***
Утренние вести от полунищего газетчика, жившего напротив, не были приятными. С севера надвигались тучи и штормовой ветер, грозивший жителям Шадама полным разрушением убогих хижин в кварталах бедняков; те, у кого были дома получше, занялись их укреплением - стук деревянных молотков, бьющихся об доски, заполонил улицы. Это продолжалось примерно часа три, пока солнце не встало на середину неба; затем кто-то решил, что, может быть, дождя и не будет, и прекратил работу, а за этим "кем-то" последовали и другие. Душный полдень обволакивал тело Марии искрами горячей пыли, притупляя чувства и одурманивая разум. Весь город был погружён в сладкую полудрему сиесты, и на улицах оставались лишь те, кому незачем было прятаться от солнца - те, которым было некуда идти. Такие люди когда-то покидали свой дом и уходили в долгое, долгое путешествие по миру. Возвращались они ни с чем, изможденные, оборванные и бесконечно уставшие от рекламы; через их глаза проходили толпы ведомых существ, не воспринимающих никого всерьез, кроме избранных лидеров народных партий, и после этого жизнь казалась им настолько глупой штукой, что они могли и не искать себе полуденного убежища. Постоянно смеющиеся, исхудавшие и расслабленные, они стали козлами отпущения для всего городка. Женщина и сама не заметила, как всего на миг прикрыла глаза, но, когда она их открыла, мир уже не был прежним. Солнце исчезло с небес, ветер неистово трепал дешевые кривые стекла, повсеместно вспыхивали молнии. По полу текла светлая струйка крови; приглядевшись, Мария поняла, что это всего лишь дождевая вода, окрашенная краской, которая не успела засохнуть на стенах домов. С улицы доносились крики ворон, изгнанных холодным градом с родных свалок и крыш. Начался ливень.***
Дождь шел уже четыре дня, не останавливаясь ни на секунду. За водяной завесой стены домов казались побледневшими и размытыми, как на картинах модных художников. Сломанное радио, мирно стоящее на каминной полке, вдруг заговорило, чуть шипя и спотыкаясь. Правда, в последнее время единственная местная радиостанция пребывала в состоянии упадка и разорения; пришлось уволить почти всех дикторов, кроме одного - парня с самым звонким и мягким голосом в городе. Утром он включал микрофон и сообщал жителям, как он спал и что ему снилось; затем он молчал до часа дня, а после этого начиналась "передача для мужчин" - так он называл вздохи и постанывания очередной путаны, зашедшей в его студию. Близился конец недели, а вода все стекала с небес, словно кто-то собрал с земли всю грязные ткани и устроил гигантскую стирку на небесах - просто так, ради забавы играя с миром. Местные священники проводили все свободное время в кельях, пытаясь побороть злое создание, но все было без толку; раз за разом они выходили оттуда, разводя руками: "Что, дочь моя? Видишь, пока не получилось." Слова тонули в реках слез, сходящих с неба, и не было конца этому. Однажды она решила выйти на балкон, но с ужасом обнаружила, что не может даже приподняться со своего ложа; дождь, незваный гость ее головы, словно пригвоздил ее к домотканой простыне своим шумом. Время все текло и текло, дождь все шел и шел, а Мария уже не вставала с кровати от тоски; ей просто незачем было делать это - весь дом дышал влагой и смертной свежестью покоя. Время все текло и текло, дождь все шел и шел, а радио на полке издавало какие-либо звуки все реже и реже, формальным тоном объявляя о чужих смертях: "...Скоропостижно покинула нас Анита Четри. Мирно почил в расцвете лет Каси Мхарабж. Преставился Кайлаш Рой..." Время все текло, дождь все шел и шел, а радио на полке говорило все реже и реже, тише и тише, объявляя лишь имена и даты, имена и даты... Умер Анджей Фариа. Умерли Калидас и Лидия Десаи. Умерла Мария...