Знание горело

Яд был приторным и чуть сладковатым на вкус; жидкости было достаточно, чтобы убить его, но она убивала не мгновенно, поэтому Авиценна успел взять факел, поджечь те рукописи, что ещё не полыхали от рук мусульман, и даже переговорить с наиталантливейшим из своих учеников. Но сейчас он уже ушёл, а великий врач смотрел на огонь и ждал сна, который откроет ход в новую грань его бытия и вознесёт к небесным сферам. Знание горело. Авиценна был спокоен, но потерян. Знание горело, неверное и ложное, оно уходило в вечность реки лет с дымом и пламенем, а мужчина поддавался гипнотическому воздействию огненных цветов и винил себя за то, что учил ложному, лечит не так, как мог бы, спасал не стольких, скольких надо было увести с порога смерти. Деяние Еси – о нет, Роба, Роба Коула – было запретным, но великим, ужасным, но открывало неизведанные ранее двери и дороги, на которые его учитель не мог уже ступить. Истина предстала не перед ним, смелости хватило не у него, и поздно начинать всё заново. Так останется же он, Авиценна, вместе с пеленой неверия в славном городе Исфахане, а открытое новое знание сияет и идёт дальше, через горы вместе с иудеями. Ложь же и слепота – пусть горят. Авиценна, заснув, горел вместе с ними.