Лиззи

Солнце садится и море, охваченное оранжево-алым закатным огнем, пылает не хуже костра в уэльской летней ночи. Окна открыты, сверху доносятся отзвуки заунывного пения: это матросы драют палубу, вдыхая смоляную вонь испарений, поднимающуюся из забитого добычей трюма. Джек, обезьянка в обшитой тесьмой яркой жилетке, сидит на краю стола и грызет дублон. Барбосса отнимает у Джека дублон и швыряет его в миску, где он звенит, ударяясь о другие монеты — английские, испанские, португальские; золотые, серебряные, медные. — Знавал я девчушку, и звали ее Лиззи, — напевает Барбосса себе под нос. На щербатой, зато настоящей ниппонской фарфоровой тарелке лежит яблоко. Кожура с него наполовину срезана и завитком сползает на изъеденный жучком, но все еще красивый стол. — Знавал я девчушку, и звали ее... — повторяет Барбосса и садится, откидываясь на спинку стула, на которой висит его потертый кожаный камзол. — И звали ее Лиззи... — он пальцем подвигает к себе тарелку и нетерпеливо постукивает по ее краю грязным ногтем. Хорошо все-таки снова быть живым, думает Барбосса, обдирая полоску кожуры и вгрызаясь в спелый яблочный бок. Хорошо хлестать ром, стекающий по подбородку и пропитывающий бороду, хорошо шкурой чувствовать, как меняет направление ветер, облизывать соленые брызги с губ и в шторм бороться со штурвалом, выворачивающимся из рук. Хорошо быть живым, даже если это и значит, что очень скоро ты можешь отправиться прямиком в тайник Дейви Джоунса. Пусть этот новый Дейви Джоунс и всего лишь мальчишка Билла Прихлопа, души он собирает точь-в-точь как старый. — Живее, прогнившие мешки рыбьих потрохов! — с верхней палубы слышится рык первого помощника. Это точно сказано, усмехается Барбосса, хорошо быть живым и еще живее. Только вот живой ты или проклятый мертвец, все равно девчушка Лиззи, оставшаяся на берегу дожидаться своего Уилла, не для тебя. Конечно, десять лет — долгий срок, а Тернер знает только то, что творится на море, никак не на суше. Барбосса может попытать счастья, рискнуть перейти дорогу самому Хозяину Морей, но... Шрамы, оспа, едкая морская соль, безжалостный ветер и сорок лишних с гаком лет не сделали его ни пригожей, ни обходительней, а Элизабет не настолько глупая рыбка, чтобы клюнуть на старый башмак. Но иногда, видимо в приступе внезапного слабоумия, Барбосса думает, что если бы ему скинуть лет этак пятнадцать, заполучить зубы получше, еще не изъеденное оспинами лицо и бороду, не похожую на изжеванную козой мочалку, он мог бы... Удостоиться ее пренебрежительного взгляда или даже пощечины, тут уж как повезет. У Барбоссы нет ни молодости, ни красоты – товаров, которые всегда в ходу у хорошеньких дамочек, и он это знает. Зато у него есть «Жемчужина», и он все еще — пиратский барон, и денег у него достаточно, чтобы купить любую красотку из тех, что выставляют свои прелести напоказ в борделях от Тортуги до Калабара. Черные, как эбеновое дерево; желтые, как слоновая кость; белые, как снятые сливки; умелые, горячие, на все согласные… Выбирай — не хочу. Только вот Элизабет Суонн не купить, хоть ты золотом ее осыпь, хоть в пух и прах разряди, хоть на серебре посади есть и китайским шелком нежный задик подтирать; и силой ее не взять, не уболтать, не соблазнить, за волосы на борт не притащить... ...но с другой-то стороны, хмыкает Барбосса, кто мешает найти похожую на нее девку посговорчивей?