Простуда

За окном протяжно завывал ветер, хлопал старыми ставнями и, как незваный гость, настырно стучал в стекло мелким снегом с дождем. Разумеется, трудно было ожидать в это время года иную погоду, да и он с рождения привык к серым дням и промозглой сырости этих мест, но сейчас этот назойливый звук отдавался в его гудящей голове, вызывая раздражение и желание заткнуть уши руками. Он выдохнул, как ему казалось, раскаленный воздух и отвернулся от окна. - Что ж ты, Джим, такой сильный парень и вдруг заболел? Прохладная ладонь легла ему на лоб, принеся короткое облегчение. - Я оставлю эти лекарства и предупрежу миссис Хокинс, чтобы она напоминала тебе принимать их каждые четыре часа. - Спасибо, доктор… - собственный голос оказался таким тихим и сиплым, что он сам едва ли смог его узнать. - Боже мой! Ты снова весь горишь! Выпей-ка, мой мальчик. Вот так. А сейчас постарайся поспать. Что бы ни говорили новомодные ученые, но сон и по сей день остается самым лучшим лекарством. Я заеду проведать тебя в следующий четверг. Ливси поднялся со стула, как только убедился, что Джим послушно опустил голову на подушку и закрыл глаза. Подхватив свой саквояж и шляпу, мужчина направился к двери, где на пороге его уже поджидала мать Джима. - Не о чем переживать. Неделя-две и он будет на ногах! - Ах, не знаю, как благодарить вас, сэр! Все так внезапно случилось. Я уже подумала, что потеряю своего мальчика! Что он отправится следом за своим отцом, оставив меня совершенно одну! - Что вы такое говорите! Это всего лишь сильная простуда. Порошки, микстура и сон, – доктор взял причитающую женщину под локоток и мягко, но настойчиво стал уводить за собой в зал, подальше от комнаты Джима. - Храни вас Господь, сэр! Храни вас Господь! – проникновенно продолжала миссис Хокинс. – А мне ведь кузина миссис Кросли, миссис Бабинтон, рассказала, что ей ее двоюродная племянница Клэр, которая прибирает в доме Стоунов, поведала, что вы, доктор, собираетесь жениться. Ах, как чудесно! Дай вам Бог и вашей будущей жене здоровья! - Да, миссис Хокинс, от вас ничего не утаишь, – в голосе Ливси прозвучала улыбка. – Мистер Стоун великодушно согласился на помолвку своей дочери, мисс Мериам… Шаги и голоса удалялись. Чтобы разобрать последнюю фразу, Джиму пришлось вслушиваться изо всех сил. Но даже слыша слова, он с трудом понимал их смысл. В воспаленном из-за болезни сознании осела единственная мысль - доктор женится. Юноша вернулся к кровати, с которой сполз, чтобы подслушать разговор. Путаясь в длинной сорочке, он не лег, а упал на подушки. Он не мог думать, не мог и не думать. Ему хотелось забыться в глубоком сне, но вместо этого он крутился, задыхаясь от жара, то и дело проваливаясь в трясину бредовых видений. Наконец, измученный кошмарами, воспоминаниями и страхами, он забылся крепким сном без сновидений. * * * Сидя на кровати, он листал принесенную Нельсоном местную газету. Не то чтобы Джим желал быть в курсе незначительных городских новостей, однако, с тех пор, как лихорадка отступила, но силы для прогулки еще не появились, он маялся от скуки. Пробежав глазами несколько кулинарных рецептов, повеселившись на колонке частных объявлений и пролистав пару статей, он зацепился взглядом за короткое сообщение о мелком происшествии около поместья Стоунов. Пьяный извозчик едва не задавил выходящего из ворот усадьбы посыльного. Конечно же, Джима нисколько не интересовала ни судьба пьянчуги, ни его незадачливая жертва. Но Стоун… «Мистер Стоун великодушно согласился на помолвку своей дочери, мисс Мериам…». Теперь он не только вспомнил, он практически услышал голос доктора Ливси, произносящего эту фразу. Почему тот не сказал о помолвке ему? С другой стороны, с какой стати доктор обязан ему отчитываться? Но все разумные доводы бессильны там, где властвуют эмоции. Обида и ревность. Ощущение беспомощности и собственной бесполезности. Все по отдельности и все сразу - одной ноющей болью. Разумеется, он понимал, что несмотря на совместные, смертельно опасные приключения во время поиска пиратского клада; несмотря на невыносимо сложный путь домой на корабле без матросов, когда все семеро, забыв про сословные и прочие различия, почувствовали себя единой командой, братьями по оружию, если угодно, где врагом была беспощадная морская стихия, - несмотря на все это, у Джима не было права требовать от Ливси какого-то особенного отношения к себе. «Глупость!» - осадил он сам себя, но это не помогло. Хокинс отложил газету в сторону и уполз под одеяло, натянув его почти до ушей. Если бы можно было избавиться от навязчивых мыслей так же легко, как от детских страхов – спрятавшись под одеялом! За его спиной скрипнула дверь. - Джим, ты спишь? Не забудь выпить микстуру и порошок в синей бумажке, как тебе сказал доктор Ливси! – миссис Хокинс поставила на тумбочку чашку чая и стакан с водой. - Хорошо, матушка, – пробурчал Джим, мысленно закатив глаза: что за вопрос «Ты спишь?». Он приподнялся на локте и послушно принял лекарства. Дверь за миссис Хокинс закрылась, а в голове Джима вторило эхо: «Как тебе сказал доктор Ливси». Но вместо привычного, аккуратно одетого в щегольской сюртук и шелковые чулки, с тщательно завитым и напудренным париком, доктора, закрыв глаза, Джим вспоминал молодого загорелого мужчину в рубашке с закатанными рукавами. Выгоревшие на солнце волосы падали на лоб и всякий раз, как он тянул за тали, мышцы подобно этим же канатам натягивались, выступая красивыми рельефами на руках. - Эй, юнга! Не спать на палубе! Черт побери, Ливси! Мы не на увеселительной прогулке, чтобы позволять мальчишке бездельничать! – доносится голос капитана, из-за раны уже не такой громкий, как прежде, но по-прежнему резкий и властный. – Сильвер, помогите Грею и Хокинсу поставить бом-брамсели! На смуглом лице Ливси появляется улыбка, он подмигивает кинувшемуся исполнять приказ Джиму, словно Смоллетт только что рассказал смешную историю, а не отчитал их за разгильдяйство. Джим заворочался и перевернулся на другой бок. «Какой сегодня день? Он собирался приехать в четверг… Стоит ли спросить его про помолвку?». Юноша не заметил, как задремал. Ему виделось, как свадебная колесница, в которой сидел Ливси вместе с какой-то незнакомой красавицей, влетает с мостовой прямо на палубу «Испаньолы». За бортом шумит море, голос Смоллетта велит сменить галс, а ненавистный попугай, вместо «пиастров», трижды кричит «пираты!». * * * Прошло две недели с тех пор, как они покинули Бристоль и отправились на поиски сокровищ. Попутный ветер наполнял паруса, умелая команда без труда исполняла приказы капитана, и даже непогода обходила их шхуну стороной. Тогда Джиму казалось, что это путешествие станет самым интересным и прекрасным приключением в его жизни. Но, если на первых порах его сердце сладко замирало от ощущения безграничного моря вокруг, соли на губах, хора голосов, напевающих шэнти (да и нашелся бы мальчишка, который остался равнодушным, попади он на корабль, плывущий на поиски клада!), то чем дальше, тем сильнее менялось настроение Джима. Вся команда относилась к нему очень хорошо, но за своего не считала. Матросы общались с ним вежливо, как с мичманом, будь они на военном корабле, но помогать осваивать морскую науку не торопились. Однако и в обществе сквайра Трелони, доктора Ливси и капитана Смоллетта он чувствовал себя чужим. Тем более, сквайр был довольно высокомерен, а капитан Смоллетт и вовсе считал, что юнга должен пройти суровую школу жизни, прежде чем получит право ужинать в кают-компании. Единственный человек на «Испаньоле», который с удовольствием болтал с юным Хокинсом, был кок Джон Сильвер. Его добродушное, широкое лицо мгновенно расплывалось в улыбке, стоило лишь мальчишке появиться на камбузе. Он поручал Джиму мелкие дела на камбузе, а сам меж тем рассказывал морские истории, к месту вворачивая то пословицу, то поговорку. Но даже это уютное общение не спасало мальчика от одиночества. Впервые он осознал, что Англия осталась в сотнях миль позади, как и его родной «Адмирал Бенбоу» вместе с матушкой. Среди волн, накатывающих со всех сторон, на хрупкой в сравнении с могучим океаном шхуне, он чувствовал себя незнакомцем, случайно забредшим в чужой дом. В таком подавленном настроении Джим поднялся на верхнюю палубу и устроился на корме. Небо было затянуло облаками - ни света луны, ни блеска звезд. Если бы не гакабортные огни, можно было бы подумать, что они находятся в потустороннем мире, где нет ни неба, ни моря, а сплошная бесконечная тьма. Когда чья-то рука коснулась его плеча, он едва не подпрыгнул от неожиданности. - Прости Джим, не думал, что так напугаю тебя, – доктор Ливси достал трубку, некоторое время сосредоточенно ее изучал, будто припоминая запрет капитана курить на палубе, и вновь убрал в карман. – Что-то ты загрустил, дружок. Уж не сразила ли тебя морская болезнь? - Нет, сэр! Это просто…- Джим замолчал, не зная как объяснить собственную тоску. Меньше всего ему хотелось показаться мелким мальчишкой, который загрустил по маминой юбке стоило оказаться в море. - Непривычно. Мне все пока в новинку. Поэтому я чувствую себя немного не в своей тарелке, сэр. - Что ж, это вполне можно понять. Но вот что, Джим, давай с тобой договоримся, - доктор слегка наклонился, и мальчик почувствовал едкий запах табака и вина, - если тебе будет тоскливо, не стесняйся обращаться ко мне. Клянусь Богом, проводить дни напролет в разговорах с Трелони вовсе не является моей заветной мечтой. Ха-ха-ха! И потом, миссис Хокинс вверила тебя моим заботам и я собираюсь оправдать ее доверие. - Спасибо, сэр… - Вот и отлично! А теперь пора спать. Здесь и без нас есть кому стоять вахту, – не дав Джиму и слова вставить, Ливси потрепал его по голове, и, обхватив за плечи, повел к люку на нижние палубы. * * * Удивительно, как порой точно погода отвечает на душевное состояние человека. Все время, что Джим мучался от болезни, барахтался в водовороте неясных, но неприятных как ночной кошмар мыслей, и целого набора противоречивых эмоций, за окном продолжал хлестать дождь и с моря раскатисто гремел шторм. Сейчас же, когда простуда напоминала о себе лишь досадным кашлем и не менее досадным чиханьем, а навязчивые мысли на время сменились лишь возбужденной нервозностью от предстоящей встречи, на улице проглянуло солнце, даря на прощанье удивленным жителям Альбиона свои скупые холодные лучи. Джим наотрез отказался оставаться в постели и, одевшись, спустился к завтраку. Он узнал от слуг последние сплетни, осмотрел разбитое в непогоду окно, приласкал соскучившегося кота, даже немного помог матери в хозяйственных делах и второй раз позавтракал. После обеда время тянулось как патока. Он уж было решился, несмотря на кашель, выйти прогуляться к бухте и даже успел натянуть плащ, игнорируя все протесты миссис Хокинс, как буквально в дверях столкнулся с доктором. - Я смотрю, тебе стало значительно лучше? Бесконечно рад этому факту, однако, любезный сэр, боюсь, Вам придется отменить прогулку, – улыбнулся Ливси, снимая треуголку и одновременно с этим кивая хозяйке. – Миссис Хокинс. - Доктор Ливси! Как замечательно, что вы приехали! Позвольте предложить вам чай. Пожалуйста, сюда, к камину. Джим, что же ты застыл? Пока мать суетилась, вместе со слугами расставляя на маленьком столике чашки, молочник, вазочку с бисквитами и прочие необходимые для церемонии чаепития атрибуты, Джим прошел вместе с доктором к двум высоким креслам. Прежде чем устроиться среди уютных подушек, Ливси, склонившись над юношей, проверил пульс, послушал дыхание, глянул горло и наконец приложив на мгновенье ладонь к его лбу, уселся в кресло, удовлетворенный осмотром. - Ну что же, твои дела, и правда, гораздо лучше! Замечательно, когда пациент соблюдает предписания врача и это дает столь очевидные результаты! - Мистер Ливси, мы с Мэгги испекли сегодня чудесный черничный пирог. Надеюсь, Вы не откажетесь его попробовать? - миссис Хокинс прекрасно понимала, что только человек с каменным сердцем - а доктор таковым, разумеется, не являлся - откажется от пирога, который уже положили ему на тарелку. - С большим удовольствием, миссис Хокинс! Благодарю! Клянусь, этому угощению позавидует и лондонский «Серый лебедь». Довольная хозяйка рассмеялась, еще немного пококетничала и наконец исчезла в соседней комнате вместе c прислугой, оставив бывших соратников по приключениям наедине. Джим молчал. Весь его запал исчез, словно воды плеснули на фитиль. Смелость и бесшабашность, которая прежде выручала - и не только его - куда-то испарилась, когда дело дошло до слов. Чувствуя себя самым последним идиотом, он то открывал, то закрывал рот, не в силах произнести вслух свой вопрос. Но Ливси, верно истолковав выражение лица Джима, решил ему помочь. Сделав несколько глотков из изящной чашки, он внимательно посмотрел на юношу и заговорил первым: - Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь спросить, – доктор поставил чашку на блюдце, и этот, едва слышный, звон фарфора колоколом отозвался в сердце Джима. – Но нет, дорогой мой, я даже не рекомендую, а настаиваю, чтобы ты следующую неделю не выходил на наш продуваемый всеми ветрами остров и придерживался полупостельного режима. - Но... – начал было Джим, растерявшийся от подобной «проницательности». - Никаких возражений, мой мальчик. Иначе придется начинать все сначала. Лучше выдержать две недели, чем мучиться после весь месяц, не так ли? – однако, от доктора не ускользнуло странное и несколько озадаченное выражение, появившееся на лице юноши. – Или, может, ты собирался спросить нечто иное? - Нет, сэр, – Хокинс помотал головой для верности, поняв, что будет не в силах выговорить то, что собирался. Единственное, что может сделать мальчишка там, где у него не хватает сил, это сбежать. – Как поживает мистер Трелони? - Ах да! Я же совсем забыл. Сквайр передает тебе горячий привет и приглашает, как только ты поправишься, посетить его скромную обитель. Полагаю, в следующую субботу я составлю тебе компанию и мы весело отметим твое выздоровление. - С удовольствием выберусь из этих четырех стен! – с искренним чувством проговорил Джим. – Чувствую себя здесь как в плену! - Ха-ха! Воспринимай это как испытание, Джим. Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, мне тоже было сложно усидеть на месте. Но… - внезапно яркая улыбка сменилась задумчивым выражением. – Но жизнь меняется… Эта фраза словно игла пронзила мальчика. «Уж не про свадьбу ли он? – подумал Джим, вглядываясь в лицо Ливси - Постоянство? Размеренная семейная жизнь вместо прежней суеты и приключений?» - Но я ведь еще не все хорошие новости тебе поведал. Давеча я получил письмо из Бирмингема. Вот, прочитай. Мистер Джобс по моей просьбе все разузнал. Тебе останется лишь подтвердить свое намерение в ответном письме, – передав вскрытый конверт Джиму, доктор все же рискнул распробовать нахваливаемый ягодный пирог. Прием лекарств стал для него столь привычным делом за последнее время, что Джим глотал горькие порошки и липкие микстуры, даже не замечая этого. Покончив с вечерним ритуалом, он задул свечу и взбил подушки. Однако вместо того, чтобы лечь, он подошел к окну и посмотрел на темную дорогу, освещаемую блеклым светом луны. Ливси умчался по ней несколько часов назад. Они проговорили весь вечер, обсудили письмо Джобса и сам Бирмингем, студенческие годы доктора и… много чего еще. Но за все это время Ливси ни словом не обмолвился о своей помолвке, лишь вскользь сказал, что будет крайне занят до следующей субботы. Задрожав от ночной прохлады, Джим был вынужден отойти от окна и спрятаться под одеялом. Стоило ему устроиться на подушке и закрыть глаза, как воспоминания вновь нахлынули на него волной размытых образов, неясных звуков и подзабытых запахов. Воспоминания причиняли боль, но он не стал их отгонять, зная наперед всю безнадежность этого намерения. И, как обычно, под его ногами мерно качалась палуба «Испаньолы», жалобно скрипел рангоут, а над головой трепетали паруса. * * * Когда «Испаньола», пройдя поистине тяжелейший путь от Острова Сокровищ до берегов Нового Света и относительно спокойно преодолев Атлантику, благополучно прибыла в Бристоль, к сквайру вернулась вся его кипучая энергия. Уже на следующий день он нашел стряпчих, которые взялись помочь уладить все дела с ценным грузом шхуны. Не то чтобы остальные участники путешествия не доверяли Трелони, но памятуя, чем не так давно обернулась для них наивность, если не сказать глупость, сквайра, и доктор, и Джим первое время присутствовали при всех мало-мальски важных беседах. Однако когда основные решения были приняты и Трелони с удовольствием окунулся в мелкие хлопоты, оставшиеся без дел авантюристы оказались предоставлены сами себе. Капитан Смоллетт, который, хоть и поправился после ранения, все еще был очень слаб после изматывающего путешествия, немедля отправился отлеживаться домой. Бен Ганн и Абрахам Грей исследовали местные достопримечательности, кои в основном сводились к разнообразным трактирам. Первый утолял накопленную за три года жажду, второй, несмотря на твердое решение начать новую, более осмысленную жизнь, не смог отказаться от старой доброй моряцкой традиции - надраться на берегу после успешного путешествия. Доктор Ливси и Джим вынуждены были коротать время в гостинице, наслаждаясь роскошью одного из самых лучших отелей Бристоля. Убедившись, что в очередной раз ужин пройдет без Трелони, Ливси сделал знак слуге, веля подавать закуски и вино. - Надеюсь, наш занятой друг не натворит дел, пока мы тут пируем, – задумчиво проговорил доктор, скорее рассуждая вслух, нежели обращаясь к Хокинсу. - По крайней мере, мы успели позаботиться о том, чтобы не остаться вовсе без сокровищ. - Да… Сквайр Трелони из тех людей, которые готовы всю жизнь ходить по граблям, так и не научившись различать их у себя под ногами. Но, Джим, не будем унывать. Лучше отпразднуем наше счастливое возвращение в родную Англию да к тому же не с пустыми руками! За возвращение! - За возвращение! – поддержал тост Джим, поднимая свой бокал. Ливси с раздражением взглянул на слугу, который навязчиво предлагал свою помощь. Не сдержавшись, доктор в довольно резких выражениях дал понять, что собирается проводить своего юного друга лично и ни в чьих услугах не нуждается. Он искренне полагал, что достаточно лишь поддерживать паренька и корректировать курс его движения и тот практически сам дошагает до комнаты. Но после трех ступенек, покорившихся юному Хокинсу только после тяжелой борьбы, Ливси оставил прежний план. Мысленно дав себе зарок впредь следить за тем, сколько раз наполняют вином бокал Джима, он ослабил свой шейный платок и подхватил мальчишку на руки. Хокинс пробормотал что-то извиняющимся голосом и тут же уронил голову на грудь. Запыхавшись после подъема, Ливси молчаливым кивком приказал коридорному в расшитой ливрее открыть дверь в комнату Джима. Когда доктор осторожно опустил мальчика на постель, слуга деликатно закрыл за собой дверь и, судя по шагам, удалился на свой пост в центре холла. Мужчина сел на кровать и вздохнул, переводя дыхание. Доктор был достаточно сильным человеком для того, чтобы таскать на руках перебравших мальчишек, даже подняться с этой ношей по лестнице не раз и не два, но модный камзол при этом так плотно стягивал грудную клетку, что едва позволял дышать. – Вот ведь разбойник этот Сойер! Этим проходимцам лишь бы счет за ужин покрупнее выставить! - Ливси с сочувствием посмотрел на Хокинса. – Боюсь, завтра у тебя будет не самое лучшее утро. - Зато вечер был хорошим, – проговорил Джим. Его светлые волосы, освободившись от ленты, небрежно разметались по подушке. Он пьяно улыбался, на раскрасневшемся лице выделялись блестящие глаза, искрившиеся каким-то странным, как показалось Ливси, выражением. - Господи Иисусе, что за взгляд! Так и до греха недалеко… - пробормотал доктор, поймав себя на абсолютно неуместных, учитывая действующих лиц, мыслях. Однако не сдержав порыва, он ласково провел ладонью по щеке мальчика, убрал с его лба челку и, напоследок по-дружески похлопав по плечу, стал подниматься с кровати. Такое простое, такое естественное и в то же время неожиданное движение - Джим остановил Ливси, непринужденно обняв. Не было в этом ни порывистости, ни спешки. Руки плавно, с той пьяной грацией, которая появляется после лишнего стаканчика, поднялись вверх и сомкнулись у мужчины за спиной. Мальчик смотрел прямо в лицо доктора, но невозможно было сказать, осознает он свои действия или нет. Ливси застыл в дурацкой полусогнутой позе. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем Ливси нагнулся к лицу Джима и без суетливости, за которой как правило скрывается неуверенность, без осторожности, за которой прячется нерешительность, поцеловал. Хокинс сжал сюртук доктора, прижимая Ливси к себе и сам прижимаясь к нему, и без стыда и свойственной ему скромности ждал каждого нового прикосновения губ. И чем настойчивее становились поцелуи, чем больше власти в них было, тем охотнее мальчишка подчинялся им. Эта честность ответа, эта искренность подкупали. Ливси расстегнул камзол Джима, вытянул сорочку из штанов, задирая ее наверх. Словно забыв, что перед ним не женщина, доктор припал губами к груди мальчика, то скользя по нежной коже рукой, то покрывая ее поцелуями. Не отрываясь от ласки, он потянул тесьму на панталонах Джима. - Нет! - Хокинс внезапно закричал и забился в руках доктора, вырываясь и пытаясь отодвинуться к самой стене. - Тихо, Джим, успокойся ради Бога! – изрядно напуганный Ливси все еще продолжал удерживать столь резко переменившегося мальчика. – Я ничего тебе не сделаю. Шш… Успокойся. Тише. - Простите… Ливси. Мягкий, уговаривающий тон доктора возымел эффект. Джим перестал дергаться. Он уткнулся в плечо Ливси и судорожно зарыдал. - Тихо, тихо. Ничего страшного. Успокойся, – мужчина продолжал негромко говорить, голосом, которым успокаивают маленьких детей. Он гладил Джима по спине, ощущая, как тот дрожит. Кинув последний взгляд в комнату и убедившись, что Джим спит или хотя бы делает вид, что спит, Ливси вышел и закрыл за собой дверь. «Болван! И что за черти в тебя вселились, Ливси?! – зло вопросил он сам себя, ища в кармане ключ от своей комнаты. – Дай-то Бог, чтобы Джим на утро ничего не вспомнил. Как можно было так поступить? Болван!» * * * Проснувшись в среду утром, Джим пришел к выводу, что больше не в состоянии находиться дома. Он тщательно оделся, аккуратнее, чем обычно, уложил волосы и спустился завтракать. Допив кофе, он велел Нельсону седлать лошадь. На расспросы матушки отвечал расплывчато и неохотно. Глубже надвинув треуголку и застегнув плащ, юноша запрыгнул в седло и пришпорил Бони, сразу же пуская лошадь рысью. Ледяной ноябрьский ветер бил по лицу, отчего Джиму казалось, что в него бросили сотню мелких игл. Из-под копыт во все стороны летели грязные брызги размытой дороги, вперемешку со сгнившими листьями, оседая на брюхе лошади и башмаках Джима темно-серой коркой. После получаса скачки холод несколько остудил пыл юноши, поэтому, въехав на аллею, Джим направил лошадь шагом, рассеянно смотря по сторонам. Он неспешно двигался вдоль черных полуголых стволов, под которыми кое-где торчала жухлая трава и лежал, еще местами пестрый, ковер опавших листьев. Тусклые краски леса, бледное, как смертельно больной человек, небо. Куда не кинешь взгляд, везде признаки неизбежного увядания. Джим стряхнул осеннюю меланхолию, поежился и внезапно осознал, что он на половине пути к дому доктора. Он только сейчас задумался о том, что скорее всего Ливси нет дома. Утром тот наверняка занят делами в городе, тем паче, что, по его словам, до субботы он будет занят больше, чем обычно. Однако, Джим ясно понимал одно - ему нужно что-то делать. Пусть даже промчаться по холоду несколько миль только ради того, чтобы услышать вежливо-сочувственные слова лакея, сообщающие, что, к его великому сожалению, мистера Ливси нет дома. Еще один день бездействия, еще один день варки в собственном соку, и он свихнется. Джим ударил каблуками по бокам Бони, намереваясь как можно быстрее покрыть оставшееся до цели расстояние. Уже подъезжая к особняку, Джим заметил ожидающий около крыльца экипаж. Оставаясь под прикрытием высоких кустов падуба, он приподнялся в стременах, пытаясь разглядеть людей, стоящих на крыльце. Он узнал фигуру доктора, рядом с ним мелькнула нежно-голубая шаль и край черной треуголки, по-видимому, невысокого человека. «Чей же это может быть столь ранний визит? Вряд ли это важный пациент, что решил лично заехать к знакомому врачу». И хотя Джим продолжал мысленно задавать вопросы, это был явный самообман. Лишь заприметив экипаж, он более ни секунды не сомневался, кто в нем. Меж тем, возница тряхнул вожжами, копыта лошадей ударили в щебень и карета медленно покатилась к воротам. На мгновение, за которое Джим успел разглядеть через стекло миловидное личико, обрамленное каштановыми кудрями, экипаж поравнялся с зарослями кустарника. Увязая то одним, то другим колесом в размытое месиво дороги, он качался, не щадя пассажиров, как корабль при бортовой качке. Бросив последний взгляд на удаляющуюся карету, Хокинс направил лошадь к крыльцу. - Джим! – изумленно воскликнул доктор, не успевший вернуться в дом. – Что ты здесь делаешь? Джим спешился и отдал поводья подошедшему груму. - Это был мистер Стоун и ваша невеста, мисс Стоун? – слова сами собой зазвучали зло и дерзко. - Да, действительно, - Ливси слегка переменился в лице. Он собирался добавить полагающуюся в таких случаях общую фразу о чрезвычайном великодушии, наиприятнейшей неожиданности и удачном стечении обстоятельств, приведших к утреннему визиту, но запнулся и передумал. – Что-то случилось? Почему ты здесь? - Мне нужно кое-что спросить у вас, сэр. - Спросить? – эхом откликнулся Ливси. Его удивляла и волновала эта, сквозившая в каждом слове, напряженность. – Давай пройдем в дом. Ты уже завтракал? - Да, спасибо, - юноша скинул плащ и шляпу на руки лакея и несколько нервно взглянул на доктора. - Вижу, тебе не терпится задать свой вопрос, – проговорил Ливси, верно поняв взгляд гостя. – Проходи в гостиную. Я скажу, чтобы нас не беспокоили. Джим оглядел стоящие полукругом около резного столика, обитые атласом кресла. Опуститься на одно из них и застыть неподвижно представлялось ему абсолютно невыполнимым. Стуча башмаками по начищенному паркету, он прошагал к высокому окну. - Ну вот, я дал все необходимые распоряжения и теперь весь внимание, – Ливси закрыл за собой двери и повернулся к юноше. Взглянув на его напряженную как натянутая тетива фигуру, он даже не пытался уговорить Джима расположиться в креслах. - Вы помните 15 мая позапрошлого года, отель «Рамада»? – Джим сотни раз мысленно задавал этот вопрос, но так и не смог подобрать нужные слова. Однако взглянув на изменившееся лицо доктора, он понял, что более пояснять не требуется. – Почему в тот день Вы… сделали это? «Сделали это» - звучало просто идиотски. Джим кусал губы от досады на собственную беспомощность. Но красота слов сейчас не имела значения. Лишь бы доктор понял, что Джим пытается спросить. - Я думал, ты все забыл на следующее утро, – чуть помедлив, ответил Ливси. Он снял парик и задумчиво провел по ежику коротко стриженых волос. – Я мог бы сослаться на вино, но готов поклясться, что не этого ответа ты ждешь. Что ж, говоря по правде, я сильно привязался к тебе, Джим. Конечно, в наш просвещенный век мало кого удивишь подобным влечением, но все же это не то, о чем с готовностью говорят за чаепитием. В тот вечер я не смог устоять перед искушением. Они снова молча смотрели друг на друга. Джим облизал губы, собираясь с духом. - Я отправил письмо мистеру Джобсу и думаю сразу же после рождества направиться в Бирмингем. Возможно, я больше никогда не вернусь сюда. Но сейчас я спрашиваю Вас, хотите ли Вы продолжить то, что началось в отеле «Рамада»? – его откровенность давно уже перешагнула все мыслимые границы приличия, но Джиму было на это плевать. Единственное, что имело значение, – ответ Ливси. Потому что, если доктор испытывает хоть какие-то чувства к мисс Мериам, он никогда не поддастся соблазну. Никогда. Не такой он человек. Видимо, так же, как и Джим поняв, что одним словом даст ответ сразу на множество вопросов, Ливси не торопился. Он скользил взглядом по лицу мальчика, гадая о том, какую внутреннюю борьбу пришлось тому перенести, чтобы говорить столь открыто. - Джим, тогда позволь прежде и мне спросить тебя, - доктор постучал пальцами по подлокотнику кресла. – Ты ведь сам остановил меня тогда. Почему ты думаешь, что не испугаешься сейчас? - Я не испугаюсь. - Но почему тогда… - Я все расскажу потом, – прервал его Джим. В его голосе прозвучали страдальческие нотки человека, умоляющего прекратить пытку. – Потом. Я все объясню. - Пойдем, – Ливси встал и взял юношу за руку. Они быстро поднялись по лестнице на второй этаж. Как только Джим переступил порог спальни, Ливси закрыл дверь и тут же подошел к нему вплотную. Не давая возможности возникнуть неловкой паузе, он сразу привлек мальчика к себе, жадно накинувшись поцелуями на его губы. Ливси ощущал, как трепещет хрупкое тело в его руках, как бешено стучит сердце, вызывая приятную дрожь в нем самом. Лишь ненадолго прервав объятия, оба скинули сюртуки и сорочки. Испытывая уколы совести, Ливси внезапно резко повалил Джима на кровать и тут же стал развязывать завязки на панталонах, освобождая от оставшейся одежды. Может, и негоже проверять мальчика подобным образом, но если истории суждено повториться, пусть это произойдет сейчас, чем позже, когда ему будет сложно себя контролировать. Однако Джим лишь часто дышал приоткрытым ртом. Лицо его было красным от смущения, но если он и дрожал, то не от испуга, а захваченный эмоциями и растущим возбуждением. - Тише, тише, – на всякий случай прошептал Ливси, ложась рядом с мальчиком. Он провел языком по его губам, прежде чем грубовато поцеловать. Удерживаясь на локте, он провел рукой по обнаженному телу, пока его ладонь не опустилась между ног Джима. Но тот даже не вздрогнул от прикосновения. Он закрыл глаза, прижавшись щекой к плечу мужчины. * * * До вечера было еще далеко, но за окном быстро темнело. Серое небо затягивали черные тучи, предвещая приближающуюся грозу. Стекло в рассохшихся рамах дребезжало от порывов ураганного ветра. В такую погоду хочется не скупясь зажечь побольше свечей, затопить камин и устроиться под уютным пледом с рюмочкой мадеры. Но он с удовольствием послал к чертям камин, плед и мадеру, предпочтя склониться к обнаженным плечам лежащего рядом мальчика, неторопливо убрать с шеи светлые, чуть волнистые пряди и прижаться к горячей коже губами. Джим сонно пошевелился и сжал под одеялом руку Ливси. - Будет ли миссис Хокинс волноваться, если ты не явишься сегодня домой, а переждешь надвигающуюся бурю у меня? - Полагаю, ничего страшного не случится, если я останусь здесь на ночь. Возвращаться домой, пробираясь через грозу, мне совсем не хочется, – Джим мысленно добавил, что и не будь грозы, ему так же не хотелось бы возвращаться. - В таком случае, прежде чем я распоряжусь, чтобы нам приготовили перекусить, раскрой обещанный секрет, – улыбка, до этого не сползавшая с лица Ливси, испарилась, стоило ему почувствовать, как вздрогнул и напрягся мальчик, услышав вопрос. – Джим? - Я расскажу. Как обещал, – глухо ответил Хокинс. Он сел на кровати и рассеянно посмотрел на брошенную на полу одежду. – Только некоторых вещей лучше не знать. Ливси молчал. Он хотел было сказать «если не хочешь – не рассказывай», но странное поведение мальчика требовало объяснения. - Тогда… тогда я вспомнил кое-что. То, что произошло на Острове Скелета, когда я вернулся в блокгауз, отданный пиратам. После того, как я, гордый как индюк, рассказал пиратам, как обвел их вокруг пальца, что именно из-за меня все их планы пошли прахом, они жаждали моей крови. Сильверу удалось убедить их, что я им полезнее живым, чем мертвым, но совсем удержать их от мести он не смог или не захотел. Джим не сказал ясно, что с ним сделали пираты, но Ливси понял и так. Лицо его вытянулось, чувства были в смятении. Что он должен испытывать от подобного признания? Гнев? Эти пираты давным-давно мертвы. Злость? На себя за то, что допустил это, на Джима - за его безрассудность? Но какое это имеет сейчас значение. Сожаление, жгучую ревность? Только теперь он понял, почему Джим так долго тянул с рассказом, почему настаивал дать ответ «после». Ливси было бы сложно прикоснуться к мальчику, узнай он об этом раньше. Он взглянул на ссутулившуюся фигуру. - Джим, забудь обо всем. Я тоже забуду то, что услышал. Не было ничего. Слышишь? – Ливси схватил мальчишку за плечи и притянул к себе. - Да, сэр, - Джим с удовольствием приник к доктору. Словно он наконец поставил точку в конце длинного письма. Страхи, волнения и кошмары остались в прошлом и больше не будут его мучить. От уверенности в этом он почувствовал невероятное умиротворение. «Наверное, это и есть состояние счастья, - подумал он. – Даже если оно - лишь короткое мгновение».