Люби меня по-французски.

Кенсу был счастлив. Каждое утро встречало его шумом воды, доносившимся из ванной, и холодной смятой постелью. Каждое утро он провожал Чунмёна до входной двери в ожидании столь родного Буду в девять, не забудь зайти в магазин, а через пару часов и сам отправлялся на работу. Собрать отчёты, сварить кофе, позвонить нескольким клиентам; как и было велено, зайти в магазин. Вернуться домой. Три часа полного одиночества. Приевшиеся программы по телевизору, зачитанная до рваной обложки книга. Звонок в дверь. Усталая улыбка и смазанный поцелуй в щёку. Парень любил наблюдать, как Чунмён ест. Всегда по одной и той же схеме: стакан воды, ломтик хлеба, основное блюдо, чай. И ничего, что былые разговоры о том, как прошёл день, есть ли у них планы на выходные, всё реже звучат в эти неизменные двадцать минут. Он ведь устал, Кенсу всё понимает. Поцелуй в макушку в благодарность за ужин и тяжёлое молчание на весь остаток вечера. - Идём спать? - Ложись, я чуть позже подойду. Кенсу был счастлив. -- - Алло? - Сехун? Привет, это я. - Кенсу-хён! Что-то случилось? Ты стал очень редко звонить. - Нет, ничего особенного, просто… Мы можем встретиться? - Конечно. Если не против, подъезжай ко мне. Я сейчас не дома, но совсем скоро там буду. Адрес помнишь? - Да, не беспокойся. -- Сехун отвечал на звонки, но почему-то никогда не звонил сам. Но Кенсу это совершенно не волновало, потому что, даже так, он всё время был рядом. Он мог в любой момент приехать или пригласить к себе, Кенсу нужно было лишь позвонить. Ему казалось, что у парня есть своего рода дар: рядом с Сехуном он мог не думать совершенно ни о чём. Вся жизнь приобретала совершенно иное значение, как будто и не существовало никогда тех туманных дней. Будто с головы ненадолго снимали пыльный чёрный мешок. Их разговоры рождались из пустоты и могли продолжаться день и ночь, но времени всегда было катастрофически мало. В этот день мысли предпочитали роиться в голове, не приобретая логического порядка и уж точно не вылетая наружу. Они уже почти час сидели на кухне, заменяя слова чаем. После третьей чашки Сехун решился прервать тишину. - Хён, я же знаю, что ты хочешь что-то сказать. Молчание тебе не поможет, приехал, так выкладывай. Кенсу поднял пустой взгляд на младшего. - Понимаешь, мне и рассказывать-то нечего. Мою жизнь как будто поставили на паузу. Долгую паузу, длиной в три года, - он поднялся со стула, взял опустевшие чашки и включил воду. - Он всё так же холоден? - Он никогда не был холоден. Это не холод и не безразличие. Я бы скорее назвал это привычкой. - Понимаю. «Ты здесь, и ты никуда не денешься». - И, почему-то, я совершенно не в силах что-то поменять. - Кенсу судорожно вздохнул и облокотился о края раковины. – Я не могу его бросить. Ты ведь помнишь, в каком состоянии он был, когда мы только познакомились? - Конечно. На парня было жалко смотреть, - Сехун неловко потёр затылок, вспоминая бледное лицо, трясущиеся руки, бесчисленное количество Одолжи до получки, я всё верну. - Что, если без этой «новой привычки» он захочет вернуться к старым? И виноват в этом буду только я, - Кенсу выключил воду, но не двинулся с места. Встретив Чунмёна, он почувствовал, что может как-то влиять на людей, может помочь. Он впервые поверил, что способен сделать что-то значительное, не бессмысленное. Он сделал. - Тебе это так важно? – низкий шёпот прямо над левым ухом заставил До вздрогнуть; руки сжали столешницу ещё крепче. – Нет, не напрягайся, прошу. Ты не за этим сюда приезжаешь, - Сехун запустил руки в передние карманы джинсов старшего и стал медленно переминаться с ноги на ногу, заставляя мышцы парня расслабиться, позволяя укачивать себя, почти как маленького ребёнка. - Сехун, что ты делаешь? – голова невольно становилась совсем лёгкой, широкая грудь казалась непробиваемыми доспехами, которые закрывают его от всего мира. - Делаю то, что должен. Закрой глаза, - тёплый поцелуй в шею, - идём. Сехун аккуратно развернул их в сторону двери и стал несильно подталкивать Кенсу, чтобы тот шёл вперёд. Ровное дыхание щекотало ухо старшего; ему нравилось это ощущение. Ему нравились любые ощущения, подтверждающие, что он не манекен и не робот, что он всё ещё живёт. Ночь подарила Кенсу чувство свободы.. и чего-то ещё. Полного комфорта. Если бы он мог (и хотел) анализировать происходящее, то, пожалуй, даже удивился бы. Это чувство росло, как огромный шар света, грело изнутри и стремилось вырваться наружу, распространяя своё тепло на многие мили вокруг. И всё вдруг стало просто и понятно. Всё было на своих местах.