My Chemical Games

Фрэнки спал, иногда вздрагивая и бормоча что-то тревожное, бессвязное. Джи, изредка поглядывая на своего маленького напарника, рисовал в блокноте очередной скетч, вверяя тонкой бумаге события сегодняшнего дня, и порой тоскливо смотрел на небо, словно моля его скорее покрыться черной пеленой ночи. Боб все еще не вернулся; пару часов назад грянул пушечный выстрел, и Уэй боялся, как бы с парнем не случилось что-то… непоправимое. Слово «смерть» Джерард не мог произнести уже даже в мыслях: боялся. У Боба был кинжал, фляга с водой и немного еды. Боб был силен и вынослив. Но окажись он лицом к лицу с компанией профи, и будет очевидно, кто победит в этой схватке. Джи волновался и ждал ночи, чтобы увидеть на небе портрет погибшего трибута; молил, как бы им не оказался юноша из Дистрикта-7. Уэй успел проникнуться к нему некой симпатией, и было страшно представить, что Седьмого не станет. Фрэнк заворочался, укрытый тонкой ветровкой Джерарда, и приоткрыл глаза. — Пить… — слабым голосом проговорил он, и Джи, достав из лежащего в тени рюкзака бутылку, опустошенную уже почти на четверть, придвинулся к мальчику. Тот неуверенно сжал бутыль в руке и сделал пару жадных глотков. — Спасибо… — пробормотал Фрэнки, глядя на союзника блуждающим взглядом. — Как ты? — обеспокоенно спросил Джерард, касаясь ладонью лба Фрэнка: жар, мучавший мальчика, понемногу отступал. — Не… не знаю. Джи, я ведь не умру, правда? — Что за глупости? Нет, конечно, — ответил юноша, и голос его звучал почти убедительно. Фрэнки, однако, посмотрел на старшего друга недоверчиво. — Я боюсь верить тебе, — тихо сказал он. — Ты обещал, что здесь не будет скорпионов. Джи, мне не хочется умирать! — парнишка всхлипнул. — Ну-ну, успокойся. Скоро… скоро придет Боб и принесет противоядие. — Во всяком случае, Уэй искренне надеялся на это. — А спонсоры? Они могут прислать его? Джерард не ответил. Если бы кому-то из богатых капитолийцев не терпелось потратить деньги на тринадцатилетнего парнишку, укушенного ядовитым скорпионом уже в самом начале Голодных Игр, он уже давно сделал бы это. — У тебя что-нибудь болит? — спросил Джи, чуть помолчав. Фрэнк отрицательно покачал головой. — Только голова кружится, — ответил он почти шепотом, сделал глоток воды и протянул бутылку Уэю. — Можно мне еще немного поспать? Джи кивнул и поднял голову. Солнце медленно садилось за горизонт, окрашивая небо в красновато-желтые оттенки, делая его цвет похожим на пустынный песок. Вскоре Фрэнки погрузился в беспокойную дрему, и его старший напарник вновь почувствовал, как тоскливое одиночество оплетает его своими тяжелыми щупальцами, сдавливая грудную клетку и пригибая голову к земле — словно непосильная ноша на плечах несчастного трибута. Парню просто необходим был кто-то, чтобы переброситься парой фраз, не так уж важно, о чем говорить: о погоде, о том, что бы собеседник хотел съесть на ужин, о разведении цыплят — не имеет значения. Лишь бы услышать простой звук человеческой речи, то, что нарушило бы тишину вечера, мягко проникающую прямо под череп и обволакивающую собой само сознание. Сколько он сидел так? Полчаса? Час? Или несколько минут? Сложно было измерить время, а солнце словно застыло на месте, увязнув в светло-желтой карамели неба; ничто не давало понять, все ли в порядке, или же Джи давно застрял в этом безмолвии навеки, растеряв остатки разума? Безумие подкралось незаметно, он всегда боялся этого, с ужасом думал, что же случится, когда он потеряет связь с реальностью. Похоже, ничего — просто продолжит существовать, привязанный к одной точке, без движения вперед, без шанса на отступление. Рано или поздно это должно было произойти, верно? Чтобы хоть как-то рассеять сгустившуюся тишину, юноша запел — совсем тихо, просто для того, чтобы знать, что он все еще жив. Откуда он знал эту мелодию, что за слова слетали с губ — он понятия не имел, но это и к лучшему. Не возникало болезненных ассоциаций с тем временем, когда все было хорошо — рядом был младший брат, Капитолий и Игры казались чем-то призрачным, а смерть не заглядывала в лицо. Late dawns and early sunsets, just like my favorite scenes. Then holding hands and life was perfect, just like up on the screen; And the whole time while always giving, Counting your face among the living. Неспешный мотив звучал в такт ударам сердца, постепенно возвращая Джерарда в реальность. Интересно, его сейчас показывают где-то в далекой столице, стараясь обставить саму ситуацию как можно драматичнее, или же отчаявшийся парень не так интересен капитолийцам, как кровавая резня на другом конце арены? Хотя, возможно, происходящее на экране в целом было так уныло, что даже жалкая фигурка Джи на скалах может показаться достаточно впечатляющим зрелищем. Он сам помнил много таких моментов на предыдущих Играх — герой, отчаявшийся, усталый, но пока что живой, так же сидел, не желая шевелиться. Правда, было одно-единственное «но»: такие долго не выживали. — Можно не орать так сильно? — раздалось над ухом. — Если ты считаешь, что поешь аки ангел и сможешь привлечь спонсоров своим голосом, то ты попал не на то шоу, парень, — несколько раздосадованно бросил Боб, усаживаясь на камень рядом с Джерардом. — Тут твое пение может привлечь только парочку профи, которым не терпится кого-нибудь убить. Джи повернулся на голос, убеждаясь, что перед ним действительно Боб; из груди будто бы выпало что-то лишнее, тяжелое, мешающее. Брайар был жив, и Джерард с трудом подавил в себе желание обнять его, радуясь, что тот вернулся. — Пушка стреляла, — сухо заметил вместо этого Шестой. — Я волновался. — Привет, Уэй, — послышалось сзади. Рэй Торо пожал руку поднявшемуся на ноги Джи, который смотрел на него с удивлением, будто увидел привидение, и хмуро добавил: — Пушка стреляла по Дафне. — Девочка из твоего дистрикта? — тихо спросил парень. Торо кивнул. — Мне очень жаль… Рэй выглядел бледным, с синяками под глазами и осунувшимся лицом. Его кудри спутались, а крупные губы рассекала царапина. Во взгляде сквозила тоска. От прежнего оптимистичного Торо не осталось и следа. — Ее ужалила змея, — отрешенно проговорил молодой человек. — Ночью. Я отсосал яд, пытался изготовить какое-нибудь лекарство из растений, но… это не помогло. Мне не удалось ее спасти. Я заметил не сразу, но у меня тоже есть след от укуса, — вздохнул он, подворачивая штанину и обнажая красный воспаленный участок кожи под коленной чашечкой. — На арене много ядовитых тварей. И я думал, тоже погибну… Бредил, видел галлюцинации… А потом пушка выстрелила. Она умерла, Дафна. И серебристый парашютик спустился, почти сразу. С противоядием. Такое чувство, будто они специально ждали, чтобы я не смог ей помочь! Она была совсем еще крохой!.. Господи… — пробормотал Рэй, устало опускаясь на землю. — Я наткнулся на его лагерь там, внизу, — пояснил Боб. — В зарослях саксаула. И предложил присоединиться к нам. Надеюсь, никто не против. От Рэя толку будет явно больше, чем от тебя. Джи нахмурился — хоть последние слова Седьмого и были правдой, это звучало обидно. Уэй понимал, что пора переставать быть бесхребетной тряпкой, но пока поделать с собой ничего не мог. — Как он? — спросил тем временем Торо, подползая к спящему Фрэнки. — Боб сказал, его укусил скорпион. У меня осталось немного противоядия, — проговорил Рэй, осторожно касаясь ладонью лба мальчика. — Думаешь, поможет? — Джерард с надеждой посмотрел на кудрявого. — Должно. Какая разница, змея, скорпион… Боб согласно кивнул, и Джи легонько потряс Фрэнка за плечо. Тот спал чутко и проснулся мгновенно, болезненно вздрогнув, и приподнялся на локтях. — Боб вернулся? — слабо проговорил он, а затем заметил склонившегося над ним Торо и улыбнулся: — Привет, Рэй. Кудрявый кивнул и спросил, обращаясь к Уэю: — Давно его ужалили? — Перед рассветом. — Он молодец. Держится. — Я дал ему обезболивающее. — Где ты взял его? — нахмурился Седьмой. — У Рога изобилия, — неохотно ответил Джерард. Рэй тем временем помог Фрэнку сесть и дал тому выпить противоядие из небольшой склянки. А затем все трое непроизвольно замерли — словно ожидая, что чудо случится немедленно, Фрэнки вскочит на ноги, но, разумеется, магии не было места на Арене. По крайней мере, той магии, что исцеляет и дарует надежду. Только темное колдовство, способное мгновенно разделить тело и душу, поцелуй самой Смерти. Но, поверьте, и Джерард, и его товарищи были сыты этим по горло. Третий прикрыл глаза, но уже не болезненно, словно пытался перестать видеть то, что причиняет боль, а так, словно погружался в сон. Грудь начала вздыматься медленнее — на какое-то ужасающее мгновение Джи даже показалось, что паренек и вовсе перестал дышать. Уэй с тревогой наклонился, чтобы прощупать пульс (и всем сердцем надеясь, что его минимальные навыки медика, полученные на тренировках, не подведут). Удар. Слабый, словно трепыхание крыла еле живого насекомого. Еще удар. Совсем легкий, словно последние капли жизни покидали тело, время от время вздрагивая где-то под быстро остывающей кожей. Вот что-то неощутимое в третий раз трепыхнулось под подушечками пальцев Шестого, а затем… Пропало. Не веря в реальность произошедшего, Джерард поднял глаза на союзников, словно прося совета. Так он делал давным-давно, целую вечность назад, играя во дворе под присмотром бабушки, когда, скажем, нос к носу сталкивался с тощим воробьем, осмелевшим настолько, чтобы подлететь к людям. Но сейчас недоумение юноши вызывал отнюдь не пернатый комочек. То была смерть, верная погибель, и бабушка не сумела бы помочь Джерарду — как не смогла и она сама одолеть смерть когда-то. Собственное сердце парня звучало глухо, словно ему было неловко производить излишний шум, но это все равно ритмично отдавалось в мозгу. Тук. Тук. — Он… — вдох. Выдох. Тук-тук. Нужно вынудить себя разжать челюсти, сказать им, пока не слишком поздно. — Он… Нет, слишком трудно, слова застревали где-то в гортани, собираясь в тугой комок, но никак не желали выходить наружу. Тук. Тук. Звуки звериными когтями скребли гортань, и, казалось, еще совсем немного, и теплые капли крови останутся на языке солоноватым привкусом. Нет. Не выходит. К счастью, Рэй, более чувствительный, а потому с легкостью понимавший настроения других, сразу же сообразил, в чем дело. Пальцы кудрявого юноши тотчас же оказались на запястье мальчика, и исполненное надежды выражение на лице Торо мгновенно сменилось отчаянием — история повторялась. Вновь юный напарник лежал на земле, умирая от яда, а помочь было нельзя, можно было лишь следить, как минута за минутой бледнеет кожа, больше напоминая холодный воск. Если Фрэнки не выкарабкается, это сломает Рэя — так у Девятого точно не останется шансов в этой бойне. Тот, чей дух сломлен, не сумеет добраться до конца, даже если будет нечеловечески умен, силен и ловок, а спонсоры завалят его подарками. Что нужно для победы? Цель. Или безумие, отчаяние, столь исступленная жажда жизни, что превращает тебя в животное. Рэй может потерять свой единственный шанс — свою идею. А значит, прощаясь с жизнью, Айеро обрекал на погибель и своего старшего товарища. Боб держал в едва заметно дрожащих пальцах пузырек от лекарства — очевидно, хотел удостовериться, что там и в самом деле было противоядие. Если же нет — это очень жестокая шутка организаторов, стоившая жизни мальчику, так не хотевшему умирать. Но нет — похоже, это и в самом деле было лекарство: Седьмой разочарованно отшвырнул склянку. Можно лишь надеяться и… Молиться. Губы Рэя шевелятся, и Джерард готов был поклясться, что тот читает молитву, умоляя своих святых спасти Фрэнка. Святые. Те, кто смотрит на землю со звезд и понятия не имеет, каково там внизу, где жизнь и смерть сплетаются в причудливую паутину, прочно удерживающую своих жертв — выхода нет. Нет счастливой концовки. Лишь смерть. «Мама, — сказал про себя Уэй, припоминая последний день на родине, когда эти небесные стражи добра не удостоили его своим вниманием, как впрочем, и всегда. — Мы все попадём в ад.» Иначе и быть не могло. Арена казалась Джерарду преддверием ада, в который попадут все без исключения, как и говорил текст, вычерченный на его предплечье еще не смывшейся перманентной краской. Впрочем, чем еще можно назвать Голодные Игры, если не адом? Адом, в котором ежегодно появляется двадцать четыре вакантных места. Но попавшие сюда — не грешники, нет. Дети, виноватые лишь в том, что несколько десятков лет назад их деды и прадеды попытались вырваться из другого ада. Панем, правда, так и остался преисподней, в которой люди мучались от голода и выполняли прихоти президента, и единственным спасением была смерть. И иногда казалось, что ад, который будет после смерти, — что-то глупое и несущественное в сравнении с попытками не умереть голодной смертью в бедных дистриктах или выживать на арене. А может, никакого мистического Тартара и нет вовсе, а тот свет — ничто иное, как бессмысленная выдумка верующих? Уэй не знал этого, но боялся попасть туда, где не властно пространство и время, боялся шагнуть за грань между жизнью и смертью; боялся неизвестности. Сейчас в сознании юноши бестолковыми вихрями крутились мысли о том, что его бесцеремонно вытащили из прежнего ада, родного и привычного, где был младший брат со своей гитарой и терпкое пиво на Луговине, и забросили сюда, на арену. Он чувствовал, что ему нет здесь места — впрочем, тут никто не задержится надолго; одиннадцать трибутов уже покинули этот ад, чтобы перейти в следующий, и еще двенадцать присоединятся к ним в ближайшие недели; кто-то один, терзаемый совестью и кошмарами, вернется в предыдущий. И Джи было страшно представить, если среди стольких преисподних уголок для него найдется только там, где прерывается бытие. And there's no room in this hell, There's no room in the next, And our memories defeat us, And I'll end this direst. Фрэнк все еще лежал, не подавая признаков жизни, маленький и беспомощный, и тонкие венки будто не желали пульсировать в его теле — ни на запястье, ни в области шеи. Зато сердце Уэя дрожало так напряженно и требовательно, что юноша мог ощущать его ритм каждой клеточкой своего организма — казалось, оно бьется даже у корней волос и кончиков пальцев. Тишина, замершая над молодыми людьми — тремя живыми и одним находящимся меж двух миров, — убивала не хуже скорпионьего яда, убивала морально, ломая внутри что-то, что, разбиваясь, толчками выплескивало из себя отчаяние и страх. Но пушка не стреляла, и это давало слабую надежду. На святых Джи надеяться уже не хотел — после всего, что они допустили, — и чудо едва ли могло произойти, но может… Может, Фрэнку можно помочь как-то иначе? Парень вспомнил все, что говорил инструктор по медицинской подготовке. Что-то про непрямой массаж сердца. Джерард не был уверен, что сможет сделать это, и боялся причинить умирающему другу вред, но иного выхода у них все равно не было; нужно было рискнуть, и Уэй, стараясь если не унять дрожь в ладонях, то хотя бы не обращать на нее внимания, коснулся пальцами груди Фрэнки. Юноша осторожно надавливал на грудную клетку Третьего, раз за разом убеждая себя в том, что знает, что делает, а в голове теплилась одна-единственная мысль: этот мальчик не должен умереть. По крайней мере, не теперь. Джи сильно сомневался, что в этом была его заслуга, но через пару мгновений Фрэнк вдруг резко вдохнул, приподнимаясь на локтях, и закашлялся; Уэй отпрянул, опешив. — Что… что это было? — хрипло спросил Фрэнки, недоуменно хлопая ресницами. Рэй и Джерард смотрели на него так, будто тот только что вернулся прямиком из царства мертвых. И если Джи сидел, боясь пошевелиться, то юношу из Дистрикта-9 трясло, и Торо даже не пытался скрыть этого. Парень смотрел на Третьего и явно хотел сказать что-то, но губы его, чуть приоткрытые, дрожали, и слова никак не могли сорваться с них. Кажется, Рэй чувствовал за собой вину, ведь это именно он дал Фрэнку противоядие, которое столь странным образом подействовало на парнишку… — Ну и перепугал ты нас, парень, — с облегчением выдохнул Боб. — Ты как? В порядке? — Я… наверное… — неуверенно пробормотал Фрэнки. Джерард не смел сказать ни слова — будто боялся потревожить то хрупкое равновесие, едва установившееся. Винил ли он себя во всём? Пожалуй. Всё пошло кувырком с того самого момента, как он пообещал Майки, что того не выберут на Жатве. Пообещал Фрэнку, что скорпионов на Арене не будет. Кому он там ещё что обещал? Голова шла кругом. Наконец парень обратил внимание на свои руки — бледные, пересечённые синеватыми изгибами вен, они всё ещё судорожно сжимали воротник куртки младшего союзника, едва не отправившегося на тот свет. Впрочем, никому не было дела до парня, который был столь сильно напуган, что даже не сумел пошевелиться; словно сама Смерть, едва не похитившая Айеро, теперь стиснула в своих ледяных объятиях Джи, сковывая мышцы и оплетая мёрзлой сеткой лёгкие изнутри. Вдох. Выдох. Остро заточенные льдинки скребут по рёбрам, и, кажется, тёплые капельки крови выступают на нежных тканях, скатываясь куда-то на дно желудка. Интересно, что сейчас показывают на экранах? Может, Цезарь, как и всегда, шутит о мелочах, делая из ужасного положения, в котором оказались все четверо союзников, комедию. Может. Но в Капитолии никогда не замечают действительно важных вещей. Не видят глаза Третьего, то, как дрожат руки Уэя, или ленточку для волос, зажатую в руке Рэя — последнее напоминание о союзнице. Неужели слова утешения могут помочь? Они живы лишь внешне, а на деле все четверо — уже остывающие трупы, не заметившие собственной кончины. And these words changing nothing As your body remains, And there's no room in this hell, There's no room in the next, But does anyone notice there's a corpse in this bed? — Ты как? — в этот раз Рэй обращался к Джерарду, очевидно, более похожему на покойника, чем чудом спасшийся Фрэнки. — Я… Нормально, — ответил тот, хотя его срывающийся голос говорил об обратном. Джи, странно покосившись на своих напарников, отполз в самый дальний угол и принялся черкать очередные наброски в своем блокноте. Уэй просидел так почти час, ни с кем не заговаривая, заперевшись в самом себе, словно в коконе, и вернулся в реальность только когда Фрэнки робко присел рядом и прошептал: — Спасибо. Ты спас мне жизнь… Джи слабо улыбнулся. — Ведь мы же друзья, — задумчиво пробормотал он. Лицо Фрэнка озарилось подлинным счастьем в этот момент, и Джерард впервые за последние дни подумал, что действительно может быть кому-то нужным. И не такой уж он и никчемный… наверное.

***

Сумерки давно укрыли собой арену, как большим индигово-синим покрывалом, усыпанным крохотными блестками горящих высоко в небе звезд. Отгремел уже гимн, вспыхнул меж звезд портрет маленькой землячки Рэя, и четверо союзников готовились ко сну. Боб вызвался охранять покой спящих, а остальные лежали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло — ночи в пустыне были довольно прохладны. Фрэнк уже крепко спал — он все еще был слаб после случившегося этим утром. Рэй с затаенной тоской смотрел на звезды, словно пытался найти на небе новую, ту, которой могла бы стать его рыжеволосая землячка. Ну, а Джи просто пытался уснуть, забыться хотя бы на время. Воспоминания цепкими путами тянули его в Дистрикт-6 — проваливаясь в сон, Джерард видел перед собой лица родителей, Майкоса и даже Линдси Баллато, которая пришла попрощаться с ним после Жатвы. Растворающимися в лабиринтах сознания видениями они улыбались ему и говорили что-то, а Уэю хотелось покоя. Тяжелым дыханием он пытался отогнать все постороннее, что терзало его душу и разум, и покончить с этим. Сон казался единственно возможным способом избежать реальности, но засыпать на арене страшно: никогда не знаешь, что заставит тебя проснуться.