-А как же я?!!

-А как же я? Голос дрожит, балансирует на тонкой грани между выдержкой и истерикой. Даже играть не надо – и вправду обидно. -Ты что ж, хочешь оставить меня здесь? Тихо-тихо, но от этого ещё опасней. Жаль, Боня не понял это сразу… -ОДНУ?!! Всё сливается в один грозный миг – однословный рык, звук пощёчины и треск битого фарфора. -Ну… Такие тёплые, тёмные глаза, цвета лучшего бельгийского шоколада, сейчас такие любящие, грустные и виноватые…Ржевский думает, что будь это глаза девушки, а не великого полководца Наполеона Бонапарта, то быть ему, поручику, женатым…И от этого ещё сильнее закипает злость. -Бзам!!! Супница и несколько блюдец приказали долго жить. -Это сервиз моей бабушки. Губы обиженно надуты, полыхают пурпуром, безмолвно молят, заманивают, просят…Мироздание, зачем ты так издеваешься над бедным «русским Казановой»? -Труск!!! Миска, с портретом Бони на дне, безжалостно разбита и дополнительно раздавлена изящной туфелькой 46 размера. -Господи, какая же я дура! Ты эгоист! Ради тебя я рискнула всем. ВСЕМ! В глазах общества ты уже давным-давно орудуешь у меня в панталонах! Во время этой тирады Наполеон пару раз пытается отобрать у своей «возлюбленной» остатки сервиза, но это получается только во время последней фразы, когда она, возмущённая, подтверждая свои слова, хватается за юбку. И то через миг посуда оказывается на полу, а «Графиня Ржевская» пытается уйти. -Mon cher, mon cher! Я готов откусить полмира, как яблоко, за одну только возможность подумать о ваших панталонах! Ржевский остановлен руками Императора, его легчайшими попытками удержать себя…Этой искренностью в словах и действиях француза…Но, очнувшись от столь неподобающих для мужчины мыслей, поручик говорит - вкрадчиво, ласково и очень по-женски: - Думай, я разрешаю. А видя затуманившиеся грёзой глаза, зрачки, разлившиеся почти на всю радужку, улыбку, блуждающую на монарших багряных губах, румянец, расцветивший высокие скулы, судорожно движущийся в такт учащённому дыханию кадык, Ржевский окончательно свирепеет - наверно потому, что мечтает француз о «графине», а не поручике… -Что вы себе позволяете! Пощёчина такой силы, что Бонапарт сгибается вдвое. -Брямк! Ваза с камина совершила свой последний полёт. -Графиня! Я приглашаю вас сопровождать меня на Урал. -На какой Урал, Боня?!! -Тресшк! А это уже ларец, тоже стоявший на камине. -Ты бы меня ещё в Чечню позвал! На танцы!!! -Но Кися… -Что Кися? Что Кися?!!Я не собираюсь тащиться куда-то там в провинцию за твоими дебильными победами!!! Французкий Император еле поспевает за своей могучей, вошедшей в раж, «возлюбленной». Ржевский же открывает одну из старейших тайн мира: Почему женщины так часто скандалят? Потому что у них есть на это повод! И не один! -ТРажср! Стеклянный кувшин. Кряук! Оставшиеся на столе блюда. Бам! Отлетевший от удара «Графини» в угол слуга. Взруж! Разбившийся о прикрывающее убегающего Наполеона зеркало стакан. -КУДА ПОШЁЛ?!!!КУДА!!! Ржевский, вооруженный тяжёлым и твёрдым графином, бежит за Бонапартом. -БАМ!!! …Спустя два часа всё, что могло быть разбито, расколото и сломано валяется осколками и частями вокруг, образуя настоящие горы. Они сидели на полу: поручик, положа руки на колени и задрав юбку до прилично возможного уровня, демонстративно не смотрел в сторону Бони, смущённо сидящего в позе лотоса. -Зайчик. И голос такой нежный, такой ласковый, такой любящий…Он вправду чувствует себя виноватым, и, видя, как подрагивает устремлённый в потолок подбородок Ржевского, пытался извиниться. Как умел. -Ну не злись. Сам «Герой-любовник» думал о том, что какая в сущности смешная штука - жизнь. Сказал бы ему кто раньше что он, одетый в женское платье, будет ревновать Наполеона, причём к самому себе, а после устроенного грандиозного скандала таять от нежного голоса Бони…Как минимум дуэль с летальным исходом тому «кто» была обеспечена.Но сейчас... -Ну хочешь я наступление на неделю отложу? Для такого заядлого воителя как Боня, подобное предложение приравнивалось взятию Первопрестольной в одиночку – то есть подвигу. И так тепло на душе стало, из-за того, что этот великий гений политики, этот умнейший из полководцев, Наполеон Бонапарт идёт ради него на такие жертвы…Приятно…И это очень смущает …Повернув наконец лицо к Боне и смотря ему в глаза, поручик тихо спросил: -Правда отложишь? Смотря в эти недоверчивые, но уже почти простившие, ореховые глаза своей любви, кем бы она ни была: русской шпионкой, просто женщиной стремящейся к власти, даже этим клятым поручиком Ржевским, Наполеон понимает, что у него нет другого выхода как… -Конечно. Ты главное не расстраивайся. Вздох – и тело лишается напряжённой злости, поза становится свободней, а губы растягиваются в улыбке. Нет, ну как, КАК можно злиться на Боню? На этого милого, хорошенького, немного озабоченного тобой и захватом мира, но так сильно любящего… -Повезло тебе, что я – отходчивая! Кисть правой руки, подражая человеческой фигурке, скользит по полу, «шагая» пальцами в направлении ноги Ржевского, добирается, лёгонько касается, но под перекрёстом двух взглядов: орехового озорно-запрещающего и шоколадного смущённо - вопрошающего, возвращается на место. -Эх, ты, вояка…Хлебом не корми, дай в войнушку поиграться… Заботливо, тихо, так солнечно - игриво сказано, будто и вправду любяще укоряет кого-то близкого. И сами собой улыбки появляются на лицах, раздаётся мягкий общий смех… -Всю посуду побили! -Так ещё себе купишь! Ты ж у нас император! И понимаешь, что уже неважно кто, перед тобою - женщина, мужчина ли, русский или француз. Важно, что вам хорошо вместе, и что тебя любят, и ты…Возможно любишь… Ржевский приближается к улыбающемуся Боне и не давая времени на раздумья, ни себе ни ему целует в губы: легко- легко, едва касаясь, просто показывая что чувствует…От такого нежданного дара судьбы Боня заваливается набок и застывает причудливой статуей. Статуей, в глазах которой столько неземного удовольствия от исполнившейся мечты…А Ржевский…продолжает хохотать. В нем столько счастья, что оно вырывается наружу в виде тёплых хлопьев смеха. Оказывается это так просто – любить.