Stoned

«Woman man or modern monkey Just another happy junkie Fifty pounds, press my button Going down. » Placebo – Nancy boy

Клубная жара душит, обволакивает, поглаживает под тесными штанами из пошлого лаке, нежно ласкает влажную кожу, невесомо дотрагивается до напряженных сосков, трущихся о синтетику футболки. Музыка бьет по вискам, стройные ноги в грубых берцах двигаются, кажется, отдельно от их обладателя. Свет в глаза... Яркий, слепящий, безумный, раздирающий нервы и проникающий в самую глубь - за преграды расширяющихся зрачков. Энди легко трясет головой, быстрыми, рваными движениями собирает свои длинные русые волосы в небрежный высокий хвост и продолжает свой дикий танец. Его кто-то гладит сзади, задевая ладонями упругий крепкий зад. Энди совсем не против. Он по-блядски виляет бедрами, целуется с кем-то, чувствуя невероятное напряжение в штанах. Ему хорошо, как никогда. Смеется, ощущая краски жизни в стони-тысячи раз острее. Амфетамин отлично справляется со своей задачей. Энди весь уже взмок, футболка липнет к телу, пряди на висках темнеют и начинают забавно виться. - Малыш, ты такой горячий. У воздуха в этом клубе явный передоз феромонов. Спертый, тяжелый, плавящийся в наркотическом опьянении собравшейся молодежи, для которой нет границ. Стены разъезжаются в галлюцинациях, в зеркалах чудесный, счастливый и свободный мир. Энди закидывает голову на плечо юноши, подстроившемуся к нему сзади и целует его в мягкие, влажные губы, ощущая языком всю прелесть ЛСД, затаившегося во рту паренька. - Отличная марочка, что я за нее тебе должен? - шепчет Энди. Интимно, жарко, касаясь ладонью чужого, взмокшего лица. - Отсосешь, и мы в расчете, лапуля. Парень улыбается и немного истерично смеется, иногда касаясь сгибов локтей. - О, чувак, да ты под хмурым(*). Ломка? Или что? Я могу и деньгами за ЛСД расплатиться, - нежно мурлычет Энди, поглаживая член случайного знакомого через плотную джинсовую ткань. - Я не чувак, а Натан, - хохочет юноша, - Не, до ломки не дошло, небольшую дозу всегда с собой ношу, на всякий. Энди понимающе кивает, поддевает джинсы Натана за шлейки и, глубоко целуя его, тянет в туалет. - А мне бы не мешало хоть чем-нибудь уколоться. Вены чешутся, пиздец, хоть просто воду заливай. - О, у меня есть кое-что получше воды. Натан загадочно улыбается и заходит вслед за Энди в туалет... ...Под одеждой слишком-слишком жарко и некомфортно. Они чувствуют это оба. А Энди еще и под кожей тесно. Вены дико болят и ноют, мышцы крутит - пока не очень-то и сильно. Натан нервными движениями своих больших ладоней с огрубевшими ногтевыми пластинами сдергивает обтрепанную косуху, интуитивно касаясь "дорог". Энди мутит. У его ночного знакомца-незнакомца с руками полный пиздец. Вены вздутые и синие, черные провалы от запястий и выше, около выпирающей кости большого пальца, на сгибах локтей. И, наверное, если задрать повыше влажную черную майку можно будет заметить синяки на животе. А коли уж дойдет дело до штанов - под коленями всенепременно засветятся следы инъекций джанка(*). Это очень серьезно. Более чем. И Энди своими жидкими, объебанными мозгами прекрасно осознает, что его ждет тоже самое. Ломки - страшные, от которых хочется удавиться. Изуродованное тело, букет всевозможных болячек... Но уже поздно. Когда ты плотно сидишь на героине, мескалине, опиуме и прочей жесткой дряни мысли путаются. И некогда думать о собственном благополучии, во время приступа абстинентного синдрома. Хочется лезть на стены, орать и выть от боли, скручивающей все внутренности. Энди по себе знает какого это. У него уже было. И не раз. И не два. Он заходился в судорогах и приступах тошноты. Желудок будто палило огнем, мышцы стягивались в тугие узлы, и даже кости предали, перемолотые дробилкой отвратного героина. Энди тогда плакал, скалил зубы, заламывал руки, пока, наконец, не смог набрать номер хэпа(*), умоляя привезти пару гран наркотика. Ему было хуево и страшно. Он чувствовал близкое присутствие Смерти. И это угнетало, крошило до порошка самосознание и вообще понимание окружающего мира. Сейчас, глядя на изуродованные руки Натана, которые уже через пару лет придется ампутировать ради спасения никчемной жизни джанкового наркомана, Энди понимает, что ушел не особенно далеко. Его вены синеют пламенем на бледной коже и чернеют дырами от инъекций. На пальцах ожоги от нетерпеливых прикосновений к раскаленной ложке с вожделенным наркотиком. Даже волосы - жесткие, мертвые, будто вытравленные самой дерьмовой перекисью. Но с этим уже ничего не поделаешь. Мало кто из зависимых идет лечиться по собственной воле, а родители давно уже забили на сына. И некому даже в морду дать, попросить опомниться и лечь в клинику, пока не поздно. Но, хотя, нет. Поздно! Лечения больше нет. Остаются лишь таблетки Коделака(*) в кармане на самый крайний случай, а там - пустота. Дверь в будущее заперта. Плачь, кричи, бейся головой, срывай глотку - все одно. Шанс утерян, безнадежно проебан, растворен в той херне, которой наполнены вены. Бескровие. Лишения. Тьма... ...Натан пропихивает Энди в кабинку - судорожно и слегка нервозно, хватается за желудок: - Блядь, нахуя я выпил этот гребаный мартини? Натан говорит еще что-то крайне нецензурное, но Энди уже потряхивает, и он ничего вокруг не слышит. Сам виноват. Нехуй, сидя на джанке, еще и градусами заливаться. Натан сжимает кулаки, разгибается, видимо, боль немного отступила, и наклоняется к Энди, хватая его за щеки и подбородок, целуя в сухие губы. Зачем? К чему вся эта нежность? Чужие руки с дорогами вен дрожат. Натан шипит сквозь зубы. - Возьми в кармане. За хмурый уже баблом расплатишься. Энди не дурак. Он аккуратно лезет рукой в узкий задний карман чужих штанов, выуживает ампулу. Шприц у него всегда с собой. Ложка и зажигалка тоже. Энди достает смятые купюры. - Сколько? - Сотка. - Недорого. - Только для тебя, детка... ...Шприц с кровью внутри отлетает в сторону, глаза подкатываются, а кожа и кровь больше не чешутся. Энди поднимается с крышки унитаза, улыбается, придавливая Натана к хлипкой дверце кабинки, и нетерпеливо расстегивает ширинку на его пидорски-узких штанах. Их обоих выгибает и ломает одновременно. Мир летит выше, чем он есть сейчас. Мышцы сокращаются, скручиваются и все взмывает в воздух острыми вспышками. Ладонь Энди лежит на стоящем колом члене Натана. Он у него красивый такой, чуть изогнутый с алой головкой и переплетением голубоватых вен. Пот выступает на висках, одежда липнет привычно к телу. Музыка долбит по ушам особенно четко. Песни разделяются на партии - ударные, бас, что там еще? Рука двигается быстро-быстро, уверенно. Натан стаскивает собственные штаны до щиколоток. Потому что жарко везде. Дыхание шумное, сиплое. Губы трескаются - обветренные. Их дергает, они ныряют в нирвану вместе – вдвоем, - делясь чувствами, эмоциями, прикосновениями. Энди падает на колени. Ему ужасно хочется пить. И отсосать. Он любит это и умеет. Губы накрывают головку, язык теребит чувствительную уздечку, пальцы проскакивают между ягодицами, задевая яички. У Натана подгибаются колени, он еле-еле выстаивает. А Энди все не терпится. Он глотает очень глубоко, почти до основания. Сначала - за щеку, потом пропихивает дальше, слегка вибрирует горлом, напевая, наверное, что-то. Перед глазами все взрывается ярко-алым и темно-синим. Закатное небо. Натан протяжно стонет, почти воет, а умелый рот продолжает ласкать, ловкая ладонь сжимает слегка костлявый зад. До настоящего прихода преступно много времени. Минут, наверное, двадцать. А трахаться хочется до изнеможения. Странно даже немного. Обычно до трипа нет особого желания. Но тут другое. Вспышки, атомные бомбы, знак приближающейся биологической угрозы - угрозы быть неудовлетворенным, неполным. С членом во рту думается неплохо. Энди еще не до конца отпустило после отличнейшего ЛСД, мысли путаются-путаются, а потом резко появляются на подкорке сознания. Строчки. Много абзацев. И глава. Название новой главы! Пальцы гладят живот Натана быстро и нежно - будто порхают над клавиатурой. Каждый платит за талант и искусство свою цену. Какой-то дико умный мужик однажды сказал, что человек творчества должен или долбить ежедневно наркоту, или бухать, не просыхая. Энди приглянулся в свое время первый вариант. И нет никакого сожаления. Только мышцам иногда больно и мозгам. А еще хочется напечатать нечто невъебически разрывное! Это реально. Почувствовать себя в кои-то веки Гинзбергом или Берроузом. Они же тогда, в сорок четвертом, смогли. А чем Энди хуже? Натан хватает длинные патлы на затылке, сжимает их в кулак и начинает насаживаться сильнее на умелый, жаркий рот. Руки трясутся, кости в ногах плавятся и все уходит - боль, тоска, одиночество и ломка. Сперма стекает по глотке вниз. Энди жадно ее глотает. Живительная влага, по-другому не скажешь. - Бля, это было что-то. За такое я готов тебя хоть каждый день бесплатно кислотой откармливать. Энди жмется к бритой ноге с огромной татуировкой, водит рукой по коленке, ныряет под нее, заглядывает. Синяки - не такие заметные, как на руках, но они есть. Значит, все совсем хуево. Натан шумно падает прямо на пол. Кабинка не очень тесная, явно предусмотренная для развлекалок определенного характера. Чего стоит только то, что разделения на женский и мужской туалеты в клубе нет в принципе. Свободная любовь! Энди вытирает распухшие губы салфеткой, уделяя особое внимания раздроченным, лопнувшим уголкам. Натан пихал свой член, явно не заботясь о человеке, стоявшем перед ним на коленях. - Еще немного... Подожди. И сможешь выебать меня, как тебе хочется... Я хочу под... Ну, ты понял. Энди тяжело дышать. Всем известно, что приход от ЛСД очень долгий. И что будет, если смешать кислоту и героин? Неизвестно. Но от того и любопытно в какой-то мере. Можно курить. Вообще шикарно. Пухлые губы обжигает фильтр, рот пощипывает, будто кислоту пролили. Натан очень тормознуто кивает. Он под кайфом, в себе, внутри и снаружи, и видит мир совсем иначе. Сейчас Энди для него - все, как очередная инъекция. Жить от дозы до дозы. Что может быть прекраснее и мучительнее? Яркие всполохи жизни, любви и отчаяния, в башке пусто, такое охренительное чувство вакуума. Прикрыть глаза и просто подождать... ...А у Энди в голове разворачивается целый, детально проиллюстрированный мир. Строчки бегают перед глазами. Слова. Предложения. Деепричастные обороты, синтаксические средства выразительности, тропы. Ох, как замечательно. Пальцы трясутся. Ноутбук далеко, хоть маркером на станах пиши. Но подождать можно. К тому же, в анусе намечается такой привычный зуд, от которого срочно нужно избавиться. Есть только один способ... ...Они сидят в небытие еще минут пятнадцать - каждый в себе, над всей землей и в другой реальности. Еще чуть-чуть и сорвутся. Острое дыхание наркоты и секса. Очень правильное сочетание. Не хватает только перегара. Но его и быть не может, в общем-то. Энди закрывает глаза и стонет. Он чувствует себя самым лучшим, самым красивым. - "Я видел лучшие умы моего поколения сокрушенными безумием, подыхающими с голоду бьющимися в истериках нагими, влачащимися через негритянские улицы на заре в поисках гневного кайфа, ангелоголовые хипстеры смерть как жаждущие возобновить древнюю небесную связь с искрящейся звездами динамо-машиной среди механизмов ночи..."(*) - громко и с расстановкой цитирует наизусть Энди. Вопль. Рвется из сердца, из горла. Он стонет - возбужденно, ласкает себя через плотную, жаркую ткань штанов. Влажная рука юркает внутрь, водит по горячему члену в нетерпении. Уже предел, хотя Энди знает, что это отчасти и неправда. Под героином вполне реально не кончать долгое время, и это лишь добавляет остроты. Бедра покрыты каплями пота, стянуть штаны - задача максимум на данном этапе. И Натан не может больше. Он ждет. Мучительно и нетерпеливо. Его пальцы бесцельно шарят по телу Энди в трепетной надежде. Плоский, мягкий живот, набухшие, острые соски на впалой груди, торчащие кости ключиц, натянутый до предела кадык, покатые плечи. Хочется рычать и кричать. И надавить на ребра, проломив сердце и душу. Вынуть ненужную требуху и выкинуть. И пусть бездомные подберут чужой талант! Энди извивается, бесится, стягивает штаны до кромки армейских берцов, подстелив под зад косуху. Кулак врезается в дсп-шную стенку, едва ее не пробивая. - Ааа, ну же, давай, удиви поэта! "кто кусал детективов за шею и визжал от восторга в полицейских машинах, не совершив никакого преступления кроме дикой еды, что готовили себе сами, кроме своей педерастии и опьянения, кто выл на коленях в подземке кого стаскивали с крыши трясущих гениталиями и рукописями, кто подставлял жопу праведным мотоциклистам и взвизгивал от восторга, кто отсасывал, и у кого отсасывали матросы, эти серафимы в обличье людей, ласки Атлантического океана и карибская любовь" - продолжает декламировать Энди, которого трясет в экстазе. - "кто совокуплялся в экстазе и ненасытный с бутылкой пива с возлюбленной с пачкой сигарет со свечой и падал с кровати и продолжал на полу и дальше вниз по коридору и, в конце концов, падал в обморок, сползая по стене с видением тотальной пизды и кончал, стремясь избегнуть последнего проблеска сознания", - вторит Натан. Поэты, поэты! Пишите, пишите! На останках своей юности, в забытие. Творите, вкалывая в вены свои дрянь. Тряситесь в припадках и мастурбируйте, добавляя в кофе неизменный бензедрин. Верните вдохновенные сороковые, продавая мескалин на углу. - Давай! Давай! Не тормози! Я прошу! Напиши на мне, во мне, внутри. Строки. Буквы. Что угодно. Натан набрасывается на истомленного Энди, кусает бледную кожу, вылизывает пухлые вены. Пальцы нащупывают подтянутые ягодицы и безошибочно вдалбливаются в узкую дырку между. Тела извиваются и плачут от счастья. Они вместе до поры, до времени. А времени еще ох, как много. Энди стучится затылком о перегородку, нашептывая строчки своей новой поэмы. "Вмазка в сортире" Или что-то на подобие того. Пальцы быстро сменяются членом, и это куда более приятно. Головка касается простаты, и Энди вышибает на секунду из мира. Выламывается позвоночник и звонко стучит в висках. Хорошо-хорошо-хорошо. Подошвы ботинок жалобно скребут по кафелю, колени разъезжаются в стороны, член прижат к животу, пачкая его бесцветной, вязкой смегмой, большой палец надавливает на уздечку. У Натана затекают ноги, на коленях остаются красные следы. Он вздергивает Энди за шиворот, словно кота, не без труда приподнимает его за бедра и, поддерживая, начинает долбиться в него с такой скоростью, что наркотой разит за километр. - Ох, быстрее, пожалуйста! Плач, смех, слезы. Животное совокупление недолюдей. Их реальность - иная. Им-то жить, наверное, не так-то долго и осталось. Хотя, кто знает. Ребро ладони Натана упирается в кадык Энди, придушившая. О, да! Да! ДА! Кашель, вой и вопль. Энди хрипит и улыбается, и забывает про время. Член внутри как неплохое дополнение к вдохновению. О, обнаженная Муза, приди, приди! Дай сил, больше - нехватка звучит угрожающе и страшно. Поэт, кто ты без Музы? Ни-кто. Натан упирается рукой в ненадежную поверхность ДСП, входит до предела и кончает внутрь. Глубоко. Энди оседает. Он придумал. Он знает и видит. Он натягивает штаны прямо на сперму и выходит из кабинки - истраханный вдоль и поперек. Ему открылось. Стало доступно и привиделось то, что давно хотелось. Пережатая шея - лишь начало. Чего? Этот секрет, пожалуй, автор оставит себе, докуривая "Колхиду" и допивая двойной эспрессо. Примечания: Stoned (здесь) – обдолбанный, одуревший от наркотиков Хмурый – слэнговая «кличка» героина Джанк – общее название для опиума и всех его производных: морфий, героин, дилаудид, диосан, демерол, методон и т.д. Хэп (хип/хипстер) – человек, который просекает в наркотиках, знает цены, имеет конкретные завязки, ориентируется в обстановке. Коделак – лекарство от кашля с содержанием кодеина. Кодеин – алкалоид опиума, обладает слабым наркотическим эффектом. (*) Здесь и далее Энди и Натан цитируют знаменитую поэму «Вопль» битника Аллена Гинзберга, написанную в 1955 году. При цитировании соблюдена авторская пунктуация.