Сигарета перед сном

*** Шерлок Холмс курит, глядя в темную синеву за окном. Дым сигареты медленно поднимается к потолку квартиры на Бейкер-стрит. В комнате неубрано, но это не обычный беспорядок, царящий всюду, где Шерлок задерживается хоть на минуту. Среди колб, листочков, папок, коробочек с химикатами и «позаимствованных» у Лестрейда вещественных доказательств валяются огрызки яблок, рассыпаны крошки хлеба и сыра, стоят тарелки с нетронутым позавчерашним обедом. На всех горизонтальных поверхностях – густой слой пыли. По комнате разбросана одежда – рубашки и пиджаки валяются на полу, скомканное пальто лежит в кресле, пряча под собой скрипку. Сломанный смычок валяется тут же – у ножки кресла. На столе перед диваном стоит большая коробка – в ней видны папки, какие-то бумажки, ручки… Эти вещи привезли из больницы, где работает Джон. Работал. Шерлок делает глубокую затяжку и медленно выпускает дым в потолок. За окном загораются фонари. Ночь. *** «Бартс. Лаборатория. Срочно. Ш.» Зачем надо было его звать? Выдергивать с работы. Требовать – быстрее, быстрее, Джон, ты мне нужен! Ты мне нужен… Шерлок Холмс лежит на диване, в опущенной левой руке дымится сигарета. Теперь кольца табачного дыма сопровождают его всюду – как раньше Джон. Конечно, Джон ворчал. Сара потом рассказывала – не Шерлоку, разумеется, а миссис Хадсон – как он закатил глаза, проклиная все на свете, и Шерлока в первую очередь. Но уже через минуту он выходил с работы. Торопясь и не желая ничего слышать – ведь его позвал лучший друг! Детектив с отвращением вдавливает докуренную до фильтра сигарету в пепельницу и достает из пачки новую. Щелчок зажигалки, неровное пламя, искры на кончике длинной палочки. - Шерлок? Шерлок, ты меня слышишь? Телефон, Шерлок, - тихий голос Молли не мог пробиться к детективу, ушедшему в путешествие по чертогам разума. Надрывный крик телефона, сигнал эсэмэс, и снова Молли: - Шерлок, это Лестрейд, уже третий раз. Наверно, что-то срочное… Ничего срочного… Ничего более срочного, чем то, о чем думал Холмс. Кстати, о чем он тогда думал? Шерлок встает с дивана, медленно идет на кухню. В его походке нет обычной легкости. Плечи опущены, шаги тяжелые, и он натыкается на кресло по пути. Замирает. Ну вот, он ошибся. Впервые за долгое время он совершил ошибку, чувство равновесия подвело, и вот он качнулся и налетел на кресло… «Видишь? Мое тело меня подводит…» Я. Мне. Меня. Хочу. Мне надо. Я жду. Передай. Помоги. Позвони. Дай телефон. Сходи туда. Займись этим. Сделай то, сделай это… слышишь? Эй, ты где? Ты меня слышишь? Джон? Еще одна просьба. Прости меня. *** - Что?! Нет! Не может быть! Да, я передаю… - паника и слезы в голосе Молли. Шерлок открыл глаза. Ее рука, протягивавшая телефон, дрожала. На лице – слезы. Она не смотрела ему в глаза. Потом был перепуганный голос инспектора. Потом – бег по коридорам Бартса. Топот шагов по лестнице, холодный ветер в лицо, пронизывающий… он не надел пальто. Скрип тормозов такси, стук двери, бешеная гонка по улицам Лондона… Недостаточно бешеная. Быстрее! Перекрытый, оплетенный желтой лентой перекресток. Полицейские мигалки. Лицо Доннован – она тоже не смотрела в глаза, но это неважно. Опущенный взгляд Андерсона. Неважно. Сплющенный спортивный Феррари и неподалеку – месиво из трех машин. - Шерлок? Таким он Лестрейда еще никогда не видел. И никогда и не увидит больше. Джон Ватсон был только один, и в тот вечер его не стало. Такого больше не повторится. - Где он? - Там… Его зажало… между двумя частями… Короче, практически пополам… Он почти ничего не чувствует… Что это? Почему так шумит в ушах? Почему не видно лица инспектора? Почему кажется, что вместо сердца в груди – огромная дыра, залитая бетоном и не дающая дышать? - Шерлок, он еще жив… Еще. - Он ждет тебя. Ленд Ровер, Фольксваген Туарег и между ними – комочек черного металла. Все, что осталось от кэба. Феррари влетел в бок такси, машину выкинуло на встречную полосу и закрутило между двумя внедорожниками. Джон… - Шерлок? Бывший военный врач улыбается. Ну надо же. Улыбается. Он действительно ничего не чувствует. Его тело разорвано пополам, две части держатся за счет позвоночника и тонкой полосы мяса и кожи, он не может пошевелить даже пальцем – но зато он дышит, говорит и улыбается Шерлоку. - Тихо, Джон. Не нервничай. - Я спокоен… - Тебе нельзя много разговаривать… - Не перебивай. Слушай меня. Шерлок замирает. По его лицу текут слезы, длинные белые пальцы дрожат. Он стоит на коленях перед лучшим другом. - Когда я был в Афганистане… я больше всего… боялся… С каждым словом Джону сложнее говорить. Какая-то часть Шерлока отстраненно замечает: «Я успел. В последнюю минуту…» Горячей волной накатывает отчаяние и страх. Нет! Он не может умереть! Господи, только не он! - Боялся умереть непонятно где… как… боялся, что… не с кем будет поговорить… Шерлок сжимает зубы, заставляя себя слушать это. Он отказывается понимать, что происходит. Он разбит, уничтожен, растоптан. Он дрожит и не сдерживается, и ему плевать, что он совсем не похож на обычного Шерлока. Вся его сила, особенность, гениальность – все это потеряло смысл и исчезло, испарилось, улетело прочь. Он просто не отрывает взгляда от серого лица Джона и через силу слушает его слабый голос. Господи, о чем он говорит? Он что, прощается? Нет! Шерлок протягивает руку, кладет бледную дрожащую ладонь на плечо другу. Джон не морщится, ему не больно. Он ничего не чувствует - ни боли, ни прикосновения. - Я всегда мечтал о таком друге, как ты, Шерлок… Это длинное предложение отнимает его последние силы. Доктор переводит дыхание, собираясь с мыслями. Шерлок ждет, отсчитывая удары сердца. Раз, два, три, четыре… Оно бухает глубоко в груди, как молот на дне колодца. Семь, восемь, девять… Оно как будто отдельно от Шерлока. Оно не должно так биться, когда Шерлок… Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Когда Шерлок умирает вместе с лучшим другом. - Хорошо, что ты здесь, Шерлок. Так не страшно умирать. Я запомню тебя. Джон говорит ровно и спокойно. Разве что чуть медленней обычного. Как будто о чем-то размышляет, сидя в кресле у камина. Работу мозга не отключишь. «Это его последние силы. Последний запас». Нет! - Я буду смотреть в твои глаза… и мне не страшно, Шерлок. Мне никогда не страшно, когда ты рядом. Все, хватит! Прекратите это! Что он, о чем он? Хватит! - Не волнуйся, Джон. Мы тебя вытащим. Слабая улыбка. - Я тебя вытащу. Все будет хорошо. Слышишь, Джон? - Ты никогда не умел врать… Врач улыбается. - Нет, Джон, я не вру. Ты ведь веришь мне, Джон, всегда верил. Поверь и сейчас, я вытащу тебя. Джон? Джон?! Джон, слышишь?! Не смей умирать! Не смей! Нет! Нет, Джон, только не ты! Нет! Пошел дождь. Как будто небо оплакивало ушедшего. Шерлока пришлось уносить от машины. На руках. Он был в сознании, но тело его не слушалось. Его унесли прочь, положили на носилки в «скорой», надели кислородную маску… А он лежал, глядя в мигающие белые огни на потолке, и плакал. Впервые с семи лет. И молился. Впервые за всю жизнь. Нет, не молился. Кричал. Господи, я готов был умереть за него! С легкостью, не задумываясь! Я предлагал тебе свою жизнь – каждый раз, когда смерть грозила ему, я предлагал тебе себя! Так почему ты забрал его у меня? Как ты мог? Что же ты за бог такой, что лишаешь меня Джона?! *** Шерлок допивает виски. Докуривает сигарету. Охрана… Где-то вокруг – глаза и уши Майкрофта, где-то рядом – его люди… Они не успеют. Ты дал мне Джона, когда я уже не верил в дружбу. Ты дал мне его, и он сделал меня человеком. Знаешь, ты ошибся. Он сделал больше, чем ты планировал. Он не только объяснил мне, что жизнь – это люди. Что жизнь – это друзья. Что за друга можно умереть, и что если есть такой друг, за которого умирать не страшно – все остальное неважно. Шерлок Холмс больше всего на свете боялся смерти. Никто никогда не знал об этом, никто никогда и не узнает. Страх смерти – вот что заставляло его двигаться. Его – Шерлока Холмса. Но ты отнял у него Джона, и он изменился. И теперь я, я, стоящий в центре гостиной на Бейкер-стрит, 221В, я, два дня назад чуть ли не насильно отправивший миссис Хадсон к сестре в Саутгемптон, я, напившийся впервые в жизни – я не боюсь смерти. Я стою в центре комнаты, и в левой руке у меня – часы, которые носил Джон. Ремешок изорван, стекло в трещинах, стрелки как-то странно дергаются – но механизм работает. Они не останавливались ни на секунду с того момента, как остановилось сердце моего лучшего друга. Я заводил их по несколько раз в день, и вот они отсчитали ровно три недели с момента ухода Джона. Я стою, сжимая его часы в левой руке и его армейский Браунинг – в правой. Я смотрю в окно, и я говорю тебе – ты никто. Ты ошибаешься. Мне плевать, что ты задумал, какие планы у тебя в моем отношении – ты ошибаешься. Я не боюсь смерти. Я боюсь одиночества. Ты ведь бог, верно? Ты ведь вселенское добро! Ты ведь не мог хотеть мне этого? Ты хотел чего-то другого. Но ты ошибся. И сейчас я доказываю тебе твою ошибку. Я поднимаю пистолет, и левая рука судорожно сжимается, разбитое сапфировое стекло впивается в ладонь. Я подношу оружие к голове. Перед дверью мелькают какие-то тени. Люди Майкрофта… Прости, брат, и попрощайся за меня с мамой. Я прижимаю холодное дуло к виску. Видишь? Ты ошибся. Я ухожу, и, даже если ты против – я больше никогда не буду один. Я спускаю курок. Джон? Здравствуй, Джон.