My Chemical Games

Майки Уэй сидел на скамейке возле дома и задумчиво болтал ногой: капитолийская съёмочная группа настраивала освещение и делала подсъёмки, а значит, до брата одного из финалистов никому дела пока что не было. Каждый день он вставал чуть свет, чтобы удостовериться, что Джерард жив, иногда даже просыпался среди ночи и шёл, не до конца придя в себя, на кухню, чтобы включить старенький телевизор. Пока на канале, круглосуточно показывавшем Игры, не передавали сводку оставшихся в живых трибутов, Майки не мог уснуть, как ни старался. И без того тощий, он ещё сильнее похудел за эти пару недель, а под глазами у него из-за постоянного недостатка сна залегли тени. Он сам начинал походить на мертвеца, точно все несчастья, происходившие со старшим братом, отражались и на младшем. Сегодня ночью, например, он проснулся от острой боли в боку, прямо под рёбрами, точно ему вонзили туда нож. Совсем недавно он видел, как ранили брата, в прямом эфире и не смог уснуть, пока не убедился, что союзники вновь отыскали Джи, чтобы помочь. Не то чтобы Майки был плохого мнения о брате, но он испытывал безмерную благодарность к этой троице за то, что они не бросили Джерарда, что бы ни происходило. Без них он давно вернулся бы домой — холодный, безжизненный, в простом деревянном ящике. Как ни странно, Джи продолжал жить, и теперь Майки готовил себя к тому, что Капитолий постарается выжать из него все эмоции, чтобы затем красочным разложить на блюде перед публикой: любуйтесь, объятый горем брат умирающего парня! Ведь это так увлекательно наблюдать. Может, предложат глицериновые слёзы для большей достоверности? «А может, — вспыхнула шальная мысль, — они помогут Джи, если я проявлю себя, как надо?» Главное — тронуть их… Он помнил, как для каждого трибута телевизионщики создавали трагедию, даже для дюжих широкоплечих парней из первых дистриктов. Здесь-то они сыграют на родственных чувствах! «Не знаю, что со мной будет, если Джерард не вернётся», «Он был рядом всю мою жизнь», «Безумно скучаю»… Все эти фразы, что он мысленно репетировал, звучали нелепо и фальшиво. Впрочем, капитолийцы должны проглотить что угодно, да? Отчего-то Майки всегда представлял их всех умственно отсталыми, для которых в жизни существуют только Голодные Игры раз в год и… Праздники? Интересно, как они развлекаются? Наверное, много дорогой еды и алкоголя, слуги… — Пожалуйста, миссис Уэй, проходите, мы начинаем! — в доме послышался баритон Дэвида Джонса, столичного интервьюера, который, только успев прибыть в Шестой, уже распоряжался в доме Уэев, как в собственном. Мать долго отвечала на вопросы, что-то вспоминала про детство Джи и даже пару раз всхлипнула. Отец держался бодрее, но, даже не видя его, Майки знал, как напряжённо он водит глазами по комнате, точно ища точку, за которую можно зацепиться, чтобы чувствовать хоть какую-то опору. Так же смотрел он во время Жатвы, когда оба его сына, бледные от ужаса и такие беззащитные стояли на сцене. Но отец и мать, разумеется, были лишь данью правилам. В действительности Джонса интересовал именно Майки, вот уж где капитолийцы могли сполна насладиться видом горя. Разговор с родителями кончился, и Дэвид вышел во двор, чуднó смотрясь на фоне давно не крашенной деревянной ограды, ржавых посудин, сваленных в углу, и бурьяна. Он был само олицетворение столичного вкуса и стиля, при том, что явно старался одеться скромнее: костюм цвета яичного желтка, настолько идеально выглаженный, что, казалось, может порезать при неосторожном движении, хлопковая рубашка в насыщенную бело-жёлтую же полоску и даже носки в цвет. Начищенные туфли, казалось, светятся на фоне песчаной дорожки, и Майки почти с ужасом представлял, что будет, если их хотя бы коснётся пыль, поднимавшаяся при каждом неосторожном шаге; но капитолиец двигался с неземной лёгкостью и грацией, точно специально уклоняясь от каждого взметавшегося с земли облачка. Заметив паренька, сидящего на скамейке, он едва заметным жестом поманил оператора, а сам, чуть улыбнувшись, направился в его сторону и легко, точно так и должно было быть, присел рядом с Уэем. Тот мгновенно ощутил дискомфорт, тем более что почти мгновенно рядом замаячил довольно грузный мужчина с телекамерой, но Дэвид Джонс тут же отвлёк внимание Майки на себя. — Здравствуй, Майкл. Извини, что приходится тревожить тебя вопросами, могу представить, каково тебе сейчас. Сам понимаешь, работа! Голос его звучал мягко и обнадёживающе, хотя ни о какой надежде, конечно, не могло быть и речи, когда перед тобой сидит живое воплощение власти Капитолия. Дэвид был таким ярким в мрачной серости Шестого дистрикта, что от него рябило в глазах — даже волосы, огненно-рыжие, уложенные замысловатыми волнами и щедро политые гелем, выглядели более жизнерадостно, чем место, в котором выросли братья Уэй. Наверное, обилие слепящих светом красок должно было раздражать Майки, и без того напряжённого, как струна, но он почему-то расслабился, уловив в интонациях репортёра почти дружеское сочувствие. — Добрый день, Дэвид, — с трудом выговорил он, ожидая, что сейчас одним неосторожным словом капитолиец вспорет ему нутро. Однако этого не произошло. — Как ты? — вместо этого мягко спросил Дэвид и продолжил: — У нас говорят, твой брат — храбрый малый… — Безрассудный. Я боялся, он идёт на верную гибель, да и сейчас… не могу не… Вы понимаете. Но знаете, была одна вещь… Я чувствовал, что меня выберут на Жатве, и только изводил Джерарда своими страхами всё то время, пока она не началась. Мне сейчас стыдно за это, но тогда я даже не думал о том, что… Словом, не думал о его душевном состоянии. Но мой брат… Он поклялся, что я не попаду на Голодные Игры. — И он сдержал своё слово… — тихо проговорил Дэвид. — Ближе тебя у него никого нет, верно? Майки выдохнул и кивнул. Помолчал с мгновение и решил добавить: — Но я рад, что он нашёл союзников на арене. Они, кажется, отличные ребята. — Они готовы пожертвовать собой ради Джерарда, что ты думаешь об этом? — Пожертвовать? — не понял Майки, и Дэвид слегка печально улыбнулся. — Ты не видел запись последних событий? Джо, будь добр, двадцать семь — восемь — двадцать три — «Б». Майки недоуменно вскинул брови, а один из помощников оператора уже суетился, передавая Дэвиду электронное устройство с небольшим экраном, и репортёр бегло развернул на весь дисплей яркое изображение. Майкос близоруко сощурился и нашарил в кармане очки — старые, расшатавшиеся, держащиеся буквально на соплях и замотанные скотчем: на новые денег не было, и отец нашёл в чулане те, что Майки носил ещё в детстве. На экране замерцали картинки — вот Джи и его союзники сидят у костра, разведённого среди скал, и о чём-то тихо беседуют, ночное небо подсвечивают сотни звёзд, и самый младший из компании, Фрэнк, как-то жалобно говорит его брату: «…тебе нужно вернуться. Когда я смотрел Жатву в вашем дистрикте, я подумал, что ты заслуживаешь победы, и неважно, насколько ты крутой…» «Мы тебе поможем», — добавляет кучерявый Рэй, и сердце Майки уходит в пятки. Что они такое говорят? Они… добровольно отдадут свою жизнь за его брата? Он никогда не встречал людей с подобной силой духа, с такой самоотверженностью. И он должен был бы радоваться, ведь при случае эти парни не ударят Джи ножом в спину, но… Но Майки слишком хорошо знал старшего брата. Если эти трое погибнут ради него, он никогда себе это не простит. И его песня полилась над ареной в подтверждение этих мыслей. Майки сглотнул и посмотрел на Дэвида в молчаливой просьбе: «Пожалуйста, хватит». Интервьюер кивнул и вернул устройство помощникам, а сам повернулся к младшему Уэю. — Они достойны восхищения, — сказал он, подталкивая собеседника к новой реплике. — Д-да… — хрипло протянул Майки, с трудом выдавливая из себя слова. — Но это безумие. Уверен, Джерард не хотел бы, чтобы кто-то умирал ради него. — Разумеется. Жаль, что победитель лишь один. Но если и так, твой брат всё же сможет вернуться домой, и всё будет как прежде. Я сам надеюсь, что так и случится, Майкл, он хороший парень. Вряд ли капитолиец действительно переживал за судьбу очередного трибута из Шестого — разве что он поставил на него! Но этот дружеский тон обнадёживал, как будто простые надежды одного из столичных ведущих могли на что-то повлиять. — А ещё, — продолжал Джонс, — многих восхитило пение Джерарда. Уверен, ты часто видел, как он поёт на Арене. У него всегда был этот талант, верно? — Всегда, — кивнул Майки, — и он всегда мог подобрать нужные слова, когда было тяжело. — Может, напоёшь что-нибудь из его старых песен? Уверен, Джерард был бы рад, что ты помнишь о нём. Но Уэй не хотел: это было слишком личным, чтобы приоткрывать тайну даже родителям, а здесь перед ним сидел ослепительно яркий мужчина из Капитолия, а с нескольких сторон блестели объективы видеокамер. Джерард бы мог только выругаться, узнав, что младший брат так откровенничает, но никак не порадоваться. Майки покачал головой. Впрочем, ведущий истрактовал это несколько иначе, приняв за простую стеснительность. — Я тоже в своё время увлекался этим, даже помню пару песен. Разумеется, я не был так силён в написании текстов. Дэвид ободряюще улыбнулся и, чуть склонив голову, принялся напевать, не переставая поглядывать на Майки. Выглядел он при этом естественнее некуда, точно его основным делом всё же были выступления, а не интервью с беднотой из дистриктов. Песня нравилась Уэю, он даже подхватил её ритм, начав неслышно выстукивать его пальцем. I, I wish you could swim, Like the dolphins, like dolphins can swim. Though nothing, nothing will keep us together, We can beat them, forever and ever. Oh we can be heroes, just for one day! Впрочем, Дэвид Джонс старался зря: Майки Уэй, смущённо опустив глаза, сказал, что это слишком личное. -…и вообще, я не так хорошо пою, могу разве что на гитаре сыграть. Дэвид внимательно посмотрел на собеседника и кивнул, думая о чём-то своём. Майки не мог прочесть мысль, загоревшуюся в глазах капитолийца, зато заметил, что зрачок левого, зелёного, намного больше, чем у правого. Это возымело почти гипнотический эффект, и Уэй вновь потерялся в каких-то мелочных мыслях вроде размышлений о том, пользуется ли капитолиец цветными линзами. Поймав его прикованный взгляд, Дэвид, в свою очередь, угадал, похоже, о чем думает Майки, но ни слова не сказал об этом. Вместо этого он спросил, довольно, впрочем, ненавязчиво: — Что ж, сыграть ты для нас тоже не сыграешь? Майки качнул головой: — У меня нет гитары сейчас. Он проговорил это даже несколько разочарованно: сыграть бы хотелось, тем более для Джи, пусть старший брат и не сможет его услышать, — какой-нибудь экспромт, импровизацию, выплеснуть в музыке душу, как делал это Джерард на Арене, подбирая нужные слова на ходу. Но гитара осталась на Луговине, хорошо спрятанная от посторонних глаз, и потому Майки лишь пожал плечами. Ему показалось, в колдовских глазах капитолийца промелькнуло разочарование и — ей-богу! — нечто человеческое. — Что ж, я не могу заставлять тебя или упрашивать, но как музыкант музыканту хочу сказать одну вещь. Не бросай заниматься творчеством, что бы ни случилось. С тобой, или с братом, или со всем целым миром — музыка всегда будет рядом. И инструмент может оказаться под рукой даже в самый неожиданный момент, чтобы помочь выбраться. Последнюю фразу Джонс сказал так тихо, что Майки не уверен был, попала ли она в запись. К тому же, тон репортёра звучал так заговорщицки, что где-то на краю сознания Майкоса забрезжило воспоминание о гитарах и барабанной установке, присланной парням на Арене. Было ли это… знаком? А потом Дэвид словно намеренно разрушил таинственное очарование их беседы и задал несколько совершенно простых вопросов: о Джи, их детстве, их развлечениях. Пожелал Джерарду удачи, а Майкосу — веры в лучшее, после чего легко и изящно поднялся с их убогой скамьи. Майки испугался было, что её плохо отполированная поверхность оставит зацепку на дорогих брюках столичного репортёра, но тот двигался так грациозно, что начинало казаться, будто всё вокруг него теряет свою материальность. Съёмочная группа собирала аппаратуру, из-под одежды Майки вынимали хорошо спрятанный проводок с микрофоном, камеры быстро погружали в планолёт, и уже несколько минут спустя ничто в округе не напоминало о том, что только что здесь брали интервью для самого Капитолия. Лишь канареечный костюм Дэвида ярким пятном выделялся среди общей мрачной картины. Майки неуверенно мялся у порога собственного дома, не решаясь зайти, и готовился пробормотать что-то вроде «До свидания, господин Джонс», как вдруг репортёр сделал шаг ему навстречу. — Знаешь, что, Майкл, — серьёзно проговорил он. — Мне очень нужна твоя помощь в Капитолии. Ты бы мог прямо сейчас всё бросить и поехать со мной? — Я? Но что я могу?.. — неуверенно переспросил он, чувствуя, что готов поддаться гипнотическим чарам Джонса прямо сейчас, не раздумывая. Наплевав на здравый смысл. — Поверь мне, очень многое. Так что, согласен? — Он протянул ему руку, и Майки кивнул, пожимая её в ответ. Это походило на сон, и в этом сне он сделал шаг навстречу своему врагу. Не Дэвиду Джонсу, но Капитолию. — Но учти, никто не должен знать, что ты летишь со мной. Чары возымели эффект — или это было решение Майки? Уэй не знал, что ждёт его, если он всё же шагнёт к планолёту, но был уверен, что это нечто очень важное, и уж точно это будет лучше каждодневного бдения у телевизора и ледяного ужаса под рёбрами из-за неясности судьбы брата. Дэвид, кажется, заранее знал ответ, ведь паренёк давно решился бежать, не задумываяся о будущем. Это нравилось репортёру. Though nothing, will keep us together, We could steal time, just for one day. We can be heroes, forever and ever. What d'you say? — Да, — слыша себя как бы со стороны, ответил Майки. Кольнула совесть: а как же родители? Совсем недавно один их сын отправился навстречу верной гибели, чтобы защитить другого, теперь кровавое шоу с его участием транслируется везде, в каждом доме и даже на площадях — отовсюду смотрит искажённое болью лицо Джерарда. Что же будет, если и младший сын бесследно исчезнет? Майки любил Джи и был готов на многое, лишь бы помочь брату, но не был эгоистом. Причинить боль родителям он никак не мог. -…Одну минуту! — остановил он развернувшегося было Дэвида Джонса. — У вас есть карандаш? Чуть раскосые мелкие буквы легли в две коротких строчки: «Я в безопасности. Постараюсь вернуться как можно скорее. Майки». Мятый листок бумаги так и остался висеть, наколотый на изогнутый гвоздь у входной двери. Автор записки в нерешительности, точно собирался нырнуть в ледяную воду, остановился у трапа, ведущего в планолёт. — Смелее, — ободряюще улыбнулся ему Дэвид Джонс, — ты сделал правильный выбор. И Майки шагнул на трап. В конце концов, и он мог быть героем, Джерард не должен был принести себя в жертву просто так. Жизнь, сохранённая такой ценой, не может быть растрачена. И он сделает то, что должно, и пусть будет, что будет. Сейчас он верит своему сердцу и верит Дэвиду Джонсу, а всё остальное совершенно неважно. We're nothing, and nothing will help us. Maybe we're lying, then you better not stay. But we could be safer, just for one day, Oh, just for one day.