Вальс на троих

…и-и р-раз! Пенными гребнями взмывают и отступают, шурша, по дну паркета подолы дамских платьев в такт срывающимся со смычка каплям его мелодии. Шерлок видит их, даже прикрыв глаза – алые, бисерные, острые, они разлетаются по залу, жаля белые плечи женщин и пятная атлас мужских кушаков. Скрипка в его руках дрожит всем телом, выворачивая тонкую шею, чтобы заглянуть ему в лицо, но Шерлок надежно укрыт непроницаемым светом софитов, выставляющим его на всеобщее обозрение. «Положи на самое видное место то, что хочешь спрятать, Шерли» - голос Майкрофта, эхом разносящийся по бесконечным стылым коридорам, - единственный посторонний звук, способный, не нарушая, вплестись в эту музыку, в эту нотную криптографию его сердца. Майкрофт не приехал смотреть, как Шерлок роняет звуки-признания в переполненный зал, задыхаясь от собственной откровенности, от вседозволенности чувств, никогда не ведомой ему прежде – с каким-то остервенелым упоением выговаривая каждое слово, каждую интонацию этого бесконечного, безнадежного, безграничного «люблю»… Музыка, предназначенная лететь, бьется об арочные своды вычурного потолка и оседает хрусткой стеклянной пылью под каблуками танцующих. …и-и два! У Джона на виске суматошно колотится маленькая синяя жилка – Шерлоку нестерпимо хочется зажать, придавить, почувствовать ее биение истерзанными подушечками пальцев, - а больше в нем не шевелится ничего, монолитно застыв в этой формочке для выпекания Джона Хэмиша Ватсона, будущего отца семейства. В том, как стоит рядом с ним Мэри, Шерлок читает такую безоговорочную, такую самоуверенную и оттого дружелюбную готовность всякую минуту шагнуть чуть в сторону, отойти, не мешать, не мешать ничему, - что ему нестерпимо хочется выблевать из себя это чуждое, ядовитое, бабское, называемое ревностью среди людей. Выблевать прямо здесь и сейчас – и хорошо бы прямо ей на платье, неуловимо и вызывающе морщащееся на животе… -…вас троих, - говорит он вслух, сглатывая горькое рвотное послевкусие, и не успевает умереть от стилетного взгляда Мэри, за долю секунды до счастливо издохнув под фейерверками, взорвавшими серую небесную гладь в зрачках Джона Ватсона. …и-и три! На «три» всегда бывает Майкрофт, всегда, сколько он себя помнит – вальс, несущий его, кружащий, помогающий не упасть неловким белокожим толстячком посреди битком набитых залов под хохот праздного стада, был написан только для этого. Чтобы всегда и отовсюду приводить его к Майкрофту – на счет «три». Поэтому Шерлок не удивляется хищному силуэту знакомой машины, притаившемуся в темноте, - там, куда не достают языки света и обрывки музыки покинутого им праздника. Он дергает ручку на выпуклой дверце, обжигая пальцы бесстрастным металлом, и проваливается в спасительно пахнущую черноту. Три. *** …р-раз-два-три, р-раз-два-три, раз-два-три! - не трогай, - собственный голос кажется ему незнакомым, бессильно плюхаясь куда-то между ними, соскальзывая с тугой кожи сиденья на пол сыто урчащей машины. Майкрофт молчит, дышит легко и ровно где-то там, высоко, привычно откинувшись на спинку, и продолжает невесомо, на грани доступности ощущений, обрисовывать кончиками пальцев линии запрокинутого лица Шерлока, безвольной грудой тряпья лежащего у него на коленях. Шерлоку душно – не до конца сформировавшаяся, мысль обрывается шелестом стеклоподъемника, и неожиданно свежий, майский, обещающий скорое тепло и тысячу радостей жизни воздух лондонских пригородов врывается в окно, раскалывая их устаревший крохотный номос, один на двоих. Шерлоку хочется подняться, немедленно; Шерлоку хочется отбросить руки брата, так похожие на его собственные, и так беспардонно трогающие его лицо; Шерлоку хочется ударить его ледяным и хлестким «останови машину!» и выйти вон, и идти одному вдоль дороги, жадно глотая ночной весенний воздух, обещающий жизнь после смерти; Шерлок нехорошо, по щенячьи скулит, утыкаясь лбом в сухо пахнущее близкой одинокой старостью запястье гладящей его руки. Майкрофт беззвучно выдыхает в пустоту: - Три. Прячущийся в глубине старого сада дом встречает их рассохшейся тишиной, уютно молчащими столетьями, притаившимися по углам, и наощупь знакомыми с детства углами-линиями пространства. Майкрофт с первого раза попадает ключом в замочную скважину, уверенно и спокойно отворяя дверь, пропуская Шерлока вперед, - скрученный, контуженный недавним осознанием собственной обыкновенности, бренности Шерлок просто не слышит, как тот стыдно и жадно втягивает узкими ноздрями запах его кашне, на мгновение дольше необходимого задержавшись у него за спиной. Они не зажигают света, синхронно ступают по ступеням лестницы, ведущей на второй этаж, Шерлок мысленно считает их: - раз, два.. - три. - Майкрофт разбивает тишину скрипучим от долгого молчания голосом, и чуть суетливее, чем хотел, толкает первую дверь от лестницы, пропуская брата. Шерлок проходит в комнату мимо него, не замечая, - у Шерлока с каждым шагом металлически лязгают дверцы грудной клетки, вскрытой скрипичным ключом, да так и брошенной нараспашку. С той стороны высоких окон укоризненно машут узловатыми пальцами старые деревья, облитые лунной ртутью, и от этого по половицам мечутся в неправильном вальсе длинные тени – р-раз, два, три… Время схлопывается, милосердно вычеркивая Шерлока из собственной бальной книжки на добрые три десятка минут, и последнее, что он помнит из этого вечера – точная химическая формула тягучего аромата, идущего от протянутой из-за плеча кружки. *** …Шерлоку снится, что ему снова девять, и он крадется вверх по ступеням в одних чулках, зажав гремучие башмаки подмышкой, и обмирает от сладкого ужаса у самой двери, прежде, чем толкнуть ее и увидеть, как… …кипучее солнце выжигает кружевные прорези в листве аллеи, где он прячется от неминуемого наказания. Шерлок трогает пальцами свое лицо, отстраненно пытаясь понять, какие мышцы отвечают за такое его искажение, которое людям свойственно считать выражением отчаяния. Он бы смял его, как бумажный лист, выбросил, сжег эту неподатливую мышечно-кожаную маску, не умеющую ничего – ни выразить, ни скрыть, когда это очень нужно, когда он впервые в жизни шагает навстречу, чтобы поцеловать… …и дверь захлопывается у него перед носом. Шерлок стоит в ослепительном сиянии чистого, белого, как взорвавшееся зимнее солнце, гнева, выгорая дотла, и не видит, как на втором этаже корчится, скукоживаясь нелепой, наспех вырезанной бумажной фигуркой, смешной и страшный в своей слабости… - Майкрофт. - Шерлок. Брат не собирается играть в поддавки, откликаясь мгновенно и непримиримо, и Шерлок открывает глаза, уверенный, что вывалится из уютного нигде прямиком в чертово сияющее утро. И не удерживает облегченного стона, вместо этого оказавшись в расцвеченном красными всполохами камина полумраке. Майкрофт сидит вполоборота в кресле, безропотно позволяя пляшущему свету рисовать некрасивые, хищные тени на своем лице, и тихонько отстукивает пальцами на подлокотнике раз и навсегда услышанную мелодию вчерашнего глупого вальса, знакомо налегая на «три». У Шерлока снова ясная голова и полный порядок в доме, - в чертогах, мать их! - из окон которого он так отчетливо видит мир. Шерлок помнит, как был человеком целую вечность и вечер назад, но это воспоминание не тревожит его, когда он зовет брата, и тот приходит… …ночью в пустую детскую, где его оставили одного в наказание… …на залитую солнцем аллею, где он прячется от себя самого и самую малость от него, от Майкрофта, обжегшего его ненавидящим взглядом после того поцелуя… …на пижонское крыльцо нового городского особняка, на котором сгорает, да все никак не догорит до конца выставленный им наркоман и детектив-самоучка - Шерлок, - голос брата обрушивается на него, захлестывая теплой волной, излечивая раны, отворяя сердечные жилы, возвращая к жизни. Майкрофт сидит на самом краю развороченной постели, и у него предательски и ничуть не смешно дрожит рука, остановленная посредине движения. Шерлок тянется навстречу ему своей, и они смыкаются, как в детстве. Больше в этом нет ничего похожего, ничего знакомого, и его рецепторы воют, поглощая новую информацию о том, как Майкрофт мгновенно ослабленной пружиной рушится на кровать; как некрасиво и сладко щурится за мгновение до; как горько пахнет испариной и одеколоном; как глухо стонет прямо ему в губы; какой у него сухой и горячий рот. - Майкрофт, - ему нужно, жизненно важно и нужно выдохнуть это вслух, убедиться, что это реально, и имя брата тонет, вибрирует на нежной, гладкой изнанке губ, смятых поцелуем. Майкрофт откликается негнущимся, севшим, не умеющим просить голосом: - Шерлок. Пожалуйста… позволь мне… И Шерлок вздрагивает всем своим длинным, горячим, нервным телом от этого неумело укрощенного приказа. Тени, пляшущие по потолку, проводят незримую границу между ними – и всем миром, чтобы тот не мог помешать братьям Холмс завершить однажды начатый танец. Р-раз, узловатые, длинные пальцы Майкрофта скользят и срываются с туго натянутой на ребрах молочной кожи, заставляя Шерлока шире распахивать глаза, вглядываясь во что-то внутри себя; два, и Майкрофт кусает изнанку щеки, пытаясь удержать стон, когда брат бесстыдно и доверчиво толкается бедрами ему навстречу, и тела их так легко, так точно совпадают, вплавляясь друг в друга, становясь – одним; три, Шерлок под ним будто замирает, застывает у самого обрыва, чтобы через мгновение сорваться и увлечь его за собой, в себе, на жаркую, темную глубину, где нет никого, кроме… - Ма-айк-рофт… - да, мой хороший, да!..