My Chemical Games

Сумерки плавно опускались на Дистрикт-6. Заходящее солнце золотило верхушки деревьев и крыши домов, а два худеньких паренька, стараясь сдерживать рвущийся наружу смех, бежали в сторону Луговины. — Вот дерьмо! — выругался один из них, тот, что помладше. В тот же миг послышался слабый хруст. — В чем дело?! — шикнул старший, оборачиваясь назад и проверяя, нет ли за ними погони. — Очки! — раздосадованно ответил младший, не останавливая бег. — Черт с ними! Беги давай! Или ты без них не видишь? — Нормально! Через несколько минут бега цель была достигнута — парни устало опустились на траву, помещая перед собой две только что украденные бутылки домашнего пива и кусок копченой колбасы. Отдышавшись немного, тот из молодых людей, что был немного постарше, поднялся на ноги и неторопливо приблизился к неглубокому овражку, заваленному пожухшими прошлогодними листьями. Там они с братом прятали гитару всякий раз, когда собирались вечером уйти из дома — что, впрочем, случалось довольно часто. — А что с очками? — спросил парень, очищая гриф инструмента от налипших листьев. — Да у них дужка разболталась. Давно еще, — махнул рукой младший брат. — Вот и свалились. Кажется, я на них наступил, — хмыкнул он, потирая пальцем переносицу. Проведя рукой по растрепавшимся русым волосам, парнишка потянулся к стеклянной бутылке с пивом — здесь было целых пол-литра — и открыл ее ключом, после чего проделал то же и со второй бутылкой. — Джи, иди сюда! — позвал он. Счистив с гитары грязь, Джерард подтащил ее к брату и, усевшись подле него, взял в руки бутылку. — Майкос? — позвал он. — Чего? — Чего-чего, колбасы дай! А то сожрешь все в одну харю! Майки, до сих пор не трогавший сворованный на рынке кусок колбасы, вспыхнул праведным гневом. Джи, заметив, что братишка сердится, добродушно улыбнулся и сам потянулся за колбасой. — Какая-то она хиленькая, — хмыкнул парень, разрезая небольшой кусок пополам при помощи перочинного ножа. — Прям как у тебя в штанах! — Джерард засмеялся. — Дурак! — Майки насупился и отнял у брата положенные ему полкуска. Джерард нахмурил брови, но промолчал. Странно, обычно Майкос всегда находил достойный ответ — такие словесные перепалки были неотъемлемой частью в жизни братьев. Но, видимо, сейчас у Майкла не было настроения препираться. Медленно пережевывая небольшой кусочек колбасы и наслаждаясь его вкусом, Джи задумался. Приходя сюда, на Луговину, поздними вечерами с гитарой и пивом, безвременно позаимствованным на рынке у ворчливой торговки, прозванной братьями Селедкой за невероятную худобу и словно застывший взгляд огромных глаз, они всегда чувствовали себя уютно. Была во всем этом какая-то особая, умиротворяющая атмосфера. Лучи заходящего солнца уступали место высыпающим на небе звездам — темнота всегда наступала в Шестом внезапно. И тогда, под этими бесконечными сияющими звездами, братья Уэй могли сидеть до самого утра, обсуждая проблемы насущные или же просто дурачась. Младший, четырнадцатилетний Майки, частенько играл на гитаре, а старший, Джерард, пел — причем зачастую это были песни собственного сочинения, откровенно поносящие власть. И если бы подобное творчество дошло до ушей миротворцев, то розги — самое безобидное, что ждало бы парней. Да только здесь, в поле, их никто не мог услышать — разве что птицы, но да ведь птицам плевать на власть, верно? Они и без революционных песен свободны… Жители Панема никогда не были свободны. Ни до восстания, ни, тем более, после него. Так уж сложилось испокон веков, что дистрикты находились под постоянным гнетом Капитолия, и единственная попытка бунтовать завершилась появлением Голодных Игр. И Джерард, как экспрессивный молодой человек, яро ненавидящий Игры и все, что имело хоть какое-то к ним отношение, не раз задумывался о том, чтобы оказать какое-никакое сопротивление властям. Но одно дело — обсуждать это с братом на Луговине и вынашивать какие-то планы по свержению президента, в большинстве своем далекие от идеала, а другое — действовать. Обычно все заканчивалось бурным выплеском эмоций и новой песней, рождавшейся совершеннейшим экспромтом. Сейчас, накануне Жатвы, Джерард всерьез задумывался о том, чтобы не пойти. Взять Майки и сбежать прямо сейчас… ну… куда-нибудь! И они бы, наверное, сбежали, если бы не родители. Куда побегут они, немолодые уже люди, с двумя проблемными подростками? Оставлять же отца с матерью здесь одних никак нельзя — миротворцы Шестого дистрикта страшны в гневе, и стоит им узнать, что два мальчишки сбежали из дома, и родителям не поздоровится. А Джи любил их — отца и маму — и не хотел доставлять им неприятности. Выбора не оставалось. — Майки! — Джерард ущипнул брата за бок, стараясь хоть немного его расшевелить. — Ты чего такой? Боишься? — Не боюсь я! — излишне самоуверенно хмыкнул паренек. Джи вздохнул. Было видно, что Майки врет, но едва ли мальчишка его возраста сможет признать подобное. Джерард же… Не то, чтобы он боялся — скорее, церемония Жатвы его раздражала. Молодой человек старался не думать о том, что его или Майкоса могут выбрать трибутом — и вот уже шесть лет это помогало. Сам Джи в этом году примет участие в жеребьевке в последний раз, а уже послезавтра будет официально свободен — насколько это возможно в Панеме. Впрочем, он не знал, радоваться этому или нет — в конце концов, Майки будет по-прежнему находиться под угрозой, а значит, будет лишь хуже — ждать и быть не в силах помочь. Еще несколько минут братья сидели в полной тишине, вслушиваясь в отдаленные гудки и грохот поездов где-то там, в самом Дистрикте. Спустя некоторое время Майкос, до этого целиком и полностью поглощенный собственными мыслями, пробормотал: — А что, если… Если нам на самом деле убежать, Джи? Не придется участвовать в Жатве, не придется больше подчиняться кому-то… Джерард нахмурился и перестал накручивать на палец довольно длинную прядь волос. Он сочувственно посмотрел на Майки и подсел поближе к брату. Майкос выглядел озабоченным, близоруко щурился, глядя Джерарду прямо в глаза, и казался старшему брату одновременно беззащитным маленьким мальчиком и уже сформировавшимся взрослым человеком со своим взглядом на жизнь. Черт разберет этих подростков — в свои восемнадцать Джи уже начисто позабыл о том, каково быть мальчишкой в пубертатном возрасте. Но ведь на то он и старший брат, чтобы поддерживать младшего? Попытавшись улыбнуться, Джерард обнял Майкоса, и тот, совсем как маленький, уткнулся носом в братское плечо. — Ты все-таки боишься? — тихо спросил Джи и получил в ответ едва слышное: — Угу… Знаешь, — Майки вздохнул, собираясь с духом, — я вчера говорил с бабушкой. Ну, спрашивал, что, если меня завтра… Того, выберут. Она сказала… Джерард не дал брату закончить, это было сильнее его. — Ты опять? — Джи был скорее огорчен, нежели зол на брата, но спокойно говорить не мог. — Сколько раз тебе повторять, Майкос? Она умерла, понимаешь? Умерла! Она не может ничего тебе ответить, не знает даже, что ты с ней говоришь! Понимаешь?.. Майки упрямо нахмурился и вперил взгляд в землю. — Может, — буркнул он, избегая взгляда брата. — Я сам задал ей вопрос, — Уэй-младший уже не шептал, а шелестел, едва шевеля губами, словно он сам был покойником, — а она ответила коротко и ясно: «да». Больше объяснять ничего не требовалось — Джерард знал, что Майкос, когда его что-то тревожит, всегда спрашивает совета у покойной бабушки по материнской линии, Хелены Ли Раш, устраивая импровизированные спиритические сеансы с самодельной доской уиджа*. И никто на свете, наверное, не сумеет убедить паренька в том, что это не более чем самовнушение. — Сожгу эту гребаную доску ко всем чертям! — погрозил пустоте Джи. Нет, разумеется, он этого не сделает. Не хватит духу. Стоит только представить это отчаяние в глазах младшего братишки, упрек в голосе, как Джерарду становится совершенно ясно, что нет смысла даже пытаться. Пусть лучше живет с этой тенью прошлого, чем погружается в беспросветное уныние. На пару мгновений повисла тишина, а затем Джи, сам не уверенный в своих словах, тихо и отчетливо проговорил: — Тебя не выберут. — А бабушка сказала… — Все, не хочу даже слышать об этом! — вспылил Джерард. Он хотел было сказать, что бабушка — лишь плод болезненного воображения Майкоса, но язык не повернулся. В карих глазах братишки плескалась такое отчаяние, что давить на него нравоучениями было бы как минимум бестактно. Вместо этого Джерард покрепче обнял Майкла и прошептал: — Попробуй в этот раз поверить мне, а не бабушке. Я — вот он, здесь, живой и вполне материальный, и я клянусь тебе, что ты не будешь участвовать в Играх. Ясно? Майки шмыгнул носом, но ничего не ответил, а спустя пару мгновений едва слышно позвал: — Джерард… — Да? — Ты можешь спеть мне? Пожалуйста… — А ты сыграешь? — молодой человек выпустил брата из объятий и покосился на лежащую подле него гитару. Майки слабо улыбнулся и, кивнув, взял инструмент в руки, поудобнее располагаясь перед Джерардом. — Disenchanted. Можно? — неуверенно спросил он, перебирая пальцами тугие струны. Джи кивнул в знак согласия и набрал в легкие воздуха, собираясь выпустить из груди вместе с голосом и все переживания, неустанно терзающие его сердце. It was a lie when they smiled and said «you won't feel a thing»… С губ Джерарда сорвался последний звук, и наступила полная тишина. Наверное, еще каких-то пару минут Майкос сидел, задумчиво водя пальцем по грифу гитары, словно осмысливал происходящее. — Эй, — Джи в последнее время очень сильно переживал за братишку — тот был сам не свой, — все в порядке? Майки вздрогнул, будто голос старшего брата выдернул его из другой реальности. — Да, — он ответил настолько резко и безэмоционально, что было яснее ясного — ответ полностью противоположный. Птицы давно перестали щебетать, и даже ветер, кажется, стих. Солнце скрылось за линией горизонта, а летнее небо превратилось в иссиня-черный бархат. В дистрикте, видневшемся в отдалении, зажглись огни. Пора было идти назад, чтобы избежать патруля миротворцев и остаться незамеченными. Обычно парни возвращались с таких вылазок в крайне приподнятом настроении, подтрунивали друг над другом, смеялись по поводу и без, а в этот раз шли так, будто только что похоронили в поле своего лучшего друга. Особенно мрачным был Майкл — его безразличие ко всему, даже к факту того, что он чуть не столкнулся нос к носу с миротворцем, пугало Джерарда. «Ты не будешь участвовать в Играх, я этого не допущу, — повторил он про себя, еще раз взглянув на неестественно бледное лицо Майкоса, — во что бы то ни стало».