Катарсис

Герр гауптштурмфюрер Амон Гёт полулежал, развалившись, в широком кресле в спальне своей виллы близ концлагеря, где он был главным комендантом, в Плашуве, Польша. В теле чувствовалась приятная усталость, на лице его была рассеянная полуулыбка, и только лишь печень герра коменданта, возможно, проливала невидимые миру слёзы по причине ударной дозы выпитого шнапса не самого лучшего качества. Однако алкогольные пары не задурманили его разум до такой степени, чтобы не донести до его слуха приглушенный звук упавшей далеко внизу, в подвале, посуды, и не подать сигнал опасности. Он потянулся, прислушиваясь, и мгновенно, с армейской реакцией вскочил, и было удивительно, каким напряженным и подтянутым стало его тело, секунду назад казавшееся ленивым и оплывшим. На ходу накидывая китель и застегивая рубашку, он быстро спустился вниз по лестнице. Шум определенно донесся со стороны кухни, но что было его причиной? Будь то неловко пробежавшая мимо тарелок крыса или сама по себе упавшая вдруг палка, герра Гёта, конечно, не пугал ночной полтергейст. Тем не менее, он встал в темный угол рядом с дверью на кухню, из щели под которой пробивалась полоса золотистого цвета. Помимо этого, оттуда доносились голоса. Один из них определенно был ему известен: он принадлежал служанке Хелен. Обычно робкий и то и дело прерывающийся от страха, когда она говорила с ним, сейчас её голос стал уверенным и твердым. — Разумеется, фрау Розенберг, вы можете взять всю еду себе. Разделите её поровну между всеми в вашем бараке. Нет, эти свиньи ничего не заметят — они так напились сегодня вечером, что не составит труда убедить их в том, что они сами всё сожрали. — Спасибо тебе, милая! Другой голос принадлежал, кажется, старой еврейке из третьего барака, заходившей иногда на кухню, чтобы помочь служанкам вымыть посуду. Гёт был уверен, что она одна из заключенных, и был взбешен тем, что его сравнили со свиньей, но дал ей беспрепятственно уйти, отступив в темноту ещё дальше, и только дождавшись, когда шаги ночной гостьи стихнут, пинком распахнул дверь. Хелен тихо ахнула, пытаясь вжаться спиной в щель между печью и шкафом, и закрывая рот ладонью, пытаясь сдержать страх и крик. Она мгновенно поняла причину визита по мрачному и злому выражению лица герра коменданта, и успела схватить один из кухонных ножей, выставив его перед собой, чтобы дать понять, что готова защищаться. Однако Гёт был настолько взбешен, что, кажется, не заметил этого оружия в её руках — или посчитал, что от еврейки-служанки нельзя ожидать серьёзного сопротивления. — Вижу, ты догадалась, что я всё слышал? Значит я — всего лишь пьяная свинья для тебя, да? Ты не забыла, кто вытащил тебя из концлагеря? — Амон приближался к ней, и движения его из резких и импульсивных постепенно становились плавными, почти кошачьими, а в голосе появились вкрадчивые нотки. — Я могу вернуться туда, если вы хотите, герр комендант. — Хелен послушно опустила голову. Она знала, что провинилась, и не хотела раздражать его ещё сильнее. Неизвестно, что этот монстр сотворил бы с ней, скажи она ему всё, что думает — тем более сейчас, когда он пьян и разозлён. — Туда? В грязь, к непосильно тяжелой работе, чтобы упиваться тем, как ты чиста по сравнению со мной, зверем, чудовищем? — Я готова принять любое ваше решение. Единственное, чего я прошу, — не наказывать ту старую женщину, что заходила ко мне… И не трогать других заключенных. — Ты готова одна взять на себя всю вину? Но зачем? Чтобы гордиться тем, как ты невинна и покорна этому зверю, герру коменданту? О ужас, кажется, он мог читать её мысли. Хелен сглотнула, стараясь сдержать все те слова, что мечтала бросить ему в лицо — о своем унижении, о страдании сотен и тысяч других в этом концлагере. Она гордо подняла голову, даже сделала шаг вперед, отойдя от стены навстречу ему, но не сказала ни слова в ответ. Гёт казался почти успокоившимся, только в глубине темно-серых глаз горел огонь, пугающий Хелен. Было ли это безумие или просто отсветы пламени? — Хмм, послушай, — тон его был почти умиротворенным, мурлыкающим. — Интересная мысль пришла мне в голову: если ты действительно так покорна судьбе, находясь сейчас в руках этого монстра, герра Амона Гёта, то, верно, будешь выполнять всё, что он пожелает? Внутри всё похолодело, она чувствовала болезненную тяжесть внизу живота. Он в это время ходил вокруг неё, задумчиво наклонив голову и сдвинув брови, словно размышляя. Ему вспоминалось, как он впервые увидел её, только приехав в Плашув в качестве коменданта. Для уборки большой виллы понадобилась служанка: стоял холод, ветер с редким колючим снегом бил в лицо, но на улице выстроили длинную шеренгу из девушек-заключенных, и он ходил вдоль неё, разглядывая одну за другой. В глазах их была надежда, страх и собачья готовность служить — одна Хелена стояла, опустив голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. Он выбрал её единственную, казавшуюся незаинтересованной в теплом месте, в том, чтобы вырваться из бараков. Действительно, она казалась равнодушной к его чарам, одинаково спокойно принося еду, набирая ванну, полируя ему ногти, равнодушной… И недоступной! И вот сейчас она стоит перед ним, очевидно виноватая, полностью в его власти, но такая гордая и по-прежнему неприступная! Впрочем, он не знал, что в действительности творилось в душе Хелен. Она тоже запомнила тот момент, когда он выбрал её: он подошел к ней, и всё же подняв голову и посмотрев на него, смерть в человеческом обличье, ощутила почти электрический удар, почувствовав животный магнетизм, исходящий от его серых глаз, казавшихся темнее под длинными ресницами. Тяжело было изображать равнодушие, когда импульс пробегал по её телу от каждого его прикосновения, но тогда она могла сопротивляться, изображая спокойствие, а теперь — нет. — А что, если я накажу тебя? — подошел он к ней сзади. — Что, если я буду более жесток, чем ты сможешь вынести? — сказал он, чуть подавшись вперед и нагнувшись к ней. Теперь она могла слышать его шепот у себя над ухом — пугающий, леденящий. — Я в вашей власти, в этом нет никакого сомнения, — она хотела показаться ему стойкой, стараясь сохранить самообладание и быть достойной противницей, а не человеческим мусором, пресмыкающимся в ногах плашувского зверя. Но по коже пробежали мурашки: ещё никогда герр Гёт не приближался к ней так близко. Несмотря на весь страх, она чувствовала интимность этого момента. Она не знала, что делает он сзади, не решаясь обернуться. Держит ли он свой «вальтер» наготове, собираясь расправиться с ней в один миг, или заносит руку для удара, чтобы сделать её смерть долгой и мучительной? Неожиданно для себя она ощутила мягкое касание его рта к своей шее. Он нагнулся к ней ещё ниже, и происходящее стало удивительным. Она смогла ощутить мягкость его губ, чуть царапающую щетину на подбородке. Хелен вздрогнула – и в ту же секунду утратила власть над собой: чуть приобняв её сзади, Амон выкрутил ей запястье, она вскрикнула от боли, и нож ударился о пол, чуть звякнув и отскочив от каменных плит. Он отпнул его носком сапога глубоко под шкаф. Последний рубеж защиты был утрачен. Теперь он, властно держа Хелен, заставлял её тело, ослабевшее и податливое в его объятьях, дрожать от боли и удовольствия. При каждом его жестоком поцелуе, больше походившем на укус, он прихватывал зубами нежную кожу на шее, впивался в неё, опускаясь ниже, затем грубо стащил вниз с её плеч старую белую рубашку. Понимая, что Амон может зайти как угодно далеко, она вскрикнула, попыталась вырваться, и ощутила, как сильны его руки, казавшиеся до этого мягкими и холеными. Он зло зарычал, стиснув её, и заломил ей руки за спину, подтолкнув её к стене, где висела кухонная утварь. Высоко заведя её руки, он хотел привязать их к подкосу балки у неё над головой. Впрочем, рядом не было ни одной веревки, и он растерянно шарил глазами по стенам, выискивая нужное: наконец его взгляд упал на коптящий тусклый светильник, свисавший потолка на длинной тонкой цепи. Одной рукой удерживая Хелен, он с трудом дотянулся до неё, смахнув и разбив светильник, а затем выругавшись: цепь накалилась и обожгла его. Стекло упавшего светильника разбилось, керосин из него разлился темной лужицей, и на кухне стало совсем темно, а теплый жёлтый свет сменился слабым холодным сиянием лагерных фонарей, попадавшим сквозь окна, отчего на полу образовывались длинные бледного цвета прямоугольники. — Теперь ты никуда не сбежишь от меня… Грязная тварь! — зло прошипел он, привязав её тонкой цепью за руки. — Если ты решил меня наказать, то веди себя достойно! — выкрикнула в ответ она, понимая, что терять уже нечего, а монстр взбешен до предела, и нет смысла вымаливать у него прощения. — А-а, достойно? Да кто ты такая? Ты всего лишь воровка, и в старые времена тебя высекли бы плетью на главной площади города! По-видимому, выкрикнутая в запале идея ему понравилась, и он начал выдергивать ремень из штанов. Ей не пришлось долго гадать, будет он жестким или мягким — Амон замахнулся и, не задумываясь, с силой опустил его на её обнаженное тело. Удары кожаного ремня можно было бы стерпеть, но тяжелая металлическая пряжка каждый раз, как ей казалось, рассекала тело в том месте, куда опускалась. Он зло стиснул зубы, замахиваясь снова и снова, пока Хелен пыталась изворачиваться, чтобы не попасть под очередной удар. Рубашка и еле держащаяся юбка окончательно сползли с неё. Но продолжалось это недолго: видимо, он еле мог сдерживаться, и отбросив наконец ремень в сторону, он подошел к ней совсем близко, расстегивая попутно ширинку и стягивая вниз штаны, затем грубо развернул её, и она ощутила внизу его горячее желание. — Не вырывайся… Я знаю, что ты хочешь меня! — зашипел он ей на ухо, небрежно проведя пальцами по её самому сокровенному месту, а затем размазав по своему члену выступившую влагу. *** Больно стискивая бедра, он толкался в неё снова и снова, удерживая её за талию одной рукой, другой помогая себе делать это стоя. Она не видела его, ощущая своей спиной только его горячее дыхание, обоняя запах винного перегара, который шел от него… Впрочем, как и всегда. О, он был просто огромен, кажется, разрывая её внутри, так сильно, что в глазах темнело, а она вскрикивала в такт его движениям. Внезапно эту тьму прорезали тысячи звезд, и ей показалось, что она сейчас высоко среди них, плывет по волнам блаженства, которое он ей доставил. Колени подгибались, и можно было только порадоваться тому, что она привязана и в любом случае не упадет. Послышалось сдавленное рычание: его рывки стали более медленными и сильными, по всему телу Амона прошла дрожь разрядки, и он выплеснулся в неё, с силой прижав её к себе, а она никак не могла понять, почему какая-то часть внутри её вовсе не протестует против этого, а с удовольствием поддается, потакая его грубости, подаваясь вперед для его удобства, и он, должно быть, понял это, поскольку тихо рассмеялся.