Цветы

Когда во вторник Хибари обнаруживает под своей дверью посылку без обратного адреса, он опасно щурится, выискивая взглядом шутника, поставившего ее прямо под дверь. Но в пределах видимости никого нет, и он осторожно приседает перед коробкой, не спеша открывать — все-таки, с какой стороны ни посмотри, а у него много «доброжелателей» — поневоле приходится осторожничать. Но чувство тревоги молчит, в напряженной тишине не слышен звук таймера, да и не просидишь же так вечность? Хибари открывает коробку прямо на крыльце, поддевая кончиком ногтя липкую ленту скотча, цепляясь за нее мозолями на подушечках пальцев, отдирая ее вместе с кусочками картонной бумаги. На мгновение замирает, вслушиваясь в звуки, а затем резко распахивает коробку. В посылке не бомба, в посылке — головки белых цветов с золотой сердцевиной. Чуть позже Хибари даже вспомнит название этих цветов — ромашки, а пока разочарованно подцепляет пальцами один из цветков, рассматривает его, вертит в руках, осторожно к нему принюхивается. Но цветок никак не желает указывать на шутника, а потому летит к своим собратьям, неслышно приземляясь на такие же белые лепестки. В доме Хибари внимательно осматривает посылку, но нигде нет обратного адреса или чего-либо, что указывало бы на отправителя. Перебрав в уме возможные варианты, Хибари отметает двух наиболее вероятных кандидатов за слишком простой выбор цветка. Мукуро прислал бы что-нибудь более утонченное и редкое, чем полевую ромашку, а Каваллоне — вульгарные розы. Вопрос об отправителе остается открытым, а коробка летит в мусорное ведро. В среду Хибари возвращается домой раньше обычного, рассчитывая подловить шутника. В том, что посылка появится еще раз, он отчего-то уверен. Но возле дома никто не ошивается, а коробка не появляется даже под утро. Хибари успокаивается, хоть и продолжает размышлять о самоубийце, решившемся на такое. Когда во вторник Хибари выходит утром из дома, то едва не спотыкается о коробку, сиротливо стоящую у дверей. Он вновь ожидает ловушки, но звериное чутье молчит, и процедура повторяется. Прямо на крыльце: подцепить ногтями скотч, рвануть его вверх, придержать рукой коробку, оборвать ненужную ленту совсем, замереть и откинуть крышку. В коробке цветы. Белые. Хризантемы. И вновь одни венчики без стеблей. Хибари хмурится, перетрясая посылку и отыскивая следы отправителя, но ожидаемо ничего не находит. Белые цветы, так безжалостно вытряхнутые из коробки, разлетаются по всему крыльцу, лепестками оседают на гравий дорожки и лакированные ботинки. Стоит ли говорить, что Хибари весь день зол и раздражен? Все огребают по полной программе, получают даже те, кто все эти годы умудрялся ни разу не нарушить школьные правила. Весь остаток недели нет никаких посылок, и Хибари кажется, что дело не в отправителе, а в самих цветах. Кто-то хочет что-то ему сказать. Хризантема — символ его родной страны. Символ долголетия. Белая хризантема — искренности. Значение ромашки ему неизвестно, но явно ничего образного в нем нет — слишком уж это простой цветок. В следующий вторник коробка снова стоит на крыльце. Хибари подхватывает ее и заходит домой, уже не пытаясь проверить, нет ли внутри бомбы. Там ведь цветы. Это чувствуется по весу — она совсем легкая. Хибари открывает коробку на полу, возле стола, высыпая на пол головки тюльпанов. Он пересчитывает их, пытаясь понять, что ему хотят сказать, но восемьдесят шесть тюльпанов ему ни о чем не говорят. Тюльпан — чистая любовь, если он помнит верно. Но кто? Где-то в душе закипает раздражение, поднимаясь вверх по телу, окутывает Хибари, подсказывая, что как только он вычислит гаденыша, портящего Хибари уже третий вторник, мало тому не покажется. В четверг он срывается на излишне счастливом Кусакабе. Тот молча выслушивает упреки, а потом, даже не пытаясь оправдаться, вытаскивает из внутреннего кармана немного помятую ветку сакуры, перевитую белой лентой — традиционный знак симпатии, признания в чувствах, не передаваемый лично. — Сегодня. Мне ее брат передал… — Кусакабе наблюдает за изрядно удивленным начальством и отвечает на его немой вопрос, — Она мне нравится. Еще несколько мгновений Хибари смотрит на ветку в руках подчиненного, как на змею, а потом вздрагивает всем телом, начиная осознавать. — Свободен. В стенах школы… — Хибари многозначительно замолкает, но Кусакабе лишь кивает, прекрасно понимая, о чем идет речь. Никаких отношений в стенах школы — это непреложный закон. Когда за подчиненным захлопывается дверь, Хибари откидывается на спинку кресла, несколько раз вертится из стороны в сторону, а потом начинает анализировать известные факты. Коробки, никогда ничего не говорящие об отправителе, случайно подобранное количество цветов, их белый цвет… Догадка крутится рядом, где-то возле веточки сакуры, возле традиций, но раздражение мешает ухватить ее. В понедельник ночью, в ту ее часть, что соединяется с утром вторника, Хибари выходит на крыльцо и замечает стоящую на крыльце уже четвертую коробку. В тот момент, когда взгляду Хибари предстают нарциссы, и приходит страшное озарение. Раз в неделю, ровно раз в неделю ему приходят белые цветы… Белые цветы, даримые каждую неделю… Догадка страшная, жестокая, оскорбительная. Коробка летит в мусорное ведро, документы, валюта обеих стран и ключи от дома оказываются рассованными по карманам, а сам Хибари мчится в аэропорт — он наконец-то знает автора столь странных подарков. *** Самолет ужасно медленно пересекает океан, и Хибари едва сдерживается, чтобы не встать и не объяснить пилотам, что стоит пошевеливаться. Но здравый смысл тихо напоминает, что кроме них никто не сможет удержать самолет в воздухе, и он все же остается сидеть, прожигая взглядом стюардесс и слишком шумных пассажиров. Минуты кажутся часами, давя на Хибари словно камни. Они перекатываются по нему, ломая и без того хрупкое терпение, разнося вдребезги тщательно выстраиваемую стену спокойствия. Когда самолет все же приземляется в аэропорту Палермо, Хибари взвинчен так, как не был, когда понял значение посылок. Раздражение клокочет в нем, щедро выплескиваясь на окружающих через суженные зрачки, через плотно сжатые губы, через слишком резкие движения. До особняка за чертой города Хибари добирается без проблем — тяжелого взгляда и небрежно вытащенной купюры хватает, чтобы его были готовы доставить куда угодно. Ворота он проходит так же легко — охрана узнает одного из хранителей Вонголы и даже не пытается преградить ему путь. Тяжелая дверь старого особняка распахивается, стоит Хибари лишь подумать о том, с какой ноги открыть ее будет лучше — в полутьме зала стоит массивный человек с торчащими во все стороны волосами, но Хибари даже не обращает на него внимания, проходя внутрь. На стенах росписи, в окнах витражи, по всем коридорам — картины, каждый ковер под ногами — произведение искусства, но Хибари не обращает внимания на все это великолепие. Ему нет дела ни до чего кроме человека, находящегося в одной из комнат. В самой нелепой из них, уверен Хибари. И потому первую же дверь с вычурной резьбой и ручкой в виде львиной головы он распахивает с пинка, выхватывая оружие. Свет, заливающий комнату, бьет в глаза, слепя и лишая атаку внезапности. — Что-то ты долго, мусор… — раздается рокочущий бас, и Хибари сильнее сжимает зубы, буквально слыша, как они скрипят друг о друга. Несколько мгновений требуется, чтобы взгляд охватил все помещение — два широких окна с распахнутыми шторами, массивный стол, шкафы, бар, приоткрытую дверь в еще одну комнату, узкий диванчик для гостей и кресло, стоящее спинкой к двери. Из-за спинки кресла показывается смуглая рука в тонких полосках шрамов, лениво встряхивающая лед в стакане. Хибари криво ухмыляется, удобней перехватывая металлические рукояти, и делает широкий шаг вперед, больше похожий на разбег невиданной птицы — на мгновение рукава пиджака взметаются вверх, словно крылья, а сам он чуть пригибается, уменьшая сопротивление воздуха. Хибари остается сделать всего три шага, когда его останавливает насмешливый голос из кресла: — А где же традиционная японская вежливость, мусор? Хибари буквально чувствует, как полные губы расползаются в злой ухмылке, а винного цвета глаза довольно щурятся. — Не тебе говорить о традициях, обезьяна, — цедит сквозь зубы Хибари, зачем-то вступая в бессмысленный разговор. Занзас делает глоток и закидывает ногу на ногу, устраиваясь удобнее. — А почему не мне, мусор? Я, например, уважаю чужие традиции, — Занзас говорит лениво, убежденно, не давая насмешке прорваться в голосе. — Уважаешь? — Хибари шипит не хуже змеи, когда в пару шагов преодолевает разделяющее их расстояние и одним ударом тонфы пробивает спинку кресла Занзаса у того над плечом. Тот вздыхает и лениво встает, словно делает одолжение. Занзас невозмутимо отряхивает висящий на плечах пиджак, наблюдая за белым от гнева лицом Хибари, и расплывается в насмешливой улыбке: — А тебе что-то не понравилось, мусор? Разве не так у вас положено… Договорить ему не дает удар тонфы в челюсть. Только вот Занзас уклоняется и отпрыгивает на пару шагов, благо ноги у него длинные — позволяют. — Парню дарить каждую неделю белые цветы девушке, с которой переспал? — он все же договаривает фразу и даже успевает насладиться непередаваемой палитрой эмоций и красок на лице Хибари. Сперва у того краснеют скулы — явно от воспоминаний о произошедшем, затем румянец тонкими полосками стекает к носу, заставляя щеки полыхать алым, то ли от стыда, то ли от смущения, хотя Занзас не исключает, что, может, и от злости, а затем Хибари бледнеет вновь, напоминая вампира. — Ты пропустил одну деталь, обезьяна, — Хибари бросается вперед, рассчитывая впечатать тонфы в нагло улыбающиеся губы, — я не девушка. Занзас довольно ловко уходит из-под удара и демонстративно скрещивает руки на груди. — А разница, мусор? Раз снизу — значит… — на этот раз удар достигает цели и Занзас, слизывая кровь с разбитой губы, похабно ухмыляется. — А с чего такая экспрессия, мусор? Цветы не понравились? Ну, так скажи, какие любишь… Хибари стискивает зубы, удобней перехватывает тонфы и бросается вперед. От первых трех ударов противник уходит играючи — Хибари слишком взвинчен, чтобы использовать сложные приемы. А потом тонфы внезапно обрастают шипами, и бой становится гораздо более интересным — первым же ударом Хибари оцарапывает предплечье Занзаса и скидывает с него пиджак, правда, потом сам получает кулаком под дых и отступает на пару шагов. Но меньше чем через мгновение Хибари снова атакует. Они двигаются быстро, резко, сметая мебель, уходя из-под чужих ударов и нанося свои. Но этот спонтанный поединок заканчивается щелчком взводимого курка, дулом пистолета меж глаз Хибари и шипами тонф у сонной артерии Занзаса. Оба глубоко дышат, уверенно держат оружие и взглядами обещают друг другу смерть. Хибари ухмыляется первым, обхватывая ладонью ствол пистолета и отводя его в сторону. Занзас насмешливо улыбается, двумя пальцами отодвигая от своей шеи тонфы. Еще мгновение они прожигают друг друга взглядами, а потом Хибари впивается в чужие губы, собираясь брать реванш.