И то, что было, набело откроется потом. Мой pок-н-pолл - это не цель и даже не средство. Hе новое, а заново, один и об одном. Доpога в мой дом, и для любви это не место. ...А дальше - это главное, похожий на тебя, В долгом пyти я заплетy волосы лентой. И не способный на покой, я знак подам тебе pyкой, Пpощаясь с тобой, как-бyдто с легендой. Прольются все слова как дождь, и там, где ты меня не ждешь, Hочные ветpы пpинесyт тебе пpохладy. Hа наших лицах без ответа лишь только отблески рассвета Того, где ты меня не ждешь... Би-2 & Чичерина - Мой Рок-н-Ролл
***
Осточертело. Эти запахи, эти тела, эти стоны. Эти выкрашенные в вульгарный цвет алые губы. Эти дорогие платья и туфли, валяющиеся где-то в гостиной, чужая сумка из новой коллекции, длинные волосы. Звуки работающего телевизора в соседней комнате, вкус вина и косметики, томный шепот на ухо, имитация удовольствия. Звукозаписывающая компания, бесконечно меняющиеся менеджеры, нескончаемая работа. Музыка, инструменты, тупой стафф. Аой, Уруха, Рейта. Все осточертело. - Кай... Боже мой, да... Очередная фальшивка. Я безразлично смотрю на женщину подо мной. Она бесстыдно гнется под ударами тел в извращенной игре в "любовь". Широко разведя ноги и обняв ими мою талию, хватаясь пальцами за плечи. Длинные ногти оставляют следы на коже. Она стонет, активно подаваясь навстречу, насаживаясь на мою плоть так умело, что сомнений нет - я далеко не первый. Опытная подстилка, пустышка без мозгов, просто идеальная полая кукла с фарфоровым лицом - единственная ее прелесть. Только внешность. Только жажда. Только погоня за удовольствием и деньгами. Как всегда. Надоело. В печенках сидит. Ненавижу. - Быстрее... пожалуйста!.. Сколько восторга от простого секса! Хмыкаю, пытаясь изобразить удовольствие на лице, но выходит как-то неправдоподобно, и вместо улыбки на губах - подобие оскала. Звуки, что вырываются из моей груди - вовсе не стоны, а рычания, от того, что... Омерзительно. Да. Меня тошнит от этой женщины. Я не могу отдаться эмоциям и придать голосу нотки наслаждения и страсти, и возникает маниакальное желание поскорее закончить этот акт насилия над моими мозгами, чтобы выпроводить наконец гостью из своего дома. Давай уже, кончай скорее, милая. - Это... так хорошо!.. Перебарщиваешь. Скалюсь, вжимая тонкое тело в простыни, продолжая быстро, остервенело вбиваться в гибкое тело, слушая частое рваное дыхание у своего лица, следя глазами за тем, как девушка откидывает голову назад в нахлынувших на нее эмоциях. Моя ярая фанатка, да? А чего еще было ожидать? Таким много не надо - просто отодрать хорошенько, им только это и нужно. Осуществить заветные мечты и разрешить похвастаться перед подругами после: "Да, это тот самый ударник из Gazette, и я провела с ним незабываемую ночь!". Такое чувство, что только ради этого они и прыгают в мою постель. Чисто из-за возможности гордо вскинуть голову в обществе таких же малолетних поклонниц, заявляя о своих правах на меня. Словно они избранные. Какая глупость. Я сыт по горло. В следующий раз, на очередной пьяной вечеринке по случаю концерта, поймаю в свои сети мальчишку. Хоть какая-то иллюзия исполнения собственных желаний. И можно будет закрыть глаза, представив на его месте другого мужчину, и получить от процесса хотя бы толику удовольствия с этим обманом. Обманом самого себя, что питает развращенный разум. Потешить себя мыслями о том, что мои мечты осуществимы. А женский голос не дает сосредоточиться на пошлых фантазиях, таких смелых и аморальных, что даже страшно подумать, что это на самом деле я, Укэ Ютака, добрый, улыбчивый и заботливый парень. Хочется задушить каждого, кто еще раз ткнет меня в мою "солнечность". Да что они знают? Я устал быть для всех хорошим и милым. Я устал быть внимательным и веселым. Меня достали ваши сюсюканья, умилительные нежности. Меня достало, что все считают меня тихим и скромным лидером распутной группы, обходя стороной и обделяя вниманием. Наивно полагая, что "я не такой", что у меня напрочь отсутствует личная жизнь, что я не трахаю все живое, как Аой, а ищу "единственную и неповторимую", с преданностью щенка ожидая ее в своем большом пустом доме. Будто у меня члена нет, в отличие от черноглазого гитариста, и поэтому проблемы воздержания и разврата меня никоим образом не касаются. Черта с два. Знаете, куда бы я послал вас с вашими нечленораздельными вздохами? Или я уже не мужчина? Мои естественные потребности не в счет? Зато гитаристы группы - боги секса. Да что вы знаете о них, чтобы утверждать об образе их жизни? Я дошел до своего предела. Хватит. - Кай! Крик, заставивший поморщиться, и я отстраняюсь, бросая женщину на кровать измотанной и запыхающейся. Да, я тоже кончил, но это не значит, что мне понравилось это, так что не смотри на меня так похотливо и самовлюбленно, словно свершила какое-то великое дело, считая себя умелой куртизанкой. Это всего лишь требования моего тела. И хоть разрядка заставила меня низко прохрипеть, "вспышки" не было, глаза не слепило, голова на месте и разум никуда не испарился. "Звезд" я тоже не увидел, как печально! Закатываю глаза, когда моя одноразовая любовница соблазнительно потягивается на широкой кровати, искренне считая, что это заставит меня раскалиться до предела и снова наброситься на нее оголодавшим хищником. Увы, ты ошибаешься. Собирай свои дорогие шмотки, пропитанные подделкой Шанель, и проваливай уже из моей квартиры. Ты здесь только потому, что я не "солнечный мальчик", которому чуждо возбуждение. Ты здесь, чтобы заглушить эту жажду на пару-тройку дней, только вот со своей ролью ты плохо справилась, так что уже завтра я снова буду сгорать от нестерпимого болезненного желания уложить на эту кровать кое-кого другого, кто никогда не будет извиваться подо мной по целому ряду "уважительных" причин. Например, таких, как ориентация, дружба, и... Только зря потратил время. В следующий раз буду выбирать тщательнее. Любовница из тебя никудышная, даже не "так себе". За ночь тебе неудовлетворительно, но на пересдачу не приходи, ради Бога. - Тебе пора. - Кай... - У меня много работы. Поднимаюсь с кровати, без всякого смущения направившись прочь из комнаты, где застоявшийся воздух был переполнен тяжелыми порочными запахами с примесью чужих приторных духов, оседающих в легких грязным соленым пеплом, действующим на нервы. Не озаботившись даже одеться, я останавливаюсь у кухонного окна, распахивая его настежь, чтобы глотнуть свежего воздуха и выбраться из навязчивого плена этих ароматов моей гибели, вытягивая из пачки помятую сигарету. К черту. - Кай? Я морщусь, когда тонкие девичьи руки смыкаются на моей талии, а к обнаженной спине прижимается не такая уж и аппетитная грудь женщины, имя которой я не запомнил. Дотошная, лживая, алчная, порочная... Таких не берут в жены, если, конечно, не поработать над притворством невинной девы. У нее точно не получится. - Я сказал тебе уходить. - Тебе не понравилось? - Что ты. Все было круто, - хмыкаю, закурив и сбросив с себя хрупкие руки, не в силах вынести этого запаха. Отвратительно. - Тогда, почему ты не улыбаешься? Это совсем не мило. - Проваливай. - Но... - Пошла вон! - рычу я, резко обернувшись. Ах, не мило? Прости, я не оправдал твои ожидания? Я вдруг оказался не милым, да? Какой ужас! Чертова дрянь. Хватаю пустышку за локоть, грубо выталкивая ее из своей кухни, скрипнув зубами в порыве бешенства. - Ты... ублюдок! - О, моя бедная чистая репутация испорчена! Как жаль. Убирайся, сучка. Я захлопываю дверь в кухню, не слушая вырвавшейся из сладкого ротика сапожной брани, вновь возвращаясь к окну. Даже не замечаю, когда она успевает одеться, собрать свои вещи и громко хлопнуть входной дверью, кинув в мою сторону еще парочку неженских ругательств. Мне просто надоело это. Эта кукольная жизнь... Жизнь манекена, которого создали на фабрике с улыбкой на лице, заставив жить в вечно замершей оболочке против воли, не спрашивая ни о чем. А пластик, как известно, не теряет своей формы, как бы ни хотел исказить себя сам... Только если нагреть и расплавить его. И тогда, быть может, он наконец вырвется из своего заточения. Превратится в жидкую вязкую смесь химии, которая потечет вниз по идеально белому искусственному лицу, стирая с недвижных губ навязанную кем-то другим добродетель. Стоит ли попробовать? Я прикрываю глаза, щелкая зажигалкой, и впиваюсь безразличным пустым взглядом во вспыхнувший на фитиле огонек сквозь ресницы, выдыхая сизый дым в открытую раму. Человеческая кожа тоже имеет свойство плавиться под рыжими поцелуями этой восхитительной стихии. Исход все равно будет один - эстетическое уродство, которым пропитана изнутри моя сущность. Прекрасное зрелище. Уродство тоже искусство. Пляшущий на ветру огонек тухнет при особо резком порыве. - Когда-нибудь я сгорю. От своих мыслей, стереотипов общества и твоей наивности, Таканори. Когда-нибудь ты превратишь меня в бесформенную пластиковую лужу... Моя прекрасная форма расползется по полу пузырящейся белой жидкостью, словно воск, и застынет в твоих ногах безобразным пластом. И тогда мне больше не нужно будет улыбаться. Я буду свободен... Когда... Когда я начал грезить своим другом? Когда мысли о нем проникли в отравленный его лирикой мозг? Когда его Искажение, его Парадокс, мораль, мышление и собственноручно высеченная косметическими средствами подвижная маска успели поселиться в моем теле раковой опухолью, принявшись поедать его изнутри? Это так жестоко. Знаешь, Таканори, ты создан для жестокости. Я всегда думал об этом - это твое настоящее предназначение, но вместо этого ты так сильно хочешь изменить этот мир к лучшему, противореча своему создателю слишком дерзко. И сам себе противоречишь, разрываясь между несколькими истинами, богохульствуя изображениями перевернутых крестов на новых товарах, но продолжая верить во спасение. Какого спасения ты ждешь за свои злодеяния? Знаешь, эти твои попытки соперничать со своим началом кажутся мне смехотворными. Ты хочешь образумить мир, не веря в него. Ты хочешь изменить людей, не веря в их силы. Ты называешь себя еретиком, но страдаешь от недостатка собственной религии, так легко оскверняя чужую. Словно хочешь лишить других возможности верить тоже. Но разве это не есть религия нас всех? Вера в себя и лучшее - тоже вера. А моя религия... это ты сам. Я верю в тебя, несмотря на все твое несовершенство и извечное противоречие себе. Ты потерянный мальчишка, но я возношу тебя в ранг своего собственного божества, и не знаю, насколько я сам грешен из-за этого, и страшнее ли этот грех твоих перевернутых крестов. Кто из нас действительно заслуживает кары? Даже если для кого-то она всего лишь выдумка, разве это освобождает нас от страха перед ней? Мы все боимся чего-то. Ты - потерять себя. А я - потерять тебя, как наивысшее для меня существо, чья жизнь на этой земле не может быть измерена ни в йенах, ни в чем-либо вообще. Но ты этого, конечно же, не знаешь. Или не замечаешь намерено, наивно полагая, что мое увлечение сойдет, словно простуда, через несколько дней, и все будет, как прежде. Но нет, Таканори, не будет. Никогда уже не будет. Ты не можешь не замечать на самом деле моих взглядов в твою сторону. Ты слишком проницателен, чтобы не понимать и не видеть того, как я бьюсь о твою стену, разбирая в кровь и руки, и лоб, словно при чтении псалмов в твою честь. Ты знаешь, но молчишь. Я могу поклясться в этом. Как могу поклясться тебе в том, что я устал быть тем, кого ты хочешь видеть каждый новый день. А ты хочешь видеть только привычный твоему взору манекен. Не более... Я устал быть тем, кого все хотят видеть, наплевав на мои "внутренности". Я хочу свободы. Впервые в жизни я хочу свободы. От своей и твоей религии тоже. Я хочу свободы от всего, что меня окружает. От этих запахов, этих тел, этих стонов. От этих выкрашенных в вульгарный цвет алых губ. От этих дорогих платьев и туфлей, валяющихся где-то в гостиной, чужих сумок из новой коллекции, длинных волос. От звуков работающего телевизора в соседней комнате, вкуса вина и косметики, томного шепота на ухо, имитации удовольствия. От звукозаписывающей компании, бесконечно меняющихся менеджеров, нескончаемой работы. Музыки, инструментов, тупого стаффа. Аоя, Урухи, Рейты. И от тебя. - Убей меня завтра. Твой манекен хочет омыть расплавленными пластиковыми слезами все свое тело. Хотя бы раз... поиграй в божество и лиши меня веры. Я знаю, ты - можешь. - Лидер-сан, ты опоздал... - Да неужели? - огрызаюсь я, перешагнув порог репетиционной и проходя мимо окликнувшего меня Урухи, даже не взглянув в сторону друга. А почему я не могу опоздать? Заметь, Кою, я опоздал впервые. Не то, что ты, я прав? Ты вообще приходил хоть раз вовремя? Ну, ответь же. Давай. - Кай?.. - Наша мамочка встала этим утром не с той ноги? - отзывается Рейта, хмыкнув и выпустив в потолок густой дымовой шар. Я крепче сжимаю зубы, отчего желваки напряженно перекатываются под бледной кожей, выражая все мое отношение к очередной "удачной" шутке басиста. Мамочка... Да, это еще одно из всех моих "ненавижу" и "осточертело". Солнечный мальчик Кай сыт по горло каждым из этих прозвищ. И этот солнечный мальчик Кай просто хочет послать весь мир к чертям собачьим. Прохожу мимо Акиры, удержав себя от непоправимых последствий. - Что-то случилось, Кай-сан? - этот голос заставляет остановиться на полпути к установке и закрыть глаза. Случилось. Многое случилось. И главное из "многого" - ты. Именно ты являешься самой большой моей проблемой. Но ты, конечно же, опять не обратишь на то внимания. - О... ты волнуешься? - грубость слетает с губ сама собой. Я просто устал. Всегда понимающий Кай, всегда отзывчивый Ютака, всепрощающая мать Тереза, черт бы ее, до одури устал. - Как ми-и-ло-о. - Да что с тобой? - Уруха подходит ближе, но я резко оборачиваюсь к гитаристу, одним лишь взглядом останавливая его на безопасном от меня расстоянии. Такашима вздрагивает, невольно сделав шаг назад. - Кай... - Эй, - Рейта сдвигает брови, выкинув окурок в пепельницу и поднявшись с большого дивана тоже, чувствуя приближение бури. - Не скалься, тебе не идет. - А что мне идет, Рей-кун? Улыбка? Смех? Наивность во взгляде? Это мне идет, верно? - перебрасываю своего внутреннего зверя на басиста, повернувшись к нему лицом. - Давай, скажи мне, что мне делать снова. У вас отлично получается напоминать мне о моей роли в этой группе. - Прекрати это, - Аой наконец-то не выдерживает, отложив в сторону гитару и осведомив о своем присутствии в комнате. - Что на тебя нашло вдруг? - Непривычно, да, Аой-сан? - хмыкаю, сделав шаг навстречу. - Чего вы все ждете от меня? - Культурного поведения? - огрызается Акира, дернув губой. - Слушай сюда, лидер: если у тебя какие-то проблемы, не переводи их на нас, а решай сам. Срываться на других - недостойно мужчины. - Правда? - вновь шагаю вперед, изогнув губы в оскале. - А когда я в последний раз срывался на других без причины? В комнате повисает звенящая тишина, заставив меня усмехнуться. Верно, такого еще не происходило, ведь так? Я никогда не выказывал своего недовольства в их обществе. Я только улыбался... Манекен с недвижным лицом беспечности. - И в чем причина? - наконец подает голос Таканори, останавливаясь рядом с Сузуки. - В чем мы провинились? - Что такое, Матсумото? Твой образ лидера изменился? Я вышел из-под контроля? - Что ты несешь? - рычит басист, отодвигая Руки в сторону. - Объясни по-человечески! Какого хрена?! - А ты больше всех достал. Со своими шуточками и извечными подколами. Сколько еще издевательств над собой мне придется стерпеть прежде, чем ты наиграешься? Мамочке это надоело. - Что? Ты взбесился только поэтому? - Акира дергает бровью, криво ухмыльнувшись. - Надоело прозвище? - Надоело твое отношение ко мне. Я не мальчик для битья. Хочешь поиздеваться над кем-нибудь - выбери Аоя. Он терпеть не будет, в отличие от доброго лидера, и с рук не спустит. Почему нет? Попробуй, Рей-кун. - Я просил не называть меня так, - низко рычит блондин, сжимая пальцы в кулаки. - Меня бесит эта твоя привычка. - Меня бесишь ты. - Слышал, Уруха? Наш мистер Добродетель показал зубки, - Рейта оборачивается к побледневшему гитаристу, который, в отличие от Сузуки, трезво оценил ситуацию и предвидел исход словесной перепалки до того, как Акира полез на рожон. - Заткнись, - тихо предупреждаю, сощурившись. - Что сказал? - Заткнись! Мой рык сотрясает воздух громкостью и грубостью, но Рейта уже не остановится. Я крепче смыкаю зубы, понимая, что тоже сыт по горло его беспардонностью. Довольно... - Рейта, прекрати, - предупреждает Такашима, бросив на блондина просяще-твердый взгляд. - Прекратить? Он только что сказал мне заткнуться! - Вы оба - хватит! - Таканори встает между нами, но Сузуки не слушает, оборачиваясь ко мне всем корпусом. - Ты поиграть вздумал? Наш милый, внимательный лидер-сан. - Еще слово, и я не отвечаю за свои действия, - закипаю, отчего меня начинает трясти. Он провоцирует меня намерено, он просто издевается. - Почему же? Тебя ведь это бесит, верно? Имей ввиду, что ты сам виноват в такой своей репутации. Слишком мягкий... Басист не успевает договорить. Кожу на казанках обжигает резкой болью от первого удара в челюсть, и я набрасываюсь на рухнувшего на пол друга, не помня себя от ярости. Трое музыкантов тут же кидаются навстречу, Аой хватает меня за руки, сильным рывком оттаскивая от оглушенного внезапным выпадом мужчины, не успевшего даже ответить на причиненную боль. - Сука! Кою преграждает подскочившему на ноги басисту путь, обхватив руками его грудь и грубо оттесняя на безопасное расстояние от нас с Аоем, пока я пытаюсь вырваться из крепкой хватки ритмиста, рыча, словно раненный зверь, жаждущий чужой крови. - Хватит! Стойте! - Таканори возникает передо мной, замечая, что Юу не справляется с моим натиском. - Кай, не надо! Очнись! - И ты тоже... - я выдергиваю руки из захвата, выпрямляясь и замирая напротив перепуганного вокалиста. Все верно. Я никогда не выходил из себя. Страшно? Еще бы. Знаешь, говорят, что именно самые спокойные люди в гневе поистине ужасны. Нравится? - И ты... - Кай... - Ты, - я ловлю в ладони до боли любимое лицо, которое ненавижу так же сильно, как и боготворю, предав все святое в своей жизни, променяв только на этого вот человека. - Ты, Матсумото... - Ютака, - стоящий позади Аой холодно дает понять, что если я трону Таканори, он не стерпит это так же легко, как с Сузуки. Но разве я могу причинить вред своему божеству? Своей нерушимой религии, наваждению и пороку? Его суть в моих глазах не позволит мне тронуть даже волос на его голове. - Ты совсем не замечаешь, что происходит со мной, когда ты рядом, верно? Или не хочешь замечать? Или замечаешь, но отмахиваешься, как от надоедливой мухи... - Ютака, давай поговорим наедине... - Нет, - качаю головой безумно улыбнувшись. - Пусть все знают. Я рывком притягиваю этого жестокого мужчину ближе к себе, накрывая губами приоткрытые в частом дыхании губы. Лишь на пару секунд, не затягивая в поцелуй. Лишь коснувшись манящего рта, лишь попробовав его на вкус. Лишь узнав, каково это - быть так близко к человеку, из-за которого я не могу спать. Из-за которого я больше не могу насытиться женским телом, из-за которого я больше не могу держать себя в руках, из-за которого все покатилось к чертям, рассыпалось в прах на моих ладонях, рухнуло прямо перед носом. Мое больное увлечение, я так хочу тебя... Мое безумное и темное создание. Ты знаешь сам. Отклоняюсь, развернувшись на месте и направившись прочь из комнаты под гробовую тишину огромного зала для репетиций. Стук каблуков - эхом от стен, а воздух - пропитан потрясением и ступором моих друзей. Пусть так... "Убей меня сегодня". Я все еще не получил свободы. Одержимость. Потеря. Разложение. Слепая любовь. Все для тебя. ...Токусима спит ночью. Мой родной город. Здесь все началось. Я начался. Моя жизнь. Жизнь, которая сулила мне славу, и жизнь, которая привела меня к падению. Здесь... Я бесцветно смотрю на город, держа в губах сигарету только потому, что привык к ней. Не затягиваясь и не замечая отраву в белой обертке, которая тлеет и накапливает пепел на конце, падающий без моей помощи на одежду. Этим утром я разрушил свои связи. Этим вечером я гнал на машине прочь из Токио. Этой ночью я бродил по родным улицам бесцельно. И вот теперь я тут - на холме, заросшем природной красотой, откуда видна вся префектура, как на ладони. Горы за раскинувшимся муравейником кажутся такими нереальными в предрассветном тумане... Я сбежал. Пустота в груди помогает не чувствовать, но мозг переполнен мыслями, как инфекцией, не давая покоя. Я истощен, но не могу успокоить вихрь в черепной коробке, пуская на ветер последнюю из еще днем полной пачки сигарету, не ощущая дыма в своих легких, но пропахнув им до кончиков волос, позволив запаху въесться и в одежду, и в кожу. - Я дома. Усталый взгляд режет представшую перед ним картину на клочки, но не собирает мозаику. Все превратилось в черно-белое кино. И даже мое существование. Мать, что растила меня в этом городе с любовью, которая победит даже мои чувства к тому мужчине, наверное, была бы печальна сейчас, узнай правду о единственном сыне. Бабушка тоже. Я подвел их всех. И свою группу. Манекен, который попытался вырезать улыбающиеся губы со своего лица... вырезал только семью и близких ему людей. Тщетно. Я без сил падаю на холодную землю, находя под ладонями покрывшуюся росой траву, и сажусь прямо там, расставив ноги и уперев локти в колени. Солнце вот-вот покажется на бесконечном горизонте, который нельзя достигнуть ни одному живому существу. Недосягаемое - мое хобби. Только вот зря. Все зря. Сколько я простоял тут? Несколько часов, убив целые сутки на бега. И я не хочу возвращаться. Стеклянным взглядом наблюдая за рассветом, я думаю только о том, что уже не смогу вернуться. Наверное, я проиграл. И теперь, когда моя вера потеряна и уничтожена моими руками, я больше не способен ни на что. Только улыбка, приклеенная кем-то с момента выхода из чрева матери, осталась тут. И я обречен носить ее вечно, как маску, без искренности и желания продолжать. Если бы только она вновь стала приносить удовольствие... - Как ты меня нашел? Шаги за спиной замедляются и наконец останавливаются. Я не видел и не оборачивался - я знаю эти шаги. Не нужно ломать голову над тем, кому они принадлежат и кто посмел потревожить мое гниение. Зачем ты пришел? - Я слышал... что чуткое сердце всегда отыщет того, кому ты нужен. Но у меня оно черствое, Кай. Поэтому, я скажу: "Связи, что существуют между нами, не обрывает расстояние". Я продолжаю невидяще смотреть на показавшее свой золотой бок солнце за горами, так неохотно ползущее вверх, в небеса. Его свет еще не упал на Токусиму, но уже медленно подтягивается по земле к усыпанной домами местности. - Черствое, - бездумно шепчу я, лишь чудом замечая, как сигарета догорает до фильтра, роняя серый пепел на мои брюки. - И правда. - Кай... Ютака. Кажется, во мне умирают остатки моей веры в светлое будущее. Я чувствую эту боль в груди. Это отмирание жизненно важных "чувств" внутри грязного тела. Как... мерзко. Отвратное ощущение смерти. Будто я действительно разлагаюсь, уходя под землю, на которой сижу, органическими потоками, что послужат ей удобрением. Или я отравлю эту траву своим ядом? Что станет с этим клочком почвы, ни в чем не повинном? - Ты знал. - Прости... я догадывался. - Уходи, Таканори. Тишина нарушается только проснувшимися насекомыми в траве и почти неслышными порывами ветра в волосах. Жестоко. Как всегда, в твоем стиле. Исполни реквием по мечте в мою честь и уезжай в Токио. Пожалуйста... - Не уйду. - Почему? - не интересуюсь, не любопытно. Просто пустые слова, ответ на которые мне не нужен и не важен. Просто уже поздно оправдываться. - А может... может, я хочу попробовать. Потухший фильтр выскальзывает из губ, срываясь вниз и с неслышным стуком ударяясь о бедро, чтобы отскочить от него после и потеряться где-то в зеленом ковре, где утопает моя ладонь. Я медленно закрываю опухшие от бессонницы глаза, опуская голову и сжимая зубы до скрежета в ушах. Боль становится еще сильнее, и я сминаю в кулаке мокрые травинки, вырывая их из твердой почвы у корней. - Не надо, Таканори. - Разве ты не хотел этого тоже? - Мне не нужны жертвы. Не пересиливай себя ради группы. Я не уйду из Gazette, - хрипло шепчу в ответ, зажмурившись еще крепче. Соленая влага наконец-то проступает на ресницах спасительной росой, как на растительности вокруг нас. Как давно я не плакал! Все из-за тебя... И твоей безразличности. Твоего умения избегать трудностей и чужих чувств. Но я не стану пользоваться этим шансом - мне нужны ответные чувства, но никак не сломленная воля. Насильно заставлять тебя быть моим - еще хуже, чем безответная любовь и разрушенная репутация. Поэтому я не стану прикрываться нашим коллективом. Если я нужен - я просто вернусь, через пару дней. И никто не будет переступать через себя и терпеть мою увлеченность и жажду без собственного согласия. Это ни к чему хорошему не приведет, и мы оба это знаем. - Разве я сказал хоть слово о группе? Я накрываю ладонями лицо, не в силах выдержать его присутствия здесь сейчас. Мы просто молчим. Молчим, пока солнце захватывает все больше крыш многоэтажек под нами, щедро поливая дома и улицы жидкой золотистой пыльцой, поднимаясь все выше и выше. Я чувствую это тепло тоже, и мне хочется отмыться от запаха росы, травы и лучей диска в посветлевшем небе, словно этот мир уже не часть меня, и я всерьез думаю, что эти простые чудеса природы теперь могут убить меня, отделившегося, отвернувшегося от света, отринувшего всех, кто был дорог мне, как убивает сгусток тьмы сияние нимба святого. Хочется броситься прочь от лика солнца в черные глубины в расщелинах гор, как прокаженный. Только шорох травы позади не позволяет мне уйти от взгляда родного города на мое измученное тело, а я уверен, что он смотрит - осуждающе и безжалостно, указывая мне на мою вину. Я опускаю голову ниже, когда мужчина за моей спиной подходит совсем близко и осторожно садится на землю рядом со мной. Дергаюсь и задерживаю дыхание, чувствуя сбоку давление другого тела, и окончательно теряюсь, едва вес чужой головы опускается на мое плечо, откинувшись на него и вновь замерев в выбранной позе. - Смотри, какой красивый рассвет. Каждые двадцать четыре часа он начинает новый день. Возможно, сегодня он может дать начало чему-то еще? Я с трудом убираю руки от лица, сквозь промокшую челку поднимая взгляд к пробуждающемуся муравейнику, схваченному полностью огненным светилом. Привалившийся к моему плечу Таканори не двигается, прикрывая глаза. Его ладонь находит мою, крепко сжимая пальцами влажную кисть, и я наконец могу не сдерживать покатившихся по щекам горьких слез. Мы долго наблюдаем это начало нового утра. Я чувствую, как моя рубашка у вороника пропитывается солеными каплями, пришедшими из темных глаз моей живой религии. Матсумото не говорит ни слова и даже не всхлипывает, просто бесшумно роняет слезы на мою одежду вместе со мной, сквозь размытую пленку наблюдая природное явление, приклеившееся к нашей коже бледно-медовой пылью, окрасив в свои цвета двоих запутавшихся в себе людей. До тех пор, пока рассвет не сменяется бесстрастным днем, теряя свое очарование. Суетливые будни забирают утренние краски, перестав восхищать взор. - Уверен? - Иначе меня бы здесь не было. Я киваю, ответно сжимая в своей руке родную руку и прижимаясь губами к спутанным, вытравленным краской волосам безумного лирика, признавая поражение. Улыбка, которую я возненавидел не так давно, вновь накрывает губы, заставляя полюбить себя еще раз. Начало для нас двоих - вполне возможно, правда? Если есть шанс... - Давай попробуем.