***
Пожалуй, больше своей боевой подруги «Молнии» Стефан любил лишь одну девушку. Юная мисс Гилберт, в первые же дни войны сбежавшая из дома, чтобы примкнуть к рядам военных медсестер, в свои неполные восемнадцать совершенно очаровала молодого (тогда еще старшего лейтенанта) Сальваторе. С тех пор каждый раз, когда любимый поднимается в небо, она выходит на улицу и провожает его взглядом, жалея, что не может быть рядом с ним, и одновременно безумно страшась одной только мысли о высоте, на которой капитан и его «Молния» выписывают один крутой вираж за другим. Она остается ждать его на земле, нервно теребит пальцами подаренную Стефаном серебряную подвеску и тихо молится про себя, чтобы он непременно вернулся к ней целым и невредимым. Вот и сейчас её тонкие изящные пальчики играли с украшением, выдавая её волнение с головой. Корпус медицинского пункта, в котором она работала, давно опустел. Все её подружки наверняка уже сверкали своими нарядами в свете цветных прожекторов среди пестрой толпы офицеров и их дам. Даже кровопролитная война с нацистами, в тисках которой американцы жили уже третий год, не смогла вытравить из их непокорных сердец страстную любовь к современному джазу и танцам. — Мэм, прошу извинить мне мое ужасное опоздание, — раздался за спиной Елены приятный мужской голос, мелодию которого она знает наизусть и без труда отличит её от тысячи прекраснейших голосов. — Стефан! Боже мой, я уже начала думать, что ты не придешь, — облегченно выдохнула Елена и бросилась в объятия Стефана. Прижавшись всем своим хрупким телом, она подняла к нему лицо и заглянула в его зелёные глаза. – Я думала, ты обо мне забыл. — Ты же знаешь... Никогда, — особенно подчеркнул он последнее слово, желая, чтобы его след навсегда остался в сознании его маленькой девочки. Нежно поцеловав её в губы, Стефан ощутил их болезненный жар. Он знал эту её дурацкую и в то же время по-детски очаровательную привычку кусать губы в волнении. Едва касаясь, он провел по ним большим пальцем и шумно выдохнул. Елена эхом отозвалась на этот вздох. — Что-то не так? — Нет, просто иногда мне кажется, что, утопая во взаимной ненависти, в своей крови и крови друг друга, все мы забываем одну простую истину. — Какую? — Только любовь может спасти этот мир. Не война. — Ох, Стефан... В такие мгновения Елене обычно всегда не хватает слов, и, чтобы хоть как-то дать понять, что она всецело разделяет мысли и чувства Стефана, девушка просто прикасается к нему, и через это прикосновение Стефан получает гораздо больше поддержки, чем могли бы передать самые подходящие слова. — Ладно, нам пора на танцы. Мы и так уже сильно опоздали к началу.***
— Я не хочу весь вечер провести в толпе. Хочу побыть с тобой наедине, - шепнула Елена Стефану, когда медленная, сладко-тягучая мелодия стала постепенно затухать в блестящем теле золотого саксофона. Сегодня джаз был особенно хорош, но даже он не смог удержать Елену на танцевальной площадке дольше часа. Ей отчего-то безумно хотелось уединения, тишины и спокойствия, которое, как и денежные средства Вашингтона, находилось сейчас в дефиците. Ей хотелось просто убежать ото всех подальше и на пару бесконечно долгих мгновений забыть о том, что раны всего мира без конца кровоточат и что с каждым днем их на его теле становится все больше и больше. — Хорошо, — доносится до Елены тихий голос Стефана, и она мысленно благодарит Бога за то, что он в час адских мучений послал ей своего самого лучшего ангела. – Как насчет небольшой палатки на берегу озера при свете луны? — Замечательная идея...***
Ранее утро хитростью выманивало у рассветного солнца, лениво всплывающего из-за горизонта, один луч за другим. Прозрачный молочно-белый туман невесомым пуховым одеялом укрывал неподвижное и блестящее, точно огромное зеркало, озеро. Елене чудилось, будто это сами облака тают и холодной белоснежной дымкой стекают вниз, к её ногам. Она проснулась, когда стрелки на часах Стефана указывали на четверть пятого. Девушка долго пыталась понять, что заставило её открыть глаза в столь раннюю пору, но безрезультатно – лишь скользкое противное чувство поселилось в её сердце и теперь неприятно сдавливало его. Елена не могла облечь свои ощущения в слова, придать им форму или понять их источник, но единственное она знала наверняка – грядет нечто страшное, чему она, слабая восемнадцатилетняя девчонка, не способна будет противостоять. — Елена, ты же простудишься, — с легким недовольством позвал её Стефан, вышедший из палатки. – Утра еще слишком холодные. — С тобой мне всегда тепло, — робко произнесла Елена и подозвала капитана к себе. Накинув на неё свою тяжелую кожаную куртку, он заботливо обнял её со спины и коснулся губами холодной кожи на щеке. — А сам? На тебе же только эта тоненькая рубашка! – запротестовала было Елена, но Стефан уже знал, что ответит своей юной, но весьма строгой медсестре. — С тобой мне всегда тепло. — Ах, ты! – воскликнула она и не смогла сдержать улыбку – ту самую, что обычно появлялась на её красивых полных губах лишь в присутствии единственно-важного человека в её новой жизни – в присутствии пилота стремительной «Молнии». – Мистер Сальваторе, нехорошо повторять за людьми. — Отчего же не повторить, если слова прекрасны так же, как и люди, их сказавшие? — Стефан... — Да? — Перестань быть таким идеальным. Я могу и привыкнуть. Развернув девушку к себе, Стефан бережно обнял её лицо своими ладонями и заглянул в медно-карие глаза. — Привыкай так, чтобы никогда больше не отвыкнуть. – С этими словами он поцеловал её, как никогда прежде, и от этой мысли противное предчувствие, захватившее сердце Елены в плен, встрепенулось в её груди с новой силой. Вдруг где-то далеко раздались мощные глухие взрывы, и неторопливо светлеющее небо озарилось огненными вспышками. По небу тут же поползли черные змеи клубящегося дыма. - Стефан, это... - Атака без предупреждения, - упавшим голосом проговорил он, метнулся в палатку и стал зачем-то перерывать там всё вверх дном. Елена не успевала следить за его молниеносными движениями, да и не очень-то старалась. Разорвавшиеся снаряды, безжалостно погубившие утреннюю тишину, будто взорвали изнутри и её саму. Пустота, вызванная шоком, звенела в голове электрическим напряжением. Собственные движения казались ей настолько медленными, что она с каждой секундой, с каждым новым подземным толчком и вибрацией воздуха все сильнее и сильнее поддавалась панике, смешанной с отчаянием и гневом. Простой и объяснимый человеческий импульс – страх – толкнул её к единственному человеку, до чьих размеров сейчас сузилась вся Вселенная Елены – к Стефану. — Останься на земле, пожалуйста... — Елена, что ты такое говоришь? Разве я могу оставить эскадрилью в такой момент? — Стефан, пожалуйста, - дрожащим голосом умоляла Елена, но он остался непреклонен. — Я поднимусь в воздух с теми, кого уважаю, - вкрадчиво сказал Стефан. Сил спорить с любимым у девушки просто не было. — Тогда пообещай мне! — стараясь перекричать вой сирен, выпалила она. В испуге дыхание застыло у неё в горле. – Обещай мне, что будешь осторожен... — Обещаю, — коротко бросил Стефан, не глядя ей в глаза. Сейчас не время для подобных разговоров, и в какой-то мере капитан Сальваторе был прав, но все же ему стоило подумать и о том, о чем думала в данный момент Елена Гилберт – это война, здесь у них может и не быть другого времени. — Нет, посмотри мне в глаза и поклянись, что ты сделаешь все, чтобы вернуться ко мне! – Голос подвел юную медсестру, и вскоре её длинные густые ресницы были совершенно мокрые от слёз. Стефан ненавидел, когда она плакала. Но больше всего в этот момент он ненавидел себя за то, что ничем не мог ей помочь: даже разделенное пополам горе все равно ранит. Он ненавидел свою беспомощность и сейчас, жалея, что не может быть одновременно в нескольких местах. Тогда бы он всегда был рядом с Еленой. Всегда. Крепко прижав её к себе, Стефан поцелуями снял слезы с её глаз, прежде чем они успели упасть. — Я вернусь, обещаю, — выдохнул он и, горько скривившись, поцеловал её в лоб, оставив на коже жаркий след. Поцеловать Елену в губы он просто не смог: знал, что если сделает это, то уже просто не сможет уйти.***
В лагерь они вернулись порознь: Стефан Сальваторе поспешил в ангар, где у своих машин собирались остальные пилоты, а Елена Гилберт вернулась в медкорпус, куда начали поступать первые пострадавшие. — Срочно нужны три сестры для оказания помощи на месте боевых действий! – услышала Елена спустя час, когда от царившей в небольшом здании суматохи и паники у неё уже невыносимо болела голова, а перед глазами все плыло. — Я пойду! – выкрикнула она без раздумий и, получив одобрительный кивок от старшего врача, поспешила за сумкой с медикаментами. Вместе с ней в самое пекло отправились и её верные подруги Бонни Бэннет и Кэролайн Форбс. — Елена! Вечно тебе не сидится в укрытии! – выказала своё недовольство светловолосая девушка, у которой на узенькой нашивке белого халата значилось «Кэролайн». Елена даже не посмотрела в её сторону. Ей было некогда выслушивать всякие глупости насчет её так называемого синдрома героини. Только не сейчас, когда оглушительно воющие сирены – это не просто сигнал учебной тревоги, а самые настоящие крики ангелов смерти, распластавших свои огромные крылья над их небольшим лагерем. — Никто не заставляет тебя идти со мной. Оставайся в медпункте. Здесь тоже нужны руки. — Ну, вот ещё! Чтобы я и отпустила тебя одну в самый эпицентр этого Ада?! Да ни за что! Наверное, вот за эту безукоризненную преданность Елена и любила вечно недовольную чем-то выпускницу одного из самых престижных университетов Калифорнии и первую красавицу их санчасти мисс Кэролайн Форбс. — Скорее! Нам нужно поторапливаться, - напомнила девушкам давно собравшаяся Бонни, и через несколько минут три медсестры уже бежали по направлению к открытому полю, над которым, словно огромные черные вороны, кружили вражеские самолеты. Елена видела, как эскадрилья Стефана в составе двадцати трех самолетов журавлиным косяком взмыла в небо под предводительством своего боевого капитана. Она никогда не умела наблюдать за виражами «Молнии» со спокойным сердцем, а сейчас, когда её преследовали сразу три вражеские машины, грудь Елены прошил ужас невероятной силы. Бледная, как молоко, она металась от одного подстреленного солдата к другому и, заглядывая им в глаза, видела там лишь отражение волнуемого сражением неба и тысячи сверкающих вспышек где-то в его глубине. В каждом лице, искаженном гримасой боли, она видела лишь одно, и молила Бога о том, чтобы он сохранил её Стефану жизнь. Но вот откуда-то справа послышалось страшное гудение. Этот звук почти каждую ночь снится Елене в кошмарах. Он извещал о том, что кто-то из пилотов подбит и на стремительной скорости несется навстречу твердой, как камень, земле. Только раз взглянув на падающий самолет, Елена тут же узнала его. Это была её «Молния». — Нет, — мертвым голосом проговорила она. Время вокруг остановилось, и лишь дымящийся самолет Стефана продолжал лететь прямо вниз, в объятия всегда голодной смерти. Примерно через тридцать секунд «Молния» с оглушительным грохотом врезалась в землю, целым крылом проделав в ней огромную траншею, сломала его и проехала на «брюхе» еще несколько сот метров, прежде чем замереть в опасном спокойствии. Пространство вокруг израненной железной птицы мгновенно заполнилось черным дымом, сквозь который невозможно было разглядеть, жив или мертв её пилот. Елена не слышала криков Кэролайн и Бонни, умолявших свою подругу не лезть к горящему самолету. Ей было плевать, если обломки взорвутся — тогда она просто погибнет вместе со своим любимым, и ей не нужно будет влачить своё жалкое существование без него. Все, что она слышала – это стук собственного сердца и пульсирующей в висках крови. — Стефан! Боже! Стефан, ты слышишь меня? – звала его Елена, кашляя от едкого запаха гари, задыхаясь от проникающей в лёгкие копоти. Она обнаружила бездыханное тело Сальваторе в разбитой, без крыши кабине. Слёзы обожгли глаза и лишили медсестру зрения, но она не сдавалась. Подцепив Стефана под руки, она кое-как вытащила его из кабины и упала вместе с ним на землю. Лишенное чувств и самоконтроля тело человека весит куда больше, нежели тело человека в сознании – это сестра Гилберт знала еще со школьной парты. По биологии у неё всегда была твердая «А+». И если тогда эта оценка значила для неё многое, то сейчас высший балл американской системы образования казался ей абсолютно ничтожной мерой знаний. Сейчас самой заслуженной похвалой для неё стало бы вновь зародившееся в груди Стефана дыхание. Приложив невероятные для слабой девушки усилия, она выбралась из-под Стефана и потащила его прочь от горящего самолета. — Пожалуйста, только не умирай! Слышишь?! Ты обещал мне! Обещал вернуться... Елена не чувствовала своих слёз. Не чувствовала, как они горели на её щеках, смешиваясь с потом, грязью и чужой кровью, которой она случайно вымазала лицо, когда наскоро утирала жгучую влагу. Она не знала, откуда у неё столько сил. Не знала, сколько ещё сможет влачить Стефана по земле, какое расстояние от горящих обломков можно было бы назвать безопасным, если вдруг они всё же взорвутся. Елена, кажется, уже ничего не знала наверняка за исключением, может быть, одного – жить без Стефана она не намерена. — Ну, давай же, родной, открой глаза, — молила она, пятясь назад и трясущимися руками прижимая его пробитую голову к своей груди. Но Стефан не слышал её. Он не слышал и взрыва, поглотившего его «Молнию». Не слышал, как от него вскрикнула Елена, заслонив его тело своим, принявшим на себя всю силу ударной волны. Он не слышал ничего, кроме оглушительной тишины, разрывавшей барабанные перепонки не хуже воя пущенных с высоты бомб. — Господи, сколько крови... Она была повсюду: на лице Стефана, на его тёмных волнистых волосах, на бежевой льняной рубашке, той самой, в которой он встретил со своей любимой девушкой этот рассвет, принёсший с собой столько смертей. «Ты не умрешь. Я тебе не позволю!» — решила про себя Елена и принялась делать Стефану непрямой массаж сердца, рискуя каждую секунду быть подстреленной с высоты птичьего полета. Позже, вспоминая эти мгновения, она была готова поклясться, что, прежде чем в его груди появилось тихое, едва слышное в общем гуле биение, прошла, наверное, не одна вечность. Вскоре на помощь подоспела Кэролайн. Она заведомо послала Бонни обратно в санчасть и наказала не возвращаться оттуда без парочки крепких парней, и как только Стефана переложили на носилки и понесли в госпиталь, обессилевшая Елена потеряла сознание.***
Она очнулась в стенах госпиталя, когда за горизонтом исчез последний осколок кроваво-красного солнца. Сегодня оно впитало в себя действительно много крови. Сумеречная прохлада проникала в узкие коридорчики сквозь настежь раскрытые окна и заметно облегчала страдания раненых, ложась на их лица невесомой вуалью долгожданного спокойствия. Первой мыслью, ворвавшейся в затуманенное обмороком сознание, стала мысль о Стефане. Болезненный укол тревоги пронзил грудь Елены, и она, неосознанно схватившись за сердце, вскочила на ноги. Где он? Что с ним? Пришел ли в сознание? Думать о худшем раскладе Елена себе запретила сразу же. Она заглядывала во все открытые двери и не видела среди пострадавших того, кого искала. Разобранные, мятые и уже пустые постели заставляли бедное сердце биться чаще. А вдруг на одной из них ещё пару часов назад лежал её Стефан? Какого же было её облегчение, когда, уже почти поддавшись горькому отчаянию, в одной из последних палат она всё же нашла его. С перевязанной головой и сплошь забинтованным торсом, он лежал возле открытого окна. В мелких ссадинах грудь едва заметно опадала с каждым хриплым вздохом: Сальваторе спал. Чтобы снова не потерять сознание, но на этот раз уже от радости, Елена с силой вцепилась в дверной косяк и прикрыла рот трясущейся ладонью в попытке сдержать рыдания. Она боялась сделать шаг вперед. Боялась, что если шагнет, Стефан тут же исчезнет, растворится, словно его никогда и не было. Её не пугала возможность остаться одной, её пугала возможность остаться без Стефана. — Елена? – услышала она, когда с трудом приподняв тяжелые, точно налитые свинцом, веки, Стефан увидел застывший в дверях силуэт. – Это ты? — Тихо. – Она сорвалась с места и подлетела к его кровати. Опустившись возле него на колени, она аккуратно взяла его ладонь и прижала к своим губам. – Это я... Я здесь. Стефан слабо сжал её ладонь и, собрав все силы, что у него были, произнес: — Я же говорил, что вернусь... Елена ничего не ответила, лишь крепче прижала его пальцы к своим губам и тихо заплакала. — Ты со мной. Со мной... — Всегда.