Артерия жизни (рабочее)

Я не помню, как я оказалась на улице. Я не знаю, что руководило мною, что заставило выйти в реал. Туда, где я была уверена, мне не место. Да какой там выйти, я, как ошпаренная, выбежала из дома и даже не подумала остановиться. Не подумала просто осмыслить, что я делаю и зачем. Будь я в своем уме, я бы ни за что не сделала этого, тем более днем. Солнце безумно режет глаза, свежий поток воздуха обжигает кожу, по всему телу бежит мелкая дрожь, а ноги поневоле становятся ватными, и я падаю на траву. Пытаюсь сориентироваться, но окружающие звуки перекрывают что-то в голове, обездвиживают меня. Я даже не предпринимаю попытки попробовать встать, а просто отдаюсь на растерзание того, от чего бежала годами. Мой взгляд бегает по пятиэтажкам, которыми я окружена со всех сторон. Чувство того, что они давят на меня, нарастает, и я беспомощно поднимаю глаза вверх. Картинка сменяется и моему взору предстает бледное небо, по которому, словно по голубоватому листу картона, плывет небольшая стайка птиц. Они беззвучно махают черными крыльями, и мне кажется странным, что я не слышу ничего. Совершенно ничего. Но это беспокойство тут же сменяется непонятным облегчением. Мои плечи, до этого напряженные, расслабляются, и на миг я словно отключаюсь. Перед глазами все плывет, небо и птицы смешиваются, словно краски на палитре, и ко мне приходят первые мысли. Точнее, осмысление слов, услышанных, кажется, вечность назад. «Доминик… умер. Некоторое время назад он лишил себя жизни. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что это может быть для вас потрясением. Но я подумала, что вы должны об этом знать». Они, как острый клинок, ударяют мне в голову, и от этого тело прошибает ток. Все логично: за первыми мыслями первые ощущения. Но для меня это слишком резко, слишком сильно. Кончики пальцев ощущают колкую траву, глаза начинает щипать, щеки обжигает огнем, а вата, которая застилала уши, исчезает, и меня оглушает собственный крик. Неужели я так умею? Звуки снова пропадают, но, спустя мгновение, накрывают новой волной. У меня возникает ощущение, что она еще гуще, и вот-вот что-то произойдет. И действительно, теперь, сквозь свой вопль, я слышу знакомые голоса и приближающиеся шаги. Но почему я не могу контролировать себя? Сильные руки сжимают мое плечо, и прямо над ухом я слышу голос матери: - Сильвия, Сильвия! Кажется, она встревожена. Но я все равно продолжаю кричать. - Да заткнись ты, - колено прошибает жгучая боль, и я вижу, как брат вновь замахивается, чтобы ударить меня ногой. Я инстинктивно сжимаюсь, готовясь принять удар, но мама останавливает его: - Прекрати! - Прекратить? Ты не видишь, что она творит? Ты опять будешь позволять ей вытворять все, что ей вздумается? Я и не помню, когда они так могли кричать друг на друга. «Доминик… умер. Некоторое время назад он лишил себя жизни…» - я жмурюсь, чувствуя, как роковой голос в голове перекрывает перепалку мамы и брата. Поднимаю дрожащие ладони к лицу и закрываю глаза. Я слышу его четко, близко и так естественно, что переживаю этот момент снова и снова. Слезы катятся по моему лицу, я пытаюсь привстать, но моя попытка отдается ноющей болью в коленке. Это я виновата! Я! Прикусив губу, начинаю ползти вперед, но осознаю, что становится еще больнее. - Сильвия, - чувствую, как чья-то рука пытается приостановить меня. Рычу и скидываю ее, а затем выпрямляюсь. Не знаю, откуда у меня взялась энергия, но знаю, на что ее потрачу. Срываюсь с места и, прихрамывая, бегу к крыльцу. Больно, хочется упасть и не двигаться, но я думаю о Доминике. Ему тоже, наверное, было больно. Ну конечно было больно. Захлопываю за собой дверь и провожу рукой по замочным скважинам, так как после «живого» света не могу сфокусировать зрение. Не обнаружив в них ни одного ключа, на ощупь накидываю цепочку, и довольно вовремя. Дверь резко приоткрывается, и сквозь скважину я вижу искаженное злобой лицо брата. Понимаю, что времени в обрез, поэтому бегу прямиком на кухню. На какой-то момент я останавливаюсь, потому что совершенно не помню, в какой она стороне. Но шум сзади заставляет надеяться на везение и мои ноги сами ведут меня вперед. По пути задеваю плечом какую-то картинку в рамке, висящую на стене, та падает, но я не обращаю никакого внимания, потому что вижу знакомую дубовую дверь с матовым стеклом. Забегаю на кухню и с силой захлопываю ею, придвигаю к ручке стул, который оказался рядом, тем самым перекрывая проход на некоторое время. Не понимаю, куда делась моя боль и откуда у меня силы, но в душе радуюсь этому. Значит, я все делаю правильно. Значит, это судьба. Порой, мы совершаем опрометчивые поступки, полагаясь на ощущения и эмоции, но сейчас не тот случай, и я в этом уверена. Но разве я когда-нибудь думаю здраво? Хлюпаю носом и вытираю рукавом слезы. Что я наделала? Доминик… В голове всплывает его образ в тот день, когда мы познакомились. Его улыбка и заражающий позитивом юмор показались мне забавными, но я была уверена, что это маска. Нет, я знала. Такая же, как у меня на лице, только невидимая. Как он там написал? Открытый мир, закрытые раны. Я так хотела раскрыть его, я ведь знала, что с ним что-то не так. А к чему это привело? Господи, что я наделала? Крепко сжимаю зубы, чтобы не взвыть, но ничего не получается. Я действительно плачу. Желание вернуться хотя бы на неделю, хотя бы на день раньше одолевает меня, но осознание того, что уже поздно, еще больше выбивает из колеи. - Глупый, суицид ничего не решает, - я не слышу своего сбивчивого шепота. Наверное, мысли вслух. Подбегаю к висящим шкафчикам над разделочным столом и распахиваю один за другим, в надежде найти то, ради чего я здесь. Смутно слышу быстрые приближающиеся шаги за дверью и падаю на колени перед нижним ярусом. Роюсь в каждой полке, буквально переворачивая все вверх дном и, наконец, натыкаюсь на то, что искала. Достаю и ставлю перед собой, зная, что ни на каплю не сомневаюсь в своем решении. В дверь раздается первый стук, который заставляет вздрогнуть и обернуться. К счастью, стул еще на месте, к несчастью, это ненадолго. Перевожу дыхание и протягиваю руку к своей находке – набору фирменных ножей. Некстати вспоминается, откуда он у нас. Интересно, возможно ли пронестись по какой-либо истории из жизни за секунду? Мне показалось, что да. Мы выиграли этот набор в кулинарном конкурсе несколько лет назад. Да, именно мы – вся наша семья. Это произошло в теплую весеннюю субботу. Помню, я проснулась от первых лучей солнца и побежала будить брата, а затем родителей. Я знала, какой был день, и я знала, что нас ждет. В то время моя мама работала поваром в сети кафешек, названия которых я никогда не могла запомнить. Зато я помнила, что только по одному нашему городу их было пруд пруди. Наверняка, ничего не поменялось за это время. Раз в год среди этих кафе проводился мини-конкурс на лучшего повара года. Я была уверена, что победа будет нашей, потому что мне казалось, что кроме мамы никто не умеет готовить так вкусно. И я оказалась права… Очередной удар в дверь прерывает мои мысли. Сглотнув подступивший комок к горлу, уверенно вытаскиваю за рукоятку самый большой нож. Родители никогда не пользовались ни одним из них, отмахиваясь, мол, пусть будет на «черный день». Что ж, наверное, он настал. Поворачиваю нож под разными углами и чувствую возобновляющуюся пульсацию в колене. Сердце и кулаки в дверь бешено стучат в такт друг другу. Тяжело дыша, прислоняюсь спиной к кухонной плите. От нее веет теплом, а значит, недавно здесь что-то готовили. - Я так долго ждала, и я так долго набиралась смелости… - не понимаю, зачем это говорю, но остановиться не могу, - И сейчас я совсем не боюсь… - крепче сжимаю рукоятку обеими руками, - Потому что… Потому что ты хотел жить и ушел. А я… не хотела жить и живу. Ты… герой. Замахиваюсь и решаю начать с того, что мешает больше всего – боль в колене. С силой ударяю по нему ножом, и на миг у меня перехватывает дыхание. Я замираю. Кажется, задыхаюсь. Инстинктивно пытаюсь поймать ртом воздух, но не могу. Тело тут же прошибает жар и, в отличие от прошлого раза, я слышу свой истошный крик. Он смешивается со звуком бьющегося стекла кухонной двери. К моим ногам падают осколки, и я прекрасно понимаю, что сейчас меня спасут. Нет, нет, нет! Лихорадочно трясущимися руками вынимаю лезвие и с ужасом вижу, как из колена фонтаном бежит кровь. Слышу крик матери и прислоняю прохладное окровавленное лезвие к разгоряченной коже. Надавив, веду линию вниз по руке. Я никогда не резала вдоль, потому что никогда не планировала умереть. Некстати приходит мысль, что, возможно, Доминик хотел бы, чтобы я жила. По щекам текут слезы, я часто моргаю, и те падают на кафельный пол. Прости меня, но я предпочитаю смерть, потому что слабая. Потому что не умею адаптироваться в реальности. Потому что меня нужно было выслушивать, а не слушаться. Потому что ты нужен мне! Довожу линию до запястья и смотрю, как темно-красная жидкость, словно по сигналу, покидает "место жительства". А ведь она похожа на армию солдат-эритроцитов, одетых в красные мундиры, которые вышли бороться... и проиграть. Делаю второй, третий, четвертый порез и уже не могу остановиться. Меня трясет, из горла вырываются рваные крики. Я знаю, что уже задела главные артерии. Я вижу, что вокруг слишком много крови. Хочется лечь, потому что тело становится ватным и тяжелым. Почему они еще не добрались до меня? Эй, мама? Эй, братик? Перед глазами все плывет и покрывается дымкой. Последняя мысль все же настигает меня и добивает своей неизвестностью: как он покончил с жизнью?