Мое письмо от 26.08.10

Вера сидела на полу по-турецки и сортировала прошлогоднюю корреспонденцию, скопившуюся в нижнем ящичке большого захламленного отцовского стола. Периодически в мусорное ведро летели старые копии квитанций, школьные записки, распечатки с английских сайтов, вся ее работа по Вальтеру Скотту на двадцати шести листах формата А4 и древние разрисованные карты исторических баталий. Иногда попадалось что-то интересное, к примеру, рисунки-иллюстрации к прочитанным книгам или заметки о просмотренных сериалах. Их Вера бережно складывала на кровать. Очередная записка на разлинованной бумаге. Карандаш несколько выцвел, прорвал лист в некоторых местах и складывался в малопонятные каракули. Исписана бумага со всех четырех сторон, причем на одной стороне ясной черной гелевой ручкой вверх ногами были записаны образцы слабого немецкого склонения. Вера усмехнулась и стала разбирать записку. С трудом отыскав начало, она внимательно все прочитала, скомкала лист и с силой кинула его в мусорку, но затем вытащила, развернула и перечитала снова. Потом пододвинула теплый ноутбук и начала перепечатывать. Пальцы яростно стучали по клавиатуре, цепляясь ногтями за соседние клавиши. Затем Вера перенесла курсор в самое начало и прокомментировала все письмо, каждую фразу, объясняя себе, тогда пятнадцатилетней брошенной дурочке, что была лучше, сильнее, но что заслужила это. Мое письмо от 26.08.10. Миша, привет. Мы не встречаемся с тобой пять месяцев, и я очень скучаю. А вот сейчас ты уже не скучаешь. Без тебя мне совсем не с кем общаться. Как выяснилось, не так уж тебе это и надо было. Нет, не то слово. Делиться, скорее. Или выплескивать. Я не говорю о нормальных вещах, это я могу перетерпеть в себе, но когда случается какая-нибудь фигня… у тебя под боком всегда есть мама, которая понимает тебя гораздо лучше, чем кто бы то ни было. В качестве твоего заменителя я нашла себе Алену. С первого же дня я осознала пропасть между нами. Сейчас лично я как-то этого не помню. Сдается мне, ты немного преувеличивала. Мы говорили на разных языках в прямом и переносном смысле. Но я люблю ее и терпела все это, а взамен она терпела меня. В дружбе всегда так, потому что нет людей без недостатков. У нас с ней оказались диаметрально противоположные взгляды на дружбу. Да и на все, если честно. У тебя с ней разные среды обитания. Я не знаю, почему я так расстроилась. Почему я так стала ревновать? В этом есть что-то ненормальное. Ну и что? Подумаешь. Все абсолютно нормально, и ты ни перед кем не должна отчитываться. Но я не могу по-другому, я такая, и я не хочу, чтобы со мной так поступали. Сейчас расскажу, как именно. Мы познакомились с парнями. Я без особого энтузиазма, а вот Алена сразу стала с ними тесно общаться и начала встречаться с неким Игорем, который бросил ее через 2 недели. Интересно, почему? Затем она подружилась с его другом, стремным, как она считает, и не собирается с ним встречаться, но просто дружить. Она гуляет либо с ним, либо со мной, в глаза говорит мне, что я в сто раз важнее, а на деле… Она не думала ни о ком, кроме себя. Боже, ну и пошла она. Вот сегодня в 11 вечера она сидела на лавочке с ним и ржала, а у меня окна на эту сторону, захотела бы – не смогла не слышать. Написала этому парню, чтобы передал Алене, что она мне больше не подруга. Не смогла сказать в лицо. Глупо, да? Да нет, состояние аффекта. Но я такая. И не вижу причин меняться. Единственная умная мысль, ну наконец-то. Прежний ты понял бы меня, новый – не знаю. Да тоже нет, он был бесчувственный, как носорог. Зачем я это рассказываю? Только душу бередить. Да и ран у меня там особых нет, и не случилось ничего особенного, Алена поступает так в сотый раз – но почему мне так нужно об этом говорить? Потому что это душевная травма, так и нужно ее из себя вытравлять. Мне некому об этом сказать, и я пишу письма в прошлое. Ты год назад понял бы меня. Неа. Плачу уже, наверное, сотый раз за сегодня. Почему вдруг из-за такой фигни так плохо? Потому что душевная травма, говорю же. Это нормально. Но ведь плохо же. Вот именно. К черту причины, пожалей меня! Да, тебе было нужно это. Но было некому. Ты и не заслуживала жалости, потому что никому не показывала своей слабости. Не за что, знаю. Сама дура, сама виновата, сама придумала. Ничего подобного, не вини себя. И вообще, ты не обвиняла этих двух сук, а для этого нужно было быть очень сильным человеком. С какой стати Алена должна дружить только со мной? Она же не моя вещь и не жената на мне. Но… нет, нет у меня объяснений. Я веду себя странно, но я не могу по-другому! Не могу!!! Вот именно. Если она тебе не подходит, пусть катится. Помоги мне, Миш. Успокой меня. Скажи, что я такая, что мы с ней разные, как мы будем разные с тобой. Да вы с Мишей и были разные, только ты была настолько сильная, что соединяла такие противоположности. С Аленой то же самое. Они оба ни шагу не сделали для ваших отношений, которые ты в одиночку тащила, а когда прекратила, от них ни слуху, ни духу. Вот не надо было этого делать, за это ты и поплатилась. Я так и буду всегда одна, что ли? Раньше, то есть год назад, во время наших отношений, я думала, что буду счастлива … Так вот, не буду. Да будешь, неужели из-за каких-то двух сук лишать себя приятных моментов в жизни? Никого больше не будет, если все для меня так заканчивается. Моя подушка задубела от слез, как ни красиво это звучит. Все кончено. Попытка №2 провалилась. Не хочу третью, я уже не выдержу. Да нет, хочешь и выдержишь, потому что нормальные люди есть и их довольно много. Господи, ну почему именно в этом году все сразу?! Обе бабы с возу – кобыле легче. Вера откинулась, отложила ноутбук и закрыла глаза. Она ясно вспомнила, что сидела на этом самом месте два года назад, плакала и писала свои несчастные мысли, непонятно зачем, охваченная тоской по прошлому с любимым парнем и хорошей подругой. Депрессия. Никто не знал об этом, та девочка, которая ревела и выплескивалась только за дверью своей комнаты, была слишком сильна, чтобы показать это кому-нибудь. Сильная. Это слово оказалось якорем для той Веры, вытащило ее. Вера теперешняя с чувством радостного, чистого очищения от того отчаяния вспоминала свои мучения с превосходством умудренного опытом человека. Счастливо осознавала, что теперь-то может понять всю ситуацию, что теперь стала гораздо объективнее, чем раньше. Ни единой слезы она не пролила сейчас – ни когда читала это бредовое письмо в прошлое в первый раз, ни когда перепечатывала его, ни когда отвечала. Слишком много, слишком часто она думала на эту тему. Утраченные иллюзии она воспринимала как оковы – и теперь она от них окончательно избавилась.