раскроившим привычный мир ощущением неутихающей, разрывающей сознание наполненности. Похожим на оргазм давлением, которое невозможно выгнать, извиваясь бессильно на простынях и сдавливая пульсирующий ствол в тщетной попытке выцедить приятную боль. Столь острое и необычное, несравнимое с мягко толкающимся языком или поверхностно кружащей шершавой подушечкой чувство уничтожило последний сдерживающий центр, вскидывая, мешая ритмичному движению и тут же прижимая к кровати. Прорывающиеся сквозь плотно сжатые зубы звуки раскатились по комнате шипением змеи и громом, а до этого медленно сжимающая мошонку рука сместилась к основанию, сдавливая крепко, но не обхватывая, страшась прервать льющиеся потоком горького удовольствия рывки.       Уже практически оглохший, задохнувшийся под гранитным камнем ощущений Роуз, позабыв о собственном росте, о реальности, подступившейся со всех сторон, и о когда-то важных, а теперь ничего не значащих проблемах, сконцентрировал всё своё расплывающееся потом по крохотному телу внимание на бархате под руками, ласкающем член приятно и немного шершаво. Заведённый до скрипа сжатой пружины механизм требовал свободы, трясся в ладонях старинным будильником, кружащими стрелками гипнотизировал сумасшедшие зелёные глаза, перед которыми уже пронеслось нечто отдалённо похожее на искру. Огонёк, что зажёг всё внутри, воспламенил бензин удовольствия и вместе с отчаянным криком вырвался наружу несколькими толчками вязкого семени, облепившего лобок и стёкшего по бедру к смуглой коже, принявшей обмякшее тело.       Восхищение, вызванное прекрасной, изогнувшейся дугой спиной и сжавшимися инстинктивно бледными ягодицами, заставило задохнуться, всхлипнуть, захлебнувшись воздухом и попытаться сохранить это воспоминание, отпечатав его на черепной коробке. Слэш дёрнулся встать, но, вовремя опомнившись, съехал на кровать, быстро, интенсивно проводя по пульсирующей туго плоти и сжимая тесным обхватом кулак на головке до вспышек болезненного удовольствия перед глазами. Распирающее давление нарастало быстро, вены ощущались каменным рельефом, а собственный крик беззвучным хрипом обжёг горло, так потрясла сознание новизна, выбила его мячиком для гольфа и взорвала на крохотные белые кусочки. Сперма вытекала предательски медленно, с перерывами в несколько секунд и скручивающими всё внутри чувствами восторга и страха, пятнала ноги Эксла, а затем и грудь и живот, оставаясь густым горячим слоем клейстера.       Жар отступал планомерно, выветривался с дыханием, испарялся с потом. Пришедший в себя первым вокалист вздрогнул и распахнул смеженные веки, подтягиваясь на колени, слизывая с пальцев глубокую мускусную горечь, будто надеясь на какой-то эффект, вернувший бы всё на свои круги. Но ничего не происходило, а опомнившийся гитарист растягивал губы в довольной улыбке, проводя по узкой спине костяшкой пальца, как будто пытался успокоить.       — Ну-ну, крошка, размер не имеет значения, — последовал придушенный смешок.       — Себе это скажи, Гулливер в кровати с лилипутом, — Роуз показал любовнику язык и, опрокинувшись на крепкий живот, захихикал вместе с ним.