Нимфомания

Артур мнит себя лучшим на свете. Лучшим принцем, воином, сыном – нужное подчеркнуть. Должно быть, Артур считает себя офигеть каким хорошим любовником – сердце очередной наивной служаночки разбито, глаза стыдливо опущены, и Мерлин вытирает ей слезы: успокойся, родная, завтра будет новый день. Иногда Мерлин проводит с такими вот служаночками разъяснительную работу еще до того, как они попадаются на глаза Артуру. Как ученик придворного лекаря, он лучше всех знает, что им делать, дабы избежать лишних проблем… а заодно не заразить принца чем-нибудь экзотическим. К самому Мерлину зараза не липнет. К нему вообще ничего не липнет, и грязным он себя не чувствует – возможно, потому, что секс для него значит не больше, чем гимнастика, пресловутая разминка пальцев перед тем, как снова взять в руки писчее перо. Физическая форма Мерлина не безупречна. Он не лучший воин и уж точно не лучший любовник, он раздевается, не красуясь – для него это дело. Такое же, как собрать лекарственные травы. Девушки-глупышки вешаются, будучи изнасилованными. Они чувствуют себя испорченными. Когда-то Мерлин чувствовал то же самое. Он не мог сказать, никому, не мог ничего с собой поделать. Мать не должна узнать, что случилось во время последней отлучки в лес – потому что это все его, Мерлина, вина. Он не заслуживает того, чтобы жить. Только вот если порвать с жизнью – ничего не будет. Ничегошеньки. Ни плохого, ни хорошего. А секс значит не больше, чем гимнастика – именно это сказал Мерлину Уилл, сняв своего юного друга с табуретки и отобрав у него веревку. Как, ты не знал? То, что произошло с тобой, случается со многими. Спроси старших женщин в Эалдоре, если не веришь. Спроси Мэтта, он не один год провел в скитаниях и всякого натерпелся, пока осел у нас и обзавелся счастливой многодетной семьей… Разумеется, Мерлин ничего не стал спрашивать. Он уже жалел о том, что рассказал Уиллу – все, в мельчайших подробностях. Но не рассказать Мерлин не мог. Как же, промолчишь, глядя в лицо человеку, только что спасшему тебя от позорнейшей смерти. Уилл был старше Мерлина и опытнее. Один за одним узнав сокровеннейшие секреты юного чародея, он узнал и последний – случай в лесу и впрямь произошел по вине Мерлина. Просто ему это было нужно. Той его ненормальной части, которую он вынужден был скрывать, из-за которой иногда чувствовал себя ущербным. После полового созревания Мерлина прошло не так уж много времени, но он успел понять – если не будет удовлетворять свои сексуальные желания, то потеряет магию. А без магии Мерлин не мыслил себя. Поначалу Мерлин мастурбировал. Но этого было недостаточно – этого не хватало, да и опыта у Мерлина было маловато. Потому однажды, забредя как можно дальше в лес, юный чародей отдался на волю магии… и повстречался с тремя разбойниками. Дальше все было просто – его повалили на землю, сорвали одежду и отымели как хотели. Или как он хотел – не сказать, чтобы Мерлин особо сопротивлялся. Страх в нем боролся с нарастающим удовольствием, и, когда удовольствие победило, а разбойники повалились там, где стояли, измотанные, будто Мерлин вытянул из них не только семя, но и жизненную силу, - тогда пришел стыд. Осознание собственной вины. Чужой член в неудобно открытом рту, проникающий так глубоко, что каждый толчок вызывает рвотные позывы; чужой член в сжимающейся против собственной воли, слишком худой, как выяснилось, заднице; чужой член в пальцах, привычно сомкнувшихся кольцом – все это противоречило всему, чему Мерлина учили. Противоестественно, отвратительно, мерзко. Лучше умереть. Магия нашептывала Мерлину: чего сопротивляешься? Тебе это нужно. Договорился бы с кем-то полюбовно, и насилия не произошло бы. Или ты хотел, чтобы все было именно так? Ты чувствовал себя обиженным судьбой из-за своего дара? Ты хотел быть жертвой? Что ж, все твои желания были исполнены. Чего ж тебе теперь-то не хватает? Человеческий закон гласил: мужчины не должны совокупляться с мужчинами. Это грязно, это напрасная растрата. Мужчина, который ложится под кого-то, перестает быть собой, из человека превращается в подстилку. Стелиться – прерогатива женщин. А мужчина должен завоевывать, вовсе не получать удовольствие от того, что его унизили. Если же такое происходит – это грех. Страшный. Непростительный. Неудивительно, что большинство оскорблений во всех существующих языках связаны с сексуальной ориентацией оскорбляемого… Магия вступала в противоречие с законом. То, что нашептывал Мерлину его собственный робкий внутренний голос, тут же оказывалось под каменной плитой древних обычаев. Обычаям плевать, особенный ты или нет. Так делали веками – сделаешь и ты. Подчинись или умри. Закон толкнул Мерлина на табуретку; Хунит не знала. А вот Уилл узнал. Он убедил Мерлина – в этом нет ничего плохого, просто Мерлин немного не такой, как все. Он не оттолкнул, понял с самого начала. Это должно было показаться Мерлину странным, но чародей тогда мало что смыслил в хитросплетении человеческих отношений. Поэтому он доверился и принял дружбу Уилла так же, как чуть позже принял его ласки, и ответил на них со всем жаром пылавшей в нем магии. Уилл стонал, когда Мерлин отсасывал ему, прижав к стенке сарая, в котором им обоим полагалось бы работать. Уилл сжимал зубы, когда его член проникал в Мерлина – стоило только найти укромный уголок, - и, кончая, выдыхал имя Мерлина. Уилл молчал, сосредоточенно обводя головку члена Мерлина языком и жадно вслушиваясь в сбившееся дыхание партнера. Какое-то время все было просто замечательно. Мерлин привык носить с собой смазку и втихую экспериментировал с разными предметами обихода, используя их неподобающим образом – начиная с пестика для трав и заканчивая куриными яйцами, сваренными вкрутую. А потом этого стало недостаточно. Мерлину было мало самодельных приспособлений, мало Уилла (чьи силы, к слову, оказались отнюдь не безграничны – куда уж ему до повернутого на сексе и магии чародея). Хотелось еще. Первой «жертвой» Мерлина пал заезжий наемник. На этот раз акценты были расставлены именно так. Поутру наемник уезжал из Эалдора, ничего не помня и удивляясь собственной невероятной усталости. Кажется, за одну ночь бедняга скинул несколько фунтов. А Уилл устроил Мерлину скандал. В разговоре, который произошел между ними после отъезда наемника, слово «шлюха» было еще самым мягким. Мерлин, успевший подрасти и принять себя – хотя бы частично, – ответил, что да, он такой и есть. И до определенного времени Уилла это очень даже устраивало. Секс – всего лишь физические упражнения, не так ли? Уилл срывающимся голосом объяснил Мерлину, что тот глубоко неправ и вообще нифига не понимает. Высказано это было в крайне нецензурной форме, после чего Мерлин предложил Уиллу сделать перерыв в отношениях. Реакция на предложение последовала самая непредсказуемая. Уилл принялся извиняться, и вскоре все вернулось на круги своя. Почти. Мерлину не хватало одного Уилла, и он ничего не мог с собой поделать. Через неделю широкоплечие братья-близнецы из соседней деревни, приехавшие в Эалдор погостить у родни, свели более чем близкое знакомство с Мерлином. При внешнем почти абсолютном сходстве члены у братьев оказались разные – должно быть, так их и различали внимательные любовницы… Потом Мерлин вообще на несколько дней пропал. Хунит он сообщил, что идет искать редкие травы – женщина посмотрела на сына сокрушенно, но ничего не сказала. Мерлин знал – она догадывается. Когда чародей вернулся в Эалдор, прихрамывая и чувствуя себя совершенно измочаленным – встретившиеся ему контрабандисты были достаточно многочисленны, чтобы удовлетворить проклятое желание, – Уилл попытался убить Мерлина. Он держал в руках остро наточенный серп и что-то говорил. Кажется, «люблю». Уилл первым предал молчаливое соглашение, заключенное между ним и Мерлином: секс – только гимнастика, а не способ присвоить себе другого человека. Мерлин, конечно, справился. Магия подчинялась ему давно и прочно, и охотно – он никогда не подавлял ее, как не подавлял сексуальное желание. Он давал им выход. Уилл выронил серп, развернулся, двигаясь, как марионетка, и ушел. Но Хунит поняла. Все или почти все, неважно; оставаться в Эалдоре Мерлину было нельзя. Мать направила его в Камелот, к придворному лекарю Гаюсу. К принцу Артуру. Тут оказалось, что магия подготовила Мерлину очередной сюрприз. У него, оказывается, была строго определенная судьба, и судьба эта пока ограничивалась тем, чтобы вытаскивать высокомерного недоросля Артура из-под вражеских метательных снарядов да хлебать яд вместо него на пирах. Конечно, были еще служанки, попадающие в постель Артура, которым Мерлин очень быстро становился лучшим другом. Взять хотя бы Гвен… Девушки нравились Мерлину не в пример больше Артура. Во всяком случае, он знал, как им помочь, как вселить в них уверенность. После разговоров с Мерлином любая служанка могла стать королевой, и неважно, что было у бедняжки в прошлом. Женщины, подвергшиеся насилию и с трудом живущие после этого, находили исцеление в Камелоте – а Мерлин находил все новых и новых любовников, которых не заботило его постоянство. Которые уж точно не повторили бы ошибку Уилла. Скрывать магию было сложнее, чем ее логическое следствие, поэтому ни Гаюс, ни Артур до сих пор не знали о сексуальной безудержности Мерлина, а вездесущие подруги-служанки не выдавали его так же, как и любовники, сохраняющие о «слуге принца» самые приятные воспоминания. Король стал исключением. От его взгляда в Камелоте ничто не могло укрыться, и он не казался удивленным, застав как-то Мерлина с сэром Леоном. Ситуация была более чем компрометирующая: Мерлин стоял на четвереньках, вилял задом и просил взять его прямо здесь и сейчас, а раскрасневшийся сэр Леон кричал, чтобы слуга заткнулся, и помахивал хлыстом для верховой езды. Ничего странного или унизительного для себя Мерлин во всем этом не находил, как, скажем, и в ролевых играх, которые предпочитал стеснительный и неизменно краснеющий сэр Персиваль. Видимо, Утер полагал иначе. Отчитав сэра Леона, король приказал Мерлину отныне спать с ним, добавив: «Я позабочусь о тебе в разы лучше». - Слушаюсь, сир, - склонил голову голый, потный и разгоряченный Мерлин, который был бы не против, чтобы Утер прямо сейчас и приступил, раз уж вытурил сэра Леона, одетого в одни высокие сапоги, из его собственной комнаты. Впрочем, одежду сэр Леон захватил, а в случае чего отбрешется – от любовницы, дескать, спешно драпал. Почти правда же. Но король вышел, напоследок окинув Мерлина многообещающим взглядом, и тогда до чародея дошло: он только что допустил свой первый промах. Если король привяжется… если ему понравится и он не захочет делить нового любовника с кем-то еще… Если он догадается о магии… Мерлин ступил на скользкий лед и знал об этом, но сдаваться было не в его правилах. Тем же вечером, вызванный в покои Утера, он выложился на полную. Магия бурлила в жилах вместо крови, а король ничего не чувствовал. Возможно, на деле он желал овладеть магией с не меньшей силой, чем ненавидел ее, с не меньшей силой, чем желал Мерлина. Связанный, с руками, прикрученными к спинке кровати, и широко разведенными ногами, Мерлин только и мог, что подаваться бедрами навстречу толчкам королевского члена. Поначалу происходящее казалось ему диким, как на первой тренировке с Артуром: ну надо же, по моему щиту лупит тупым мечом сам принц, его ослиное высочество. Вот и тут: оба-на, я трахаюсь с королем, человеком, истребившим сотни таких, как я. И получаю от этого… удовольствие? Мерлин всегда получал удовольствие – это было особенностью магии, которой он обладал, как и его практически не прекращающийся сексуальный голод. Но в королевской постели, где, судя по активности Утера, давненько уже не бывало никого постороннего, все чувства обострились втрое. Привкус опасности горчил на губах, заставляя метаться головой по подушкам, сходя с ума, и ловить оргазм за оргазмом – небывалой яркости. Все, что годами истреблял Утер, получал сейчас от него Мерлин. - Спасибо, - неожиданно сказал король, когда бесконечно длинная ночь подходила к концу, а Мерлин осторожно растирал собственные запястья и щиколотки. Будет нехорошо, если останутся следы, Артур может проявить ненужный интерес. - За что? – удивился Мерлин. - За то, что Артур ничего о тебе не знает, - сказал Утер, и эти слова заставили Мерлина похолодеть. Впрочем, следующая же фраза позволила магу расслабиться: – О том, каков ты в постели. Ты ведь не спал с ним, - это было утверждение. – Ты хороший слуга. Больше, чем слуга. Между вами действительно есть связь. «Парадоксальный вывод», - подумал Мерлин, но озвучивать свои мысли не стал. Тем более что по-своему Утер был прав. Артур не дорос до того, чтобы откровенно признавать собственные желания, и, возможно, не дорастет никогда. На его плечах с самого рождения лежит слишком большая ответственность, с таким грузом не больно-то распрямишься. Артур не умеет просто жить, принимая жизнь такой, какая она есть. Он не сможет относиться к сексу с человеком, который постоянно рядом с ним и на которого можно положиться, будто к тренировке. Артур привяжется. А потом узнает о том, что одного любовника Мерлину никогда не хватало, и совершит что-то еще более глупое, чем Уилл. Попутно похерив судьбу всего Камелота. А то и Альбиона, если верить поощряющей «нимфоманистого чародея» огнедышащей ящерице. Выходя из комнаты Утера, Мерлин прошептал простейшее заклинание забвения. Он использовал его бессчетное количество раз и сейчас решил, что не следует чересчур догадливому королю помнить об их интимной встрече. Так Мерлин скрыл свой первый промах в Камелоте. Впрочем, не слишком умело – потом пришлось полчаса оправдываться перед Артуром, что он, Мерлин, делал ночью в королевских покоях. - Служил вашему отцу, - ответил Мерлин. Это была чистая правда, но хмурящегося Артура она почему-то не устроила, а спрашивать самого Утера принц по понятным причинам не пожелал. Вот и устроил слуге допрос со всем пристрастием, неблагодарная свинья, возомнившая себя лучшим в мире дознавателем. Мерлин в который раз пожалел, что спасает его шкуру. Вторым промахом Мерлина стал Ланселот. Они были знакомы давно, и с первой же встречи Артур что-то заподозрил. На этот раз его практически ампутированная в делах личного характера интуиция сработала безотказно – притяжение между Мерлином и Ланселотом возникло с самого начала. Вот только Ланселот – редкий случай – был так благороден, что из простого желания потрахаться вывел любовь всей своей жизни. Он и из интрижки со служанкой запретную страсть измыслить ухитрился, чего удивляться. Поскольку привязаться Ланселот к Мерлину уже привязался, но требовать в любом случае ничего не собирался – не тот характер, совершенно не собственнический, – Мерлин предпочел спустить дело на тормозах, ограничившись дружбой. Это был правильный поступок. Ланселот сам по себе был жутко правильный. Многие сочли бы его скучным из-за этого; благодарный за спасение своей жизни Мерлин никаких претензий к Ланселоту не питал. Это был один из лучших людей, которые встречались чародею. По воле своей магии перепробовав всевозможные извращения и не считая ни одно из них постыдным, Мерлин был счастлив встретить человека, для которого даже «ванильный» секс был вроде божественного откровения. Другое дело, что с появлением Ланселота количество людей, от которых требовалось скрывать собственные постельные похождения, увеличилось на одну персону. Хотя Ланселот наверняка бы понял. Он понял и принял магию Мерлина, самого Мерлина – казалось, все, что в Мерлине раздражало Артура, то нравилось Ланселоту, – но юный чародей хорошо усвоил урок с Уиллом. Люди, которые вытягивают нас из пропасти, сами оказываются на краю; Мерлин не хотел, чтобы Ланселот сорвался. Лучше ему не знать, что Мерлину нравятся члены. Ему нравится сосать члены и чувствовать их в своей заднице, он любит делать римминг и ничего не имеет против фистинга, балуется двойными проникновениями со случайными любовниками, а еще часто меняет партнеров – иначе те, с кем он трахается, могут обессилеть. Или привязаться. Впрочем, привязаться они могут и так – как хорошо, что Мерлин умеет подтирать память, когда дело заходит слишком далеко. Задержись Ланселот в Камелоте чуть дольше в тот, первый раз, наверняка Мерлину и ему пришлось бы подтирать память. Ланселот буквально по пятам за ним ходил, и Мерлин понимал – долго так не может продолжаться. Либо он сорвется и выдаст себя, либо Ланселот догадается. Стирать память своему другу Мерлин не хотел. Он был близок к тому, чтобы признаться. Пусть будет человек, который знает все его секреты и не отталкивает. Когда Ланселот был изгнан, Мерлин почувствовал злобу. В тот момент он, кажется, готов был лично испепелить Утера, а Артур… Артур смотрел со странным, невозможным пониманием. Он, конечно, мог приложить все усилия, чтобы Ланселот вернулся. Он бы сумел – но не видел смысла это делать. Артур был способен на то, чтобы в лепешку расшибиться ради другого человека, Мерлин знал это на собственном опыте; только Ланселот не был таким человеком. Артур отнесся к нему как к сопернику, и это показалось Мерлину странным. Хотя чего удивляться – его ослиное высочество считает себя лучшим из лучших, а тут даже его слуга больше внимания уделяет какому-то выскочке, ни разу не аристократу. Во время последующих встреч отношение Артура к Ланселоту не изменилось ни на йоту. Не иначе как дело было в Гвен. В рыцари Артур Ланселота посвящал, сцепив зубы и думая о благе Камелота. Стоящему неподалеку Мерлину, которого посвящением обошли, показалось, что Артур как никогда похож на насильно выданную замуж принцессу в первую брачную ночь. А потом был Остров Блаженных и пылающий плащ, и снова – понимающий взгляд. Артур смотрел на Мерлина так, будто знал. Ничего он не знал, конечно. Тем не менее, окрепшие подозрения Артура стали лучшим доказательством того, что с Ланселотом Мерлин промахнулся – уже во второй раз. Притом маг так и не понял, в чем ошибся. Ну а третий промах Мерлина отзывался на имя Гавейн. Уж это был всем промахам промах, хоть сам – очень даже не промах, пусть и со свежей раной в бедре. По глубочайшему убеждению Гавейна, все болячки нужно было лечить здоровым трахом. Мерлина он заприметил еще в таверне, и на отсутствие взаимности ему было грех жаловаться. Для Мерлина, вынужденного невесть сколько шататься с Артуром по окрестным тавернам вместо того, чтобы ловить в этих самых тавернах симпатичных парней и трахаться с ними до звона в ушах, Гавейн был глотком свежего воздуха. После нескольких дней воздержания секс с Гавейном показался Мерлину фантастическим. Надо сказать, Гавейн тоже был приятно удивлен. - Этому тебя принц научил? – поинтересовался Гавейн после третьего за ночь забега. Мерлину было бы интересно узнать, кто учил Гавейна – с раной вроде его на разнообразие поз рассчитывать не приходится, и все же новый знакомый нашел несколько весьма достойных, неожиданных даже для Мерлина выходов из ситуации. - Чему именно? – вместо ответных расспросов или ожидаемого посыла Мерлин предпочел уклониться от темы. Впрочем, недалеко: – Между мной и Артуром ничего нет. - Так и представляю себе это, - пробормотал Гавейн, откинувшись на спинку мерлиновой кровати. Он улыбался. – Тебя и принца. И между вами ничего нет. Никакой одежды. - Гавейн, ты идиот, - Мерлин попытался скопировать интонации Артура, но в его голос прорвался смех и, как водится, испортил всю малину. - Хотя, если быть серьезным, - Гавейн и впрямь нацепил серьезную мину, - теперь между вами кое-кто есть. Это – я. - Брось, - Мерлин махнул рукой. – Артура интересуют девушки. Моей личной жизни он вообще никак не касается. - Да ну? – Гавейн красноречиво приподнял брови. – Он же на тебя пялится, как влюбленный придурок. Он хозяйке таверны чуть не врезал за то, что она назвала тебя красавчиком. - Вот именно, - говорить с Гавейном и не улыбаться было решительно невозможно – ценное качество для любовника, - меня, а не его. Он мнит себя центром мира, не меньше. - Зато ты – центр его внутреннего мира, - Гавейн на секунду задумался, - если у него этот мир есть, конечно. А то у аристократов он редко встречается. От перспективы стать центром чьего-то внутреннего мира Мерлин явственно содрогнулся. Уилла ему хватило по горло. Счастье, что Артур не такой. Гавейн фантазирует, его поддевки хороши так же, как походя брошенные фразы вроде: «как бы я хотел медленно раскрыть твою задницу этим девятидюймовым дилдо», разве что заводят меньше. И сам Гавейн хорош. Уж этот точно не привяжется – не умеет. Слишком легок на подъем. И любовник что надо, потрахаться с ним одно удовольствие. В общем, Мерлин не считал, что потратил время с Гавейном зря. А вот Артур был другого мнения. Гавейн стал для него Ланселотом номер два – неудивительно, что закончилось все приблизительно так же, как в первый раз. Гавейн был изгнан из Камелота, а вроде бы заступавшийся за него Артур провожал очередного мерлинова любовника недобрым взглядом. Мерлин решил, что дело опять в красотке Гвен. О том, что секс с Гавейном был ошибкой, Мерлин узнал немногим позже. Гаюс все понял. Лекарь и по совместительству опекун Мерлина не был ни слепым, ни глухим. Возня в каморке Мерлина во время проживания там Гавейна натолкнула Гаюса на определенные подозрения. Подозрения полностью подтвердились, когда Гаюс застал Мерлина с каким-то горожанином на сеновале и, на следующий день – с сэром Пелинором в кладовке. - Мальчик мой, - сказал Гаюс ближе к вечеру дня послеследующего дня, когда Мерлин собирался на запланированный отлов секс-партнера, - ты болен. От неожиданности Мерлин уронил тюбик смазки, который как раз запихивал в карман. Такого он о себе еще не слышал. - Нимфомания, - трагическим голосом подытожил Гаюс. – Бич многих магов. И чем сильнее маг – тем хуже болезнь. - Эм, - не совсем уверенно начал Мерлин, - Гаюс, ты это о чем? - Менять любовников как трусы – неправильно, - наставительно изрек старик. – Мерлин, ты ведешь нездоровый образ жизни. - Я владею магией, - возмутился Мерлин. – Даже в критической ситуации я не буду… совсем уж нездоровым. Он скромно умолчал, что ухитрился выжить и получить свою порцию секса при встрече с бродящим по Камелоту маньяком. А уж венерические болезни и вовсе Мерлину не были страшны. Он надеялся, что и переносчиком не является – иначе заразил бы уже практически всю мужскую половину Камелота во главе с королем. - Э… я хотел сказать, с чего ты это взял, Гаюс? – спохватился Мерлин, но было поздно. Гаюс воззрился на него с отеческой укоризной. - Мне все о тебе известно, Мерлин, - сказал многозначительно. Мерлин искренне в этом сомневался, но разочаровывать старика не стал: - Хорошо, признаюсь, я меняю любовников как трусы. Даже чаще – как Артур камзолы. И что с того? Я – маг. Ты сам сказал, что магия предполагает эту твою… как ее… - Нимфоманию, - подсказал Гаюс. – Ничего она не предполагает. Нимфомания – это болезнь. Если ты и дальше будешь забирать энергию у других людей, то в конце концов перейдешь на темную сторону. - Чего? – не понял Мерлин. - Ты очень силен, - попытался объяснить Гаюс. – И это далеко не твой предел, ты только начал осваивать свои способности. Чем больше нового ты откроешь для себя – тем больше любовников тебе понадобится. И ты не будешь просто… выматывать их, как сейчас. Ты будешь их убивать. В конце концов, ты станешь чародеем, живущим за счет чужих смертей. Ты не хочешь, чтобы кто-то из твоих любовников зависел от тебя, но сам зависишь от них всех. Нимфомания – это зависимость, Мерлин. В сексе нет ничего плохого, в том, что ты предпочитаешь секс с мужчинами – тоже, но… - Погоди-погоди, - Мерлин уцепился за первую попавшуюся деталь – ему требовалось время, чтобы осознать смысл слов Гаюса, - ты хочешь сказать… не все маги-нимфоманы спят с мужчинами? - Те, которых знал я, - с достоинством ответил Гаюс, - спали с женщинами. Их еще называли инкубами. Специфический термин. А вот ты, Мерлин – суккуб. - Так значит, - Мерлин готов был за голову хвататься, - то, что мне нравятся мужчины, с магией никак не связано? - Думаю, это судьба, - Гаюс отделался привычной отговоркой. - Офигеть, - Мерлин принялся расхаживать по комнате Гаюса, как Артур по своим покоям, - мало того, что я скоро превращусь в оружие массового поражения, я еще и с женщиной быть не смогу! Стыдно признаться – последняя мысль заставила Мерлина вздохнуть с облегчением. - Есть способ избавиться от нимфомании, - Гаюс предпочел этот вздох проигнорировать, - он очень прост. Всего-то и нужно, что жить половой жизнью со своей настоящей любовью. В этот момент Мерлин искренне позавидовал Артуру, который точно знал, кто его настоящая любовь. Гвен – именно это подтвердил случай с Вивиан… Потом было много чего. И много кого. Как и сказал Гаюс, любовников у Мерлина становилось все больше, скрывать их стало еще сложнее, а выматывались они еще быстрее. Счастливым исключением из общей толпы был Гавейн. На любовь всей мерлиновой жизни он не тянул так же, как Мерлин – на любовь Ланселота, но уставал Гавейн значительно медленнее остальных. Может, Мерлин неосознанно защищал своего друга, а возможно, у бедового Гавейна была какая-то собственная защита, не поддающаяся объяснению ни с магической, ни с логической точки зрения. В конце концов, с его образом жизни Гавейн все еще был жив. Артур Гавейна ненавидел. Первичная легкая взаимная неприязнь превратилась в обоюдное непереваривание. Артур и Гавейн разве что членами не мерялись, а жаль. Уж на это Мерлин был бы не прочь посмотреть. На то, как принц и бродяга, а в дальнейшем – король и рыцарь, грызутся, будто бойцовые псы, Мерлину смотреть не нравилось. А главное, он совершенно не понимал, в чем кроется причина такого разногласия. Артур даже к Ланселоту относился спокойнее. И это при том, что Ланселот оставался первой (хорошо, второй после Мерлина) любовью Гвен, а Гавейн всякий интерес к девушке потерял, как только стал рыцарем Камелота и начал на относительно постоянной основе встречаться с Мерлином. Апофеоз королевского идиотизма произошел в тот прекрасный день, когда его ослиное величество неизвестно с какой радости ввалилось в комнату Гавейна без предварительного стука. Мерлин и Гавейн как раз осваивали стенной шкаф. Получалось неплохо – быстро, сильно, в меру грубо. Осторожность? Секс не бывает осторожным, если он таков – значит, что-то не сложилось. По мнению Артура, все было не так. Мерлин ощутил смутное дежа вю, когда Артур замер на пороге с лицом мужа-рогоносца, некстати вернувшегося домой. Маг даже подумал, что вот сейчас Артур велит Гавейну выметаться из его собственной комнаты – именно так на его месте поступил бы Утер. Но нет – Артур все же был Утером. - Мерлин, чтобы через минуту был в моих покоях, - тщетно пытаясь совладать с голосом, Артур вцепился в меч мертвой хваткой. Гавейн как бы невзначай протянул руку к собственному оружию, прислоненному к стене около шкафа – на всякий случай. Уж что-что, а подраться Гавейн любил. И был готов – с кем угодно, когда угодно. В делах боевых, а точнее, трактирно-потасовочных Гавейн особой разборчивостью не отличался. – Ты забыл почистить мои сапоги. Попытка удержать хорошую мину при плохой игре – вот чем это было. Мерлин прекрасно помнил, что сапоги Артура начистил добросовестно… и уж точно его тупоумное величество не додумалось бы искать своего слугу в стенном шкафу Гавейна. - Всегда подозревал, что у него кинк на сапоги, - сообщил Гавейн, как только дверь за Артуром захлопнулась. Удивительно, как вообще в щепки не разлетелась. – Особенно на натирание сапожным кремом. Помнишь – он нас с тобой за это дело засадил? Заставил чистить обувь всем рыцарям. - Это не смешно, - вздохнул Мерлин, выбираясь из шкафа и насильственным образом ускоряя собственную эякуляцию. Артур долго ждать не станет. – Платка не найдется? - Не мог он ввалиться хотя бы на десять минут позже, - Гавейн с сожалением посмотрел на собственный член. – Все, что мог, обломал. Как обычно. - Он – твой король, - сдержанно возмутился Мерлин, присматриваясь к отнюдь не «обломанному» члену Гавейна. Да уж, страха перед Артуром у одного из его лучших рыцарей не наблюдалось. - Он – влюбленный идиот, - поправил Гавейн, - благополучно просравший свою любовь с какой-то потаскушкой. Он знает, что я это знаю, поэтому моим королем ему быть недолго. Я здесь только из-за тебя. Раньше он просто подозревал, а теперь и это знает… Эй, что ты делаешь? Отвечать Мерлин не стал – у него был занят рот. Платка он не нашел и счел, что это к лучшему. А уж несколько минут Артур подождет, не переломится… О том, как Гавейн назвал Гвен, Мерлин не думал. О постоянных полушутливых намеках – дескать, Артур влюблен в своего слугу по уши, но стыдлив и признаться не решается, – тем более. Будто для того, чтобы потрахаться, требуется какое-то признание. Секс либо получается с самого начала, либо не получается вообще. А о любви никто не говорит – это или из области шуток, без которых Гавейна представить так же трудно, как Артура в чистых носках, или на редкость паршивая штука. Если бы не эта самая дрянь, и Уилл, и Ланселот были бы живы. Мерлину никогда не требовалась ни их любовь, ни их смерть. Ему просто хотелось, чтобы они жили – друзья. Его друзья. К несчастью, «просто дружить» у Мерлина с мужчинами младше пятидесяти не получалось. И то – был ведь еще и Утер… И Артур. «Лучше бы его не было», - малодушно подумал Мерлин, минутами позже заходя в покои Артура. Он ожидал, что король бросится на него с мечом, или еще чего-то столь же впечатляющего – в конце концов, Мерлин и впрямь непозволительно задержался, и вины Гавейна в этой задержке было не больше, чем его собственной. Вопреки ожиданиям, Артур встретил Мерлина мирно. Стоял, таращась в окно, и даже не подумал обернуться. - Сир, - кашлянул Мерлин. - Какой по счету? – осведомился Артур. - Э… Что? – не совсем уверенный в правильности своей догадки, Мерлин решил переспросить. - Гавейн, - уточнил Артур. – Он ведь не первый твой любовник? Тогда какой? Некоторое время Мерлин пытался складывать в уме, потом подумал, что ему бы не помешали счеты. - Я не считал, - признался наконец. - Мне вот интересно, - голос Артура казался прямо-таки бархатным, - как ты ухитрялся скрывать? Мы знакомы не один год, но это первый раз, когда я поймал тебя на горячем. «Я от тебя и не то скрываю, - подумал Мерлин. – Ты слишком самоуверен, чтобы видеть чуть дальше собственного носа… и еще ты чем-то задет. Чем, интересно? Я ведь тебе не Гвен, не твоя без двух дней собственность. Может, ты находишь меня отвратительным? Я предпочитаю мужчин – но это часть меня. Такая же, как моя магия. Если ты не можешь принять ее… как мы будем объединять Альбион? Чертова ящерица все наврала, не иначе». - Ты предал меня, Мерлин, - торжественно продолжил Артур. – Как Моргана… и Гвен. Теперь я больше не смогу верить людям. Мерлин моргнул. Этого он уж точно не ожидал. Да, он подозревал, что Артуру будет неприятно узнать о сексуальных пристрастиях слуги. Но чтобы предательство… Мерлин был для Артура слугой, а не возлюбленным, что бы там ни нес Гавейн. И должен был Мерлин – служить. В личное время он имел право заниматься чем угодно, так что предательства в своих действиях не видел, хоть убей. - Я любил их, - Артура проперло на откровенность – вещь, которую Мерлин обычно ценил и воспринимал на «ура». Сейчас она казалась ему дикой. – Моргану… я не знал, что она моя сестра. И Гвен, она помогла мне понять… многое. Но тот, за кого я бы не задумываясь отдал жизнь… да что там – Камелот… Это был ты, Мерлин. Артур обернулся. Мерлин увидел на лице короля скупую мужскую слезу (и не одну) и непроизвольно попятился. Когда он видел слезы Артура, ему становилось больно. - И ты, - с невыносимым для Мерлина страданием продолжил Артур, - меня предал. Ты ударил больнее, чем они. Теперь… - Артур, - не выдержал Мерлин, - ты придурок. Пустоголовый идиот. Настал черед Артура моргать. - Секс значит не больше, чем гимнастика, - уведомил Мерлин. – Если ты хотел со мной секса – мог просто сказать, - маг сделал шаг вперед. И еще. – Ты можешь сказать сейчас. Только это ничего не значит, и ничего не изменит в наших с тобой отношениях. Я буду служить тебе, как и раньше. Ты – мой король. Я никогда не предам тебя. - Король? – Артур болезненно усмехнулся. – Я не хочу быть твоим королем. Я хочу быть с тобой. У Мерлина появилось стойкое подозрение, что Артура чем-то опоили. Не мог же он, разбивший сердца неисчислимому количеству служанок… Но внутренний радар Мерлина «на привязанность» сработал с угнетающей скоростью, и маг был вынужден глубоко вздохнуть. Артур не врал, а Гавейн не ошибался, черт побери их обоих. Только и оставалось, что пробормотать заклинание забвения. Несколькими днями позже Гавейн уезжал. Он логично счел – в Камелоте его больше ничто не держит. Недовольным Гавейна было не назвать, и Мерлин в который раз порадовался, что его друг так легкомысленно относится к жизни. Артур тоже был счастлив. Провожать Гавейна собралась добрая половина Камелота. Мерлин привычно высматривал в толпе симпатичных парней. Трахаться для того, чтобы не лишиться магии, ему уже не требовалось – он понял это после первой же ночи с Артуром. Тем не менее, от привычки спать со всем, что движется, отделаться будет наверняка нелегко. А это значит – новые проблемы. Еще и Моргана эта, и прочие доброжелатели, страсть как любящие Артура оптом и в розницу, и возросшая до небес мания величия короля… Честно, Мерлин уже сожалел о том, что, подтерев Артуру память, тем же вечером явился в его покои, чтобы демонстративно там раздеться и наплести страшной херни про высокие чувства. Выслушав херню, Артур впечатлился, растрогался и изъявил желание заняться сексом, и, стыдно признаться, на этот раз секс стал для Мерлина чем-то большим, чем гимнастика. Хотя более унылую «ваниль» и вообразить было трудно… но дело-то не в технике. - Дай угадаю, - сказал Мерлин, на прощание пожимая Гавейну руку, - ты нам сочувствуешь. - Угадал, - усмехнулся Гавейн. – Причем даже не знаю, кому больше. Уверен, что не хочешь махнуть со мной в вольное плавание? Вопрос был риторическим. Под недовольным взглядом Артура Мерлин решительно покачал головой: - Не могу оставить эту задницу без присмотра. Гавейн засмеялся: - Вот теперь я точно уверен, что у вас любовь. Мерлин едва удержался, чтобы не запулить в него молнией.