Ubi caritas

Ubi caritas et amor Deus ibi est... ***** Твоя любимая молитва. Да, я это помню. Помню, с каким воодушевлением ты всегда пела ее. Казалось, что еще секунда - и крылья отрастут за твоей спиной, твои ноги оторвутся от подставки хоров, и ты сама вознесешься к резным сводам купола собора Святого Петра. Собора, который стал домом для многих страждущих душ. В том числе и для меня, и для тебя. Иногда ты была похожа на ангела. Не в мирской жизни, нет. Быть может, если бы я встретил тебя на улице в обычный день, то вряд ли бы обратил на тебя внимание. Но когда ты приходила в храм и пела во время мессы... Тогда с тебя словно спадала пелена серых будней, серого времени, что течет снаружи. Но не в церкви... Тогда ты светлела, и становилась подобной той чистой, неземной мелодии, воспеваемой стройными голосами хористов. Помнишь, мы были друзьями. Чуть ли не с первого дня нашего знакомства. Помнишь, мы обсуждали, какую красивую полифонию подобрать для той или иной мессы? В потоке какой мелодии голоса певчих будут переливаться более звонко и плавно? Или же после мессы мы долго сидели в храме и могли часами разговаривать об искусстве титанов Эпохи Возрождения. Глядя на тебя, я радовался тому, что есть еще люди, неравнодушные к прекрасному, к неземному, к чему-то возвышенному. Что еще не все чувства отдало человечество взамен на прогресс и новые технологии, поработившие и разум, и сердца людей. Я радовался тому, что встретил родственную душу. Ты отвечала мне такой же искренней радостью. И от этого становилось тепло на душе. Да, мы были друзьями. Наверное... ***** Я помню, как был вынужден отдалиться от тебя. Не сердись на меня, мой маленький друг. Ты ведь знаешь причину. И крылась она не только в тех подробностях, что я узнал о своем приемном отце. И не в том плане, что потихоньку созревал в моей голове. О да, ты знаешь причину, как никто другой. Потому что крылась она в твоих робких взглядах в мою сторону, в случайных, едва ощутимых прикосновениях. Она была в тебе, в твоей душе. В том чувстве, что ты так тщательно и тщетно скрывала от меня. И самое страшное было то, что я ощущал его зачатки и в своем сердце... Нет, я не мог повторить ошибки своего любимого отчима! На его примере я узнал, до каких грехов может довести подобного рода чувство, что миряне так трепетно зовут любовью. Она доводит простых людей до уныния и самоубийств, а священников - до грехопадения и разврата. И то, и другое непростительно. Для всех без исключения. Для меня всегда существовала одна-единственная любовь - любовь к Богу, к Отцу Небесному. Именно это чувство я именовал подобным образом. А чувства к другим людям - лишь физическое влечение, похоть, что существует на уровне инстинктов, что делает нас не подобными Богу, а похожими на зверей. Так я думал. До поры до времени... ***** Но проклятые сомнения не давали мне покоя. Впервые они дали о себе знать, когда я вдруг не обнаружил тебя среди певчих во время вечерней службы. Сперва я не придал этому значения. Однако, не увидел тебя и на следующий день, и через два дня, и через неделю. Тогда я начал беспокоиться. Всё-таки воспоминания о былой дружбе... Нет, скорее всего, не они... В общем, что-то вдруг щелкнуло в голове, словно подогнало меня. И я решил позвонить к тебе домой. Сердце болезненно пропустило удар, когда трубку вместо тебя взяла твоя мама. На вопрос, куда ты пропала, она ответила то, что я меньше всего хотел услышать. Госпиталь. Острая пневмония. Антибиотики и упрямо держащаяся температура. Хотя разум противился моему желанию навестить тебя, сердце же говорило обратное. Оно словно специально напоминало мне о тебе. Каждый вечер я высматривал тебя в толпе прихожан, искал возле фресок Микеланджело, которые ты так любила рассматривать, напрасно вслушивался в голоса хористов, надеясь различить в них твой. Но увы, ты не могла быть среди этого всего. Я это знал. ***** Тепло... Так невообразимо тепло становится на душе от этого воспоминания. Не знаю, почему. По идее, я должен был негодовать тогда, должен был корить себя за то, что нарушил узаконенный мной устав священнослужителя. Но почему то не смог. Не смог тогда, не смогу и сейчас. Помню белые стены узкого больничного коридора, на чьем фоне моя черная сутана особенно выделялась. Помню косые взгляды медперсонала и больных, когда я подошел к двери в твою палату. "Неужто девчонка помирать собралась, раз к ней уже священник идет?" Благоразумно пропустив данную фразу мимо ушей, я открыл дверь. В палате, освещаемой лишь светом настольной лампы, я увидел тебя. Привычная картина в непривычной обстановке: сидишь на кровати, руки подпирают голову, на коленях лежит книга. "Искусство иллюминатов". Автор: профессор Гарвардского университета Роберт Лэнгдон. Ты всегда находила историю этого тайного общества занимательным. И я, пожалуй, в этом солидарен с тобой. Иллюминаты действительно заслуживают особого внимания... Пара шагов, и я уже стою у твоей постели. Похоже, ты так увлечена чтением, что даже не обратила внимания на посетителя. Оторваться от страниц тебя заставляет лишь мое легкое прикосновение к твоей руке. Теплая. Наверное, от температуры. Боже, я не ожидал, что могу так соскучиться по тебе. По твоим взглядам, по твоей легкой, немного печальной улыбке. Ты молчишь, ведь говорить тебе запрещают врачи. Из-за болезни. Закашляешься, если попытаешься заговорить... Но я все равно вижу и понимаю, что ты так желаешь мне сказать. За тебя говорят глаза, твои сокрытые эмоции, которые так и хотят вырваться наружу. Я понимаю тебя без слов. Не потому, что мы уже давно знакомы и хорошо общаемся. А потому, что я чувствую ровно то же самое, что и ты. Знаешь, а ведь я впервые не хочу противиться так называемой любви... Твоя теплая ладонь в моей ледяной. Робкое движение навстречу друг другу, желая оказаться ближе. Секунда - и я ощущаю на своих губах поцелуй. Легкий, неглубокий, трепетный и нежный. Как прикосновение перышка. Ангельского перышка. Нет, не опускай глаза, мой друг. Я не виню тебя, ни в коем случае. Знаешь, лучше не думай сейчас ни о чем. Ты ведь болеешь, тебе лучше не переживать и не тормошить усталые нервы. И я на время оставлю продумывание своего плана. Хотя... может, не стоит претворять его в жизнь? Быть может, не так уж я и прав? Ведь сейчас я поступаю ровно так же, как когда-то поступил мой приемный отец, епископ. И чувствую то же самое, что и он. Может быть, я ошибался насчет земной любви? А впрочем... Потом разберусь. Не в этот вечер. Я внезапно чувствую, как вздрогнуло твое тело в моих объятиях. Плачешь? Нет. Касаюсь губами твоего лба. Кажется, температура вновь подпрыгнула, и появился озноб. Да, наверное, так и есть. Ложись и отдыхай, мой друг, восстанавливай силы. Собор Святого Петра соскучился по твоему голосу. И я тоже. Ubi caritas et amor Deus ibi est. Возлюби ближнего своего любовью Господней. Раньше я думал, что эта заповедь относится только к родителям или наставникам. Но, похоже, ошибался. Понимание этого пришло мне вместе с твоим поцелуем... Быть может, мне и вправду пересмотреть свои замыслы в отношении епископа, или вовсе отказаться от них? Подумаем... ***** - Полиция утверждает, что камерарий Патрик МакКена скончался в результате тяжелых травм, полученных им во время его героического поступка, - почти скороговоркой произнесла фразу девушка в строгом бежевом костюме, стоявшая на фоне собора Святого Петра. - Прихожане требуют немедленно канонизировать камерария, - начал было говорить следующий корреспондент, но не успел. Щелкнула кнопка, экран потух, а пульт бумажным самолетиком перелетел комнату и плюхнулся где-то у противоположной стены. Светловолосая девушка нервно теребила косу, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы. - Нет, Патрик, - полушепотом выдохнула она чуть дрогнувшим голосом, - ты не святой. И даже я ничего не могу против этого возразить... Непослушные капли проскользили по щекам, оставляя за собой влажные дорожки. Всхлипы прорезали воцарившуюся тишину. То говорила любовь в сердце девушки. Обожженная, словно тело ее возлюбленного. Но живая. Несмотря ни на грехи оного, ни на его бесславную смерть.