Дурман

В этом доме никогда не закрыты двери, и вовсе не потому, что здесь всегда ждут дорогих гостей. Здесь не ждут никого. Никому из случайных прохожих не придет в голову переступить порог дома, который так недружелюбно разевает черную пасть дверного проема. В этом доме живет молодая женщина с глазами сумасшедшего и руками старухи. В этом доме воздух всегда стылый и сырой настолько, что, кажется, можно резать ножом. Свечи чадят - чья-то совесть не чиста. Но в доме живет только молодая женщина с глазами сумасшедшего и руками старухи, а она уже давно забыла, что такое мораль и совесть. В доме всегда полумрак, под потолком вьются дымные змеевидные тела китайских драконов. Мутная чешуя их одинаково отливает серым, поэтому сложно понять, где кончается хвост одного и начинается голова другого. Все сливается в одну неясную и тяжелую галлюцинацию наркотического бреда. Сухая старческая рука молодой женщины, как любимую зверушку поглаживает трубку с длинным мундштуком. Глаза ее прикрыты, а губы дрожат так, будто в мертвой тишине мертвого дома должны прозвучать малопонятные, но очень важные слова. Несмотря на то, что в доме никто не бывает, хозяйку не удивляет звук чужих шагов. Она привыкла к странным звукам и видениям, которые невозможно объяснить. - Эй, Чен, ты дома? - доносится голос. - Я всегда дома, ты же знаешь. Она открывает глаза - дымная завеса приходит в движение и складывается в фигуру высокого широкоплечего мужчины. Его лицо, волосы, солдатская шинель - все одного цвета, цвета сизого дыма и мутной чешуи мифических драконов, витающих под потолком. - Зачем ты опять пришел? - голос девушки звучит устало, а тяжелые веки вновь опускаются, ограждая взор от всех внешних раздражителей. - Я пришел? - удивляется гость, - Обычно же ты являешься в самый неподходящий момент. Мужчина же наоборот распахивает глаза - два синих фонаря на лице сером и бледном. Он стал будто еще старше с их последней встречи: глубже залегли морщинки и кажется, что совсем нет седины, только потому что в светло-русых волосах различить седые пряди почти невозможно при таком освещении. - Я никуда не выхожу, - она пожимает плечами, - А ты все так же пьешь, да, Ваня? - А ты все так же куришь, Чен. - он пожимает плечами в ответ. - Водка опасна, Ваня. Ты знаешь, что такое белая горячка? - Видимо знаю, ведь ты же здесь. Но и опиум тоже не слишком полезная штука. Не мне тебе об этом рассказывать, верно? - Все равно мы умрем. Так не лучше ли сделать это безболезненно, чтобы не было страшно? Незваный гость смеется беззвучно или просто Чен не слышит. Все звуки долетают до нее, как сквозь толщу воды, приглушенные и искаженные. Голос Ивана - не тот голос, который она хотела бы слышать каждый день. В мечтах ей слышался мягкий бархатистый баритон загадочного принца, ее принца, которого она, как ей казалось, любила давным-давно. Но прошло время, принц превратился в дряхлого старика и в конце концов умер, а Чен Ян так и осталась молода, только руки высохли, как у старухи, а во взгляде появилось неведомое ей ранее безумие. - Все тот же самообман, все та же Чен… - Что даже если и так? Все равно никому нет дела. - Тебя это беспокоит? - Ничуть. Опиумный дурман заставляет забыть обо всем, даже о страхе смерти. Будничные проблемы отходят на второй, на третий план и утрачивают всякую значимость. Сложно сказать, хорошо это или плохо, особенно, когда опиум уже проник в плоть и кровь. Мир вокруг, в сущности, настолько незначительная вещь, что не стоит даже тревожных мыслей. - Мы никогда не умрем, - голос Ивана звучит уверенно, как никогда, - Как бы не хотелось. - Ты думаешь, я мечтаю о смерти? - Все о ней мечтают. Смерть - неотъемлемая часть жизни. Мы все, как тот глупец из греческой сказки, которому боги подарили вечную жизнь, но не позаботились о вечной молодости. Мы стары душой и втайне мечтаем о том, чтобы уйти, но слишком многое удерживает нас на земле. Страхи и страсти - то, что свойственно всем, вращают землю и заставляют каждого просыпаться по утрам и идти куда-то, даже если нет особого желания. Каждый шаг вперед - один оборот голубой планеты вокруг своей оси. Каждый свободен и может остановиться в любой момент, но что-то удерживает, заставляет пребывать в постоянном движении. Они оба так же несвободны, в плену своих страхов и страстей они идут вперед, даже если так отчаянно хотят сделать шаг назад. - А на что ты надеешься после смерти? На небеса? Тебе не светит нирвана, Ваня. Нам всем светит только вечное солнце и то только при жизни. - Ты не веришь в богов? - Я не верю в то, что мы достойны их снисхождения. Вспомни, сколько ты грешил. Вспомни, для чего ты родился. Не потому ли ты пьешь, что хочешь заглушить зов твоих богов, которые напоминают тебе об этом? В полупустой комнате чудится колокольный звон, а запах ладана, такой же нереальный, как и они сами, тихонько шепчет о смерти, которая ходит где-то рядом, но все время обходит их стороной, дразня и напоминая, что их время - почти вечность, - не в ее компетенции. - Мой бог может наказать меня только раскаянием. А это не самая страшная кара. Тем более, что до адского пекла и страшного суда мне не дожить. - Страшный суд… бездна ада… Тот бог, которому ты кланяешься в пояс, сняв шапку, не твой бог. Твои боги умерли, когда ты забыл о них. Где они сейчас? Где сейчас ты? Ты веришь в бессмертие души, но не смог даже сберечь даже себя. - Те боги несли лишь смерть и невежество. Та вера не могла спасти меня, не могла спасти мой народ. Боги сами оставили меня. Сизый дымный дракон опускается из-под потолка и ложится Чен на плечи, укрывая от промозглой сырости и тяжелых мыслей. Силуэт незваного гостя становится чуть более расплывчатым и менее четким. - Боги не оставляют без причины. Никого из нас. Они стремятся остаться в памяти и до последнего напоминают о себе. - Поэтому тебе так нужен опиум? Чтобы не слышать? - Всем нужно что-то, что помогает забыться. Вот что бы ты делал без водки? - Спирт бы пил. Хуже не стало бы. Чен тихо смеется, прикрывает рот рукой. Смех ее в тишине мертвого дома кажется насмешкой самой смерти. - Старый алкоголик. - Старая наркоманка. Они смеются вместе, будто стараясь отпугнуть этим смехом свои страхи, разогнать дымную завесу и избавиться от зловещих сизо-серых драконов, которые уже давно символизируют не счастье и достаток, а зависимость от собственных страхов. Но получается плохо, смех выходит слишком нервным и натянутым, потому что смеяться над пугающей правдой искренне не получается. - Когда-нибудь все изменится, - не слишком уверенно говорит Иван. - Может быть, может быть, - так же неуверенно соглашается Чен. Комната пуста, пуст дом. Изо всех уголков неуловимо веет смертью и усталостью, а дым под потолком, словно расслабившись, окутывает все помещение, почти скрывая собеседников друг от друга. В углу на столике в граненом стакане с прозрачной, как вода, жидкостью алеет одинокий цветок. Он скоро умрет. Даже опиумный мак не выживет, если его поставить в стакан со спиртом.