Недописанные письма

      Холодно, сыро, туманно — Нью-Йорк все глубже погружался в осень, зазывая с собою уличных зевак. Небо, затянутое плотными дождевыми облаками, с угрозой поглядывало вниз, отрывая от себя меленькие капельки, окропляя ими копну моих черных волос.       Я бежал, не озираясь по сторонам, плотно окутанный паутиной размытых мыслей. Пришлось доверить ногам самостоятельно вести остальные угрюмые части моего тела домой, и теперь со всех сторон разносились недовольные сигналы и грязная ругань взбешенных водителей.       "Но это ничего не меняет" — сказал он. Не меняет. Ничего. Это... Что ещё за Титаник?        Завизжали шины и я, на секунду замешкавшись, поднял голову. Челка настойчиво лезла в глаза, но это не помешало разглядеть старенькое оранжевое такси с надписью "NYC Taxi", из окна которого наполовину высунулся темнокожий мужчина лет сорока. Увлечённо размахивая руками, он что-то орал о моей (мягко скажем) невнимательности. Свет фар жутко резал глаза, сосульки мокрых волос совсем не защищали от него. Я, игнорируя противные вопли, отбил костяшками пальцев незамысловатый ритм по капоту и вышел на тротуар.        Поодаль, за крышами офисных многоэтажек возвышались шпили Института. Сторожа-горгульи восседали на конусообразных крышах, покрывавших небольшие башенки, превращенные в место-где-хранится-барахло. Три квартала, два, один. Стоило перейти дорогу — впереди показались кованые ворота, гордо стерегущие собор от незваных гостей. Железная виноградная лоза, устремляясь ввысь, оплетала широкие, почерневшие от времени прутья, с избороздившей их резьбой рун. Возникни у кого желание перелезть через ограду, он столкнулся бы с проблемой, метра эдак три в высоту и с пиками из адамаса на конце. Из-под шнуровки ботинка я достал палочку размером с шариковую ручку, и она тут же засияла холодным светом, словно оторванный от луны серебристый луч. Уверен — сейчас, отраженный в моих поблекших глазах, слабый голубой огонек выглядел как едва сдерживаемые слезы. Дзинь... Дзинь... Звенящий звук отскакивал от наконечника стило в месте его соприкосновения с холодной витиеватой закорючкой. С пронзительным скрежетом калитка приоткрылась, сминая собой жухлую траву, усыпанную багрово-золотыми монетками опавших листьев. С момента ухода со станции Сити Холл у меня ни разу не появлялось желания обернуться, но подавшись вперёд сквозь проём, я все-таки бросил прощальный взгляд на дорогу. Грубая, испачканная в грязи подошва, оставляла за собой следы, тянувшиеся за мной к двери. Привычным жестом я провёл пальцами по старому крепкому дереву, увитому еле заметными тёмными колечками. Свободная рука потянулась к щеке, где собрались капли мороси. Хватало их и на ресницах, что, наверное, делало взгляд тяжёлым и мрачным. — Во имя Ангела...— договаривать не пришлось — магия рун, наложенная на вход, почувствовала Сумеречного охотника. Дверь распахнулась.        Внутри всё по-старому — пусто. Ряды скамеек не один десяток лет ждали прихожан в опустившейся темноте. Приехал лифт. Вычурная кабинка с позолоченной решёткой, была установлена по распоряжению матери сразу после переезда. Удобно.        Я никак не мог определить текущее время. Два, три ночи? Часы были в конце коридора, но я услышал лишь их тиканье и твёрдый мужской голос за спиной. — Александр, где ты был? — отец спрашивал обычным, немного сонным голосом. Несмотря на его огромные пропорции, в широченных тренировочных штанах и растянутой футболке он выглядел довольно милым, если не брать в расчёт густую чёрную бороду. Скрещенные на груди руки эффектно напряглись. — Всё в порядке? — глаза папы сузились. — Выглядишь помятым. Я не спешил с объяснениями: родители были в списке последних, с кем бы я желал поделиться своими переживаниями на счёт расставания с Магнусом. Могу поспорить, мать, услышав эту новость, запрыгнула бы на стол и принялась отбивать чечётку. — Устал,— я не задумывался над тем, устал или нет, но судя по вялому голосу, так оно и было. Прошмыгнув под рукой отца, я моментально скрылся за дверью. Представляю, как Роберт в непонятках смотрит на закрытую дверь, за которой спрятался сын, оставив витать в воздухе запах сырости, дизельного топлива и манящий дух Магнуса.        Горячая вода смывала горечь прошедшего дня. Капли лениво обволакивали кожу, щекотали и с брызгами падали на плитку. Минуты, проведённые в душе, казались целой вечностью. Я завернулся в старенький халат и вышел. Комната встретила меня ночной прохладой. Погружённая в полумрак, она выглядела идеальной пещерой для долгой спячки, после которой всё просто обязано быть хорошо. Как раньше.       Захлопнув окно, я задёрнул шторы и, попрощавшись с остатками сил, упал на стул. В деревянную спинку упёрлись лопатки, а позвоночник только и делал, что натирал кожу, прижатую к грубому дереву. Неприятно больно. На ощупь я нашёл блокнот и, сам того не осознавая, принялся вырвать из него листы, режущие пальцы. Время шло, быстро или медленно... неизвестно — от записной книжки осталась кожаная корочка и синяя атласная закладка. Страницы валялись всюду: на столе, полу, кровати. На белоснежном, как снега Антарктиды, листе порхало, то останавливаясь, то снова оживая, перо ручки. Чёрные размашистые линии сплетались в буквы, а те соединялись в привычное и до боли любимое имя. "Магнус..."       И что дальше? Вряд ли он станет читать мои письма. Ни к чему ему жалкие объяснения и слёзные раскаяния. Не хватало ещё топиться в своих словах...       Зачёркнуто. Смято. Выброшено. "Магнус. Прошёл день, два или неделя. Я не знаю, день сейчас или ночь. Скорей второе, потому что именно ночью хочется грустить, но не без причины. Это уже вошло в привычку. Я до сих пор надеюсь, что досчитав до трёх, я открою глаза и увижу тебя напротив. Лохматого и невыспавшегося. Не Магнуса Бейна — Верховного мага, а..."       Рука съехала со строчки, оставляя за собой длинную чернильную линию, обрывающуюся на столе. Я не мог написать "мой". Слишком эгоистично, дерзко, дико.       Уничтожить: смять и выбросить.       Смятый в бумажный шарик листок покатился вдоль стены, прекращая свой путь ударом об изношенные ботинки.       Я был вынужден избегать появлений на глазах родных. Они знали о случившемся, хотя я ничего им не говорил. Джейс приходил несколько раз, говорил со мной (с дверью) и с тяжёлым вздохом уходил. Изабель первые дни оставляла поднос с едой под дверью, но позже продовольственные посылки прекратились. Не сомневаюсь, что к этому приложил руку Джейс. Возможно, и более вероятно, он предложил одну из своих блистательных идей — взять меня измором. Умно, немного жестоко, однако вряд ли на этот счёт были беспокойства. Я не был особо осторожен, когда выходил ночью прошерстить полочки на кухне. Некоторые бессонные ночи я просто бродил по Институту. Неделя запомнилась как семь дней жалости к самому себе. Никто не должен был видеть меня таким. Сумеречный охотник, отшитый нежитью. Ха-ха. "Из-за собственных эмоций ты не можешь видеть всей картины…"       Глупо. Очень глупо спихивать на его. Произошедшее — творение моих рук.       Выбросить несчастный клочок бумаги. В окно, например.       Если родители просто сказали мне "переживёшь", а сами с довольными лицами отправились по своим делам, то Джейс не мог долго терпеть. Может ему стало скучно? Дверь прогибалась от сильных ударов. Я представил друга врывающегося в крыло, более серьёзного, чем обычно, растрёпанного и бегущего через две ступеньки по лестнице. Не представляю, что он собирался делать. Мы не раз успокаивали Изабель. Будто закадычные подружки мы сидели втроём у неё на кровати. Я подавал бумажные платочки, а Джейс перебирал чёрные волосы и рассказывал, как лезвие гильотины повязывает алый галстук на шее ее бывшего. "Магнус, это снова я. Почему снова? Я написал тебе десятки писем, вывел тысячи букв... Но так и не осмелился отправить. Смешно, правда? Сумеречный охотник боится отправить записку, в которой пытается извиниться. Я остерегаюсь твоего молчания в ответ. Когда ты злишься, твоё молчание... Словно ты избиваешь раненого."       Глазами я пробежался по начерканному и с непроницаемым взглядом разорвал исписанный лист. Волокна бумаги мучительно отделялись друг от друга, издавая короткий визг.       Нужно забыться...       Джейс барабанил, не жалея костяшек. Дверь стонала под каждым ударом, но не впускала нежеланного визитёра. — Немедленно открой, Лайтвуд, или я к чертям вынесу дверь,— он говорил обеспокоенно. Боялся представить, что его ждёт за дверью? Неподвижное обмякшее тело среди комнаты?       Стук прекратился. Я облегчённо закрыл глаза — всё же Джейс бросил дурное (так я подумал). Руна на руке кольнула — парабатай — иногда связь только мешала. Он чувствует меня, я его. Боюсь представить, как ему сейчас хреново. Моей хандры хватит на целый штат. "Знаешь, каково чувствовать другого человека? Таинственную связь мы получаем на церемонии парабатай. Прокалывать булавкой пальцы и смешивать кровь не требуется. Достаточно руны, той, на руке, которую ты обычно целовал. Помнишь, ты ужаснулся, когда я сказал, что Джейс может всё почувствовать. Магнус, была ли связь между нами?"       Слишком запутанно. Ни о какой сверхъестественной связи речи быть не могло. Тут другое. Ещё один листок покатился рядом с плинтусом.       Стило шкрябало с внешней стороны двери. Попытки достучаться утопали в извилистых линиях Открывающей руны. Сердце защемило, когда комната приняла Джейса в недоброжелательные объятия. В первую очередь он должен был почувствовать запах. Так пахли осенние листья, перезимовавшие под слоем снега и грязи. Тошнотворно сладкий, и в тоже время, горький запах забивался в нос. Конечно, невозможно не заметить десятки, сотни белых пятен — смятые, разорванные, свёрнутые в шарик, они усыпали собой весь пол, кровать, стулья, стол. Одним глазом я заметил, как Джейс подобрал с пола несколько набросков. Он не глупый, чтоб при виде чернил, размытых, растёртых и размазанных по бумаге не догадаться о письмах. Незаконченных, перечёркнутых облаками завитушек, так и не отправленных письмах. Хотя огрызки бумаги больше походили на использованные носовые платки, изрисованные детскими закорючками.       Через некоторое время он заметил меня. Хм, тяжело не заметить чёрное распластавшееся у кровати пятно. Голова была откинута, будто из носа шла кровь. Я считаю его шаги. Сейчас подойдёт ближе и увидит с одной стороны хрустальный стакан, на дне которого ещё осталось немного янтарной жидкости. Да, сумеречные охотники тоже лечатся вот таким примитивным способом еще со времён появления алкоголя. С другого бока, чуть в стороне, лежал распотрошенный телефон: крышка отброшена, батарея - подо мной, а осколки экрана впиваются в руку. Помимо старомодных бумажных писем я ещё сочинял смс-ки. Получалось ещё более жутко. "В твоём духе сказать: я знаю, тебе больно, признаешь это — я остановлюсь. Магнус, мне больно."       Настало время райского пробуждения. Я услышал два стука по бокам, а потом тепло, исходящее от брата. Двумя руками он упёрся в пол и сел так близко, что я мог чувствовать, как он смотрит на мои закрытые веки. Представляю картину его глазами: мертвенно-бледное лицо, тёмные круги вокруг глаз, потрескавшиеся губы — и всё это вымочено в рассоле мировой печали. — Уходи, Джейс, — горло неприятно першило, из-за этого голос скрипел. Внутри что-то дрогнуло, и я рефлекторно сжал руку Джейс чуть выше запястья.— Не хочу появляться перед тобой в таком виде. — Как же я уйду, если ты меня держишь, балбес? — могу поспорить, он улыбался. Рад, что я не помер? Однако произносил он это осторожно и шёпотом.— Моя воля была, появиться перед тобой, раз на то пошло. — Уходи и всё,— вяло проговорил я, отворачиваясь от неотрывного взора. Руку его при этом отпустил. Я слышал его шаги, топающие к окну. Открыв глаза, я уже видел, как Джейс сжимает плотную ткань и резким рывком откидывает её в сторону. Его намерения не радовали. Комната наполнилась золотисто-кровавыми красками гаснущего солнца. День подходил к концу, унося неприятности за горизонт. Но не мои неприятности.       Пальцы нащупали холодное железо (очень приятно после нескольких дней возни с ручкой). Джейс ошарашено отступил — около самого носа со свистом пронеслась сверкающая звезда, со стуком влетевшая в оконную раму. Мимо. А жаль. — С ума сошёл? Ты не метал чакры несколько лет, как думаешь, почему Ходж не давал их тебе? — его колени снова опустились на пол, туда, где я минуту назад сидел. Сейчас беззащитный и ослеплённый солнцем, я на четвереньках отползал в тень, подаренную платяным шкафом. — Завесь окно,— кажется, я похож на застигнутого врасплох наркомана. — И не подумаю, — Джейс полз следом. — Твоя кожа стала жёлтой, как у мёртвого китайца, причём бодрящий аромат ко всему прилагается. А на волосы ты только глянь! В них будто ночевало семейство енотов. Я молчу про твои глаза, думаю, ты и так догадываешься какие они,— он резко остановился. "В нашей жизни случаются такие моменты, которые мы будем помнить всегда. Они потускнеют, изотрутся, пожелтеют, как старые фотографии, но останутся навечно в нашей памяти. Магнус, ты - самое яркое, что было в моей жизни и, могу заверить, наряды тут не причём. В твоём взгляде тонула Вселенная, а после - я, от твоих прикосновений..." — Это не конец света, Алек. Конец света, по его словам — возвращение Себастьяна. Я смотрел на него отрешённым взглядом. Лицо растянулось в болезненной кривой улыбке, я даже пытался смеяться, но с губ срывался только сухой кашель, пригибающий меня к полу. Жалкое зрелище. — Конец, — только и смог ответить мой охрипший голос. Закрыв лицо руками, я сгорбленной фигурой сидел у стены. Позвонки гребнем выступали из-под майки, а лопатки торчали обломанными крыльями. На кого я стал похож... — Мне плохо, Джейс. Он колебался. С одной стороны — был рад тому, что я склонен говорить, с другой — не знал какие слова подобрать. — Вижу,— тихо говорит он и убирает мои руки от лица. — Не можешь увидеть, — я замотал головой, сжимая одной рукой футболку над сердцем. — Здесь плохо. "Изабель говорит, при расставании с любимым человеком, внутри всё каменеет и моментально осыпается иссушенной глиной. В сердце зияет дыра. Чем больше любовь, тем больше пустоты. От меня должен был остаться контур, обрамляющий эту пустоту. Но пугает другое — я её не чувствую. Может, потому что не принял расставание? Или всё произошедшее глупый розыгрыш? Страшней всего от мысли... не любил? Обманывал тебя…"       От письма остались лишь мелкие, похожие на снежинки, ошмётки, усыпающие столешницу. Конечно, я любил. Люблю. Только на месте дыры уютно пристроился огромный булыжник, не дающий дышать. "Неважно, насколько выносливо моё сердце, однажды оно может рассыпаться и унестись ветром. Мне остаётся молить Ангела, чтоб ветер принёс крупинки к тебе."       Джейс больше минуты просто сидел, глядя в упор, и давил молчанием. Уверен, он меня не замечал. — Джейс? — ноль реакции. — Джейс!— позвал я, взмахивая рукой перед его лицом. — Что с рукой? — перехватив мою ладонь, он сжал её в своих лапищах. Цепочка ожогов, в виде языков пламени, браслетом оплетала запястье вместе с проступающими венами. На пальцах — множество порезов от бумаги, пятен чернил и запёкшихся ниточек крови (всё те же порезы от бумаги). — Уснул на стило,— соврал я, на самом деле не припоминая момента приобретения украшения. Джейс недоверчиво приподнял бровь. — Понял. Я не сумасшедший, Джейс, и не дурак. Род Лайтвудов оборвется на мне. И во мне нет ни капли желания еще и пятнать его клеймом самоубийцы. Ни за что. — Вот в чём дело, а я подумал, ты приковал себя к кровати руной и... Не смотри на меня такими глазами, они пугают. А вообще, было бы неплохо выгулять тебя. — Спасибо, как собаку,— буркнул я. — Собака — верный друг, но не об этом, — Джейс вмиг встал передо мной, протягивая руку.— Марш в душ, а то тебя с таким запахом демоны своим посчитают. Не хватало ещё нежити баловать себя таким лакомым кусочком. — Джейс! — раздражение вскипело сразу после его прихода и сейчас, бурля, выливалось через край. Я рывком встал и сразу же пожалел. В глазах потемнело, голова раскалывалась, словно от грохота грузового состава. Руки рефлекторно прижались к стене до поры, когда пол перестал чудесным образом раскачиваться. — Ужасно выглядишь, я бы сказал — паршиво,— скептически подметил Джейс. — Нужно завести тебя к девчонкам, может, подкормят. — Я не собираюсь умирать, слышишь? — однако заботливый братишка ничего не ответил. Он рылся в шкафу, будто в собственном, и через некоторое время выудил оттуда смятое полотенце. — Лови. Дальше, думаю, сам справишься — не в моих интересах подглядывать за мальчиками в душе,— белоснежная улыбка засияла на его лице. Мне оставалось закатить глаза и, шаркая ногами, пойти в душ. — За ушком потри, котик,— кинул он в след. — Придурок,— коротко промямлил я, обрывая возмущения скрипом крана и шёпотом воды. "Говорят, с некоторых дорог в жизни нужно уходить с поражением, чтобы найти новые, ведущие к счастью. Магнус, дорога к счастью у меня была и остаётся одна. Пугает, что мы больше не выйдем по этой дороге навстречу друг другу".        Нацарапанная записка осталась целёхонькой лежать на столе, пока до её не добрался Джейс. Изучив её, он не упустил возможности дописать "Раньше были чмоки-чмоки, а теперь слёзы да охи". Гадёныш.        Появляться на глазах Изабель и Клэри не хотелось, наверное, поэтому я плёлся за Джейсом, еле перебирая ногами. Пиная меня через шаг, Джейс таки приволок меня в столовую. Хвала Разиэлю, пахло заказной китайской едой, а не отвратной стряпнёй Изабель. Девчонки уставшими горгульями нависали над столом. Вовлечённые в оживлённый диалог, они не сразу заметили нас. Пока Джейс наигранно не откашлялся. Две пары глаз округлились и сразу же устремились ко мне. Слишком много внимания. — Привет, — на удивление самому себе, первым заговорил я. Изабель бесцеремонно кинулась мне на шею, перебирая лохматые волосы, которые топорщились пальмовыми ветками. Не хватало только бананов за ушами. — Тебе удалось,— обращалась она к Джейсу, но в его сторону так и не посмотрела — так была занята тисканьем старшенького. — Не стоит благодарностей,— надменным тоном произнёс он в сторону Изабель. — Хотя, можешь сделать одолжение — не готовь больше. Никогда. Может, проживём дольше. — А я? Мне можно не готовить? — Клэри подтянулась к Изабель. На случай если я буду падать от нехватки воздуха? — Не обольщайся, ты умеешь готовить кофе, женщина. Пригодишься, — Джейс ухмыльнулся, глядя, как Клэри закатывает глаза. Изабель раскачивала меня из стороны в сторону, словно двухлетнего малыша, оставленного одного в огромном супермаркете. Пришла пора вырываться. — Что с рукой?— спохватилось Иззи. От неё невозможно ничего скрыть. Заметит даже выпавшую ресницу. — Решил пошалить от безделья, да, сладенький? — Джейс, довольный неуместным стёбом, облизнул губу. А мне хотелось метнуть в него стул. — Слишком тихо, где... — Родители? — затараторила Изабель.— Решили прогуляться, ну, сам понимаешь. Может, забегут к Люку, он теперь знатная шишка. Правда, мама скорей спрыгнет с крыши Института. Ничего личного, Клэри. И чего ты рот раскрыл? Давай к столу,— последнее было сказано напрямую мне. — Я имел в виду Черча. — Черча? Чертовски привлекательного шерстяного засранца? — похоже, Джейс сослал всё на глюк. Признаюсь, Черч не питал ко мне тёплых чувств, а я к нему. — Ты гонял его из угла в угол, на кой чёрт он тебе сдался? Бедолага отдыхал, пока ты распускал слюни над бумажками. Я убью его. — Мяо обладал неким сверхъестественным даром успокоения, может и у Черча такой есть,— звучит глупо, знаю. Носком ботинка я достал табуретку из-под стола и всей своей тощей массой плюхнулся на неё. — С Черчем не прокатит. Мяо или, как там его — кот мага. Верховного, мать его, мага Бруклина. Думаешь, он не ставил на нём опыты? — Джейс, как всегда в своём репертуаре. — Не в его стиле практиковаться на животных. Скорей бы он выбрал меня. Но лучше всего, конечно, блондины. С золотистыми глазами. Много говорящие и лезущие не в свои дела. Представляю, какая надо мной грозовая туча. Имя Магнуса застряло в сердце острым осколком и при каждом упоминании царапало изнутри. — Как ты себя чувствуешь? — подала голос Изабель, заправляя непослушную прядь за ухо. Теперь три пары глаз хлопали ресницами, глядя в мою сторону. Опутанную тьмой и страданием. "С глаз долой из сердца вон? Нелепая чушь из попсовых песенок, придуманная наивными подростками. Я не могу спать, не могу погрузиться в себя и порыться в кладовых сознания. Каждый раз, опуская веки, я вижу твои глаза. Тёмная и, казалось бы, бесконечная вертикальная полоска подцепляла своим остриём, заставляя разглядывать волны и крапинки на золотисто-зелёной радужке. Отблески её похожи на блики заходящего солнца, утопающего в океане, о котором ты рассказывал. Скучаю по ним, по тебе... Сколько можно скучать? Сколько?" — Нормально,— скрипя зубами, я вышел из-за стола. — Не голоден. Джейс, зайдёшь за мной, я переоденусь. Изабель,— я бросил кивок сестре, растерянно глядевшей в мою сторону. Так ничего не ответив, я ушёл в сопровождении шёпота за спиной.        В тот вечер охота не задалась, собственно и в другие дни тоже. Мысли на этот счёт были разные, одна из них: Себастьян не найдет себе места, пока не исполнит свою "божественную" миссию. Другая — Джейс не хотел вовлекать меня во всё безумие, пока я со своей хандрой ничем не отличался от чёрствого круассана. Но! Я подавно не булочка. Однако, несмотря на пустые рейды, мы возвращались домой поздно. Родители наконец-то заметили меня, точнее ту часть, которую называют Сумеречным охотником. В полном боевом облачении с оружием наперевес и улыбкой побитой собаки, я распинался, о том, как же здорово вклиниться в привычное течение событий. Будильник, тренировка, набег на кухню, рейд — и не обязательно в таком порядке.       Несколько ночей подряд мы патрулировали город, правда, это ничем не отличалось от обычной прогулки, затянувшейся до утра. Спать приходилось днём, поэтому Иззи в шутку называла нас летучими мышами — это такие зверьки с жуткой мордочкой и еще менее привлекательными перепончатыми крыльями, — способными надрать задницу даже взрослому мужику. Роберт тут не причём. «Мне уже надоело собственное нытьё. Дни переворачиваются с листом в календаре — ничего не меняется. Я хожу на охоту, но ничего не происходит. Раньше звон клинков, жжение стило и запах крови возвращали к жизни. Я настолько привык к твоей заботе о моей жизни, что боюсь — если буду умирать, ты не придёшь. Меня не станет. И ещё один голубоглазый разобьёт твоё сердце. Я знаю, оно хрупкое и ранимое для мага. И это... мило? Извини...»       Сегодня мы вернулись раньше обычного, и мне удалось выспаться к полуденным лучам. Однако зеркало говорило обратное: синяки под глазами не сходили, видимо, им было там комфортно. А волосы? Мне давно следовало подстричься. Кожа, всегда бледная, по цвету походила на яичную скорлупу — Магнус был убеждён, что этот цвет не относится к белому. Портрет с недовольной миной творения криворукого художника глядел на меня. Зрелище довольно унылое, и обычно в такие минуты мысли возвращались к Магнусу. Снова и снова.       Прямо сейчас. "Я никогда не говорил тебе "ненавижу", ни разу — "прощай", не сказал "уйди" и так мало — "люблю". Равносильно тому, что я постоянно молчал, выслушивая твоё нежное мурлыканье. Молчал, когда хотелось кричать на весь мир... Появись возможность, и каждая минута наполнится этим словом с восхода солнца до его прощальной искры за горизонтом…"       Идея посидеть на лавочке напротив окна в гостиную целиком принадлежала Джейсу, который, кстати, всё это время провалялся на траве рядом. Как обычно энергичный и уверенный в себе, он пропускал стило сквозь пальцы, я же ждал, когда оно упадёт или застрянет между длинными сосисками. Как выяснилось, ночью, пардон, после восхода, он даже не прилёг. Как бы то ни было, этот парнишка был свеженький, как маргаритка (а на их у меня с сестрой аллергия, вот так вот, Сумеречные охотники тоже не совершенны). Это бесило. Пользуясь случаем, хочу добавить: от той привязанности, которую все (всего лишь Иззи, Клэри и Магнус) называли тем самым чувством, и в которое я верил сам, не осталось ничего. Парабатай. Братья. Друзья. И именно сейчас хотелось, по-братски, с ноги пнуть его стило, так как отблески резкими лучами резали глаза. — Прекрати или я откушу тебе руку, — раздражения в голосе хватало. Не прекращая попыток дозвониться Магнусу, я вертел в руках телефон. Широкий экран полностью был обляпан жирными отпечатками пальцев — ладони потели при одной мысли, что я услышу его голос. Да, я ещё тот депрессивный овощ. Кислый, так полагаю. А Джейс всё же остановил стержень между средним пальцем и мизинцем. — Ну-ка дай это сюда, — моей ответной реакции он не дождался. Заграбастал мой телефон и несколькими ударами разгромил его о бетонные подпорки лавочки. Смачный треск подхватили воробушки, сидящие на стрельчатом окне. — Вот так-то. — Ты разбил мой телефон!— голос сорвался, вместе с огромной плотиной, огораживающей гнев. Хотя это было временно и скорей уж на публику – то есть, яростное соло для Джейса. А он даже глазом не моргнул: пожал плечами и начал нести какой-то бред про то, что парни других парней не могут позволить звонить другим парням. Ну, вроде этого. Бред сивой кобылы. Мне нужно было позвонить Магнусу. Я должен. — Большое спасибо, — вспышка начала исчезать, как улитка, прячущая голову в раковину. Я подобрал осколок стекла и вертел его до тех пор, пока Джейс не заговорил. — Слушай, ты мне брат и всё такое... На нём,— конечно, он говорил о Магнусе, — прям кожа горит. Гордость и дикость в одном флаконе. А ты... Без обид, я ведь говорил, что мы братья. Ты такой обыкновенный. Если только твои глаза и волосы привлекли его, я бы задумался. Меня словно ударили под дых, потом хук сверху, повалили на землю и начали втаптывать в асфальт. Я открывал рот, пытаясь выдохнуть слова. Походил я, скажем, на рыбу, выброшенную к берегу. "Почему ненависть — такая мелочь? Ненавидеть легко. А вот разлюбить, с всё ещё занятым сердцем — сложно. После наших секретов (как оказалось, большинства моих), которыми мы делились бессонными ночами, уютными вечерами, поздними прогулками. После всех обещаний. После всего... Почему так сложно разлюбить?" — Придурок. Мы носим одну фамилию, мог бы хоть прикинуться настоящим братом. И так тошно. На секунду я подумал: ему хорошо, когда другим плохо, он будто питается негативной энергией. Некоторое время мы провели в тишине, вслушиваясь в шум города. По крайней меря я делал именно это. В один момент мне почудился скрип ворот, но это всего мимолётный глюк. — Ты ведь не ложился, — я не предполагал, а констатировал факт. — Где ты был утром? Я тебя искал. — Не искал, — самодовольная ухмылочка растянулась на его бодреньком лице,— ты проснулся полчаса назад. — Перечить ему не было смысла. Я даже не думал искать его, просто нашёл записку под дверью. — Провернул очень важное дельце по спасению одного дорогого для меня человека, — Джейс делал вид, что дело было сверхважности. Но я-то знал... — Ясно, проторчал у Клэри. По правде, я надеялся на его возражения, но он молчал. Молчал, когда мне хотелось слушать его беспрерывный лепет. Позже он заговорил. — Знаешь, что классно? — Джейс, не дожидаясь моего вопроса "И, что же?" сразу ответил. — Ты никогда от меня не отделаешься,— и оголил руку с руной парабатай. — Не отделаюсь? Магнус тоже так говорил... и как видишь... — Я снова нацепил страдальческую маску. — Хорош киснуть, а то завоняет помойками Бронкса. — Зачем мы тут? — этот вопрос родился в моей голове только что. — Хочешь услышать урок философии? — Джейс засмеялся — знал, как меня это бесит. — Ладно. Мы ждём. — Чего? Дождя? Хочу огорчить тебя, сегодня солнечно,— полная противоположность тому, что было у меня внутри. — Посмотрим, — он довольно улыбнулся и вскочил на ноги, оставляя за собой смятую траву. И ушёл, почти скрылся, но за высохшим розовым кустом обернулся. — Я тоже слышал скрип ворот. Вот так вот,— его смех скрылся в тенях Института. "Я много раз представлял наше примирение, мысленно переносясь в места, где мы были вместе. В наши места. Картинки, видимые словно сквозь воду, складывались в короткие сцены, в которых мы снова обнимаемся. Ты приподнимаешь мою майку, я застенчиво краснею и наигранно вырываюсь. Ты щекочешь своими губами мои, я перебираю твои идеально уложенные волосы. Ты целуешь, а я отвечаю..."       Он стоит напротив, а я не могу ничего сказать, не могу пошевелиться, не могу дышать. Позвоночник сжало, а желудок прилип к спине. Резко стало жарко — поток волнения окатил кипятком с ног до головы, после чего лёгкий двухбалльный ветерок забрался под одежду. "Магнус..." — Александр,— словно смакуя каждую букву, протянул он. Сейчас его акцент слышался отчётливо. Голову снесло от собственного произнесённого имени. Одет он слишком просто: серые джинсы, белая рубашка и... лёгкий шарф синего цвета (где-то я его уже видел). На волосах не было литров лака и тонн блёсток, но уложены они были аккуратно. Магнус, с которым я залипал вечерами около говорящего ящика. Магнус, чьи глаза я видел раньше лучей солнца. Магнус, сказавший "это ничего не меняет".       Магнус всего лишь назвал моё имя, а я представляю, как по чистому листу бегут строки. Одна за другой. Новое письмо, которое я ни за что не порву и не выброшу. Письмо, которое я буду писать всю оставшуюся жизнь. Письмо, в конце которого появится две подписи. Александр Лайтвуд и Магнус Бейн.