Совсем другая история

«Алдан-19» был чудовищной машиной. Его боялись все — от замдиректора по хозяйственной части до последнего домового-уборщика. Одушевленный монстр вселял ужас даже в скучных выбегалловских лаборантов, а уж известно, что закаленней и хладнокровней, чем они, людей не бывает. Мне же, человеку, в сущности, простому приходилось каждый день идти в клетку к этому зверю. Я посмотрел на голубоватую голограмму, непринужденно развалившуюся в кресле, и тихо вздохнул. — Явился, — не замедлил желчно отреагировать компьютер. Я решил не обращать внимания. — Ты уже оттестировался? — Спохватился! Вон распечатки, на столе, — голограмма небрежно махнула тонкой рукой. — Между прочим, всю ночь напряжение скакало, — ни с того ни с сего пожаловался «Алдан». — Колесо Фортуны барахлило, — сказал я, машинально перебирая листы. Кажется, все накопившиеся со вчерашнего дня расчеты «Алдан» разобрал самостоятельно и теперь жаждал вылить свой праведный гнев на мою несчастную голову. Суть претензий машины обычно сводилась к тому, что он — такой гениальный, работящий и незаменимый — вынужден выполнять указания какого-то несчастного недоумка, не умеющего рассчитать самых примитивных трансформаций. Меня, то есть. Подобные упреки сыпались на меня изо дня в день, и самое обидное, что мне абсолютно нечего было ему возразить. С тех пор, как в НИИЧАВО появился новый директор, а десяток молчаливых молодых людей вынесли старую машину и тут же смонтировали это говорящее проклятье, должность начальника вычислительного отдела стала синекурой. Я превратился в секретаря при капризном, но, надо отдать ему должное, необычайно мощном агрегате. Я собирал заявки оживившихся чародеев и порой даже не понимал, о чем именно речь идет в очередном подсунутом «Алдану» задании. Все изуверства, что могла породить изнывающая фантазия наших сотрудников, воспринимались машиной легко и решались играючи, чаще всего «Алдан» даже не прекращал непринужденный треп с заказчиком, а из-под каретки принтера уже ползли готовые листы с решением. Нельзя сказать чтобы он был так уж презрителен ко всему роду человеческому. Романа и тактичного Эдика он уважал, перед Кристобалем Хозевичем и Федором Симеоновичем откровенно благоговел, а Витьку побаивался, что и неудивительно. В первый же день после установки новой машины магистр зашел полюбопытствовать, что за чудо. У Корнеева было хорошее настроение, рубашечка навыпуск и необъятные клеши, чуть ли не волочившиеся по полу. Магистр жевал жвачку и оглушительно звенел брелоком. — Ну что, Сашенция, получил новый калькулятор? — сказал он, боком обходя изумленно вытаращившийся «Алдан». — А чего он синий такой? Поприятнее цвета на складе не завалялось? Вот тут-то «Алдан» впервые и показал себя во всей красе. Сверкали молнии, грохотал гром, сотрясались перекрытия, а я бегал по всей операторской, еле успевая подхватывать сыпавшееся на пол оборудование и с ужасом думая, какую выволочку устроит мне Модест Модестович за несколько разбитых мониторов. Корнеев же всю бурю просидел на табуреточке, с восхищением разглядывая бушующую машину. Когда последний раскат замолк, а я с размаху плеснул на загоревшийся стол воду из графина, он неторопливо поднялся, подошел к распределительному щитку и лениво положил руку на рубильник. — В общем так, — сказал он неприятным голосом. — Еще одна истерика, и тебя можно будет в утиль сдавать. Замершая голограмма вдруг рассредоточилась, поплыла туманом и внезапно исчезла вовсе. На системном блоке щелкнуло, включаясь, длинное табло, и поплыла бегущая строка: «система — к — работе — готова — алдан — 19». — Вот так-то лучше, — удовлетворенно потер руки Витька и, вытянув из заднего кармана длинную полоску бумаги, упихал ее под сканер. Я тихо вышел, радуясь, что моего присутствия этим ненормальным явно не требуется. С тех пор прошло два месяца, и уши мои постепенно зарастали шерстью от тупого ничегонеделанья. Собирая сегодняшние распечатки, я в который раз подумал, что надо взять себя в руки и подать заявление на должность лаборанта к тому же Роману или Витьке. В крайнем случае — к Кристобалю Хозевичу, мне уже настолько была не дорога своя жизнь, что я был готов положить ее на алтарь науки или хотя бы очередного неудобоваримого опыта. Лишь бы сбежать из вычислительного отдела. От сожалений о собственной горькой судьбе меня оторвал звонок. Звонил завотделом генной магии Рауль Юпитерович. Усталым голосом он осведомился, как себя чувствует «Алдан» и готовы ли его расчеты. Расчеты были готовы, и я, с негодованием отметя предложение прислать за ними лаборанта, с полегчавшим сердцем понес их на двадцатый этаж, малодушно радуясь, что избавляюсь от общества склочного компьютера хоть на полчаса. Надо сказать, что Рауль Юпитерович был в своем роде уникальным существом. Талантливейший ученый, необычайно деликатный и уравновешенный человек, он каким-то непостижимым образом умел управляться с истеричным «Алданом» без единого лишнего слова или жеста. Взбалмошный агрегат слушался его во всем, не смея даже пикнуть. Лишь один единственный раз я был свидетелем противостояния между ними — короткий и непонятный инцидент, отпечатавшийся в моей памяти надолго. Обычно они миролюбиво беседовали во время обработки данных, а затем вместе обсуждали получившиеся результаты, спорили и иногда — чудо из чудес, в которое не мог поверить никто из пользовавшихся услугами «Алдана», — машина покорно пересчитывала задачу и раз, и два — ровно до тех пор, пока Рауль Юпитерович не удовлетворялся полученным результатом полностью. В тот раз все было не так, как всегда. Завгенмаг пришел мрачный и суровый, с «Алданом» общался исключительно посредством клавиатуры, а на робкое замечание машины о сбоях в памяти, мешающих быстро решать задачи такой сложности, только сухо процедил: — Придется поставить в известность директора. Ты саботируешь эти работы. С тех пор с лаборантами отдела генной магии «Алдан» стал еще сговорчивей, а все приносимые Раулем Юпитеровичем задачи решал мгновенно. Тут, пожалуй, стоит сказать несколько слов о нашем новом директоре. Несмотря на довольно недолгий срок пребывания на посту главы института, личность Ясона Юпитеровича Минка успела обрасти легендами и слухами, на взгляд трезвомыслящего человека мало соприкасающимися с реальностью. После печальных событий июля 2002 года, когда злосчастный эксперимент был все же поставлен и Янус Полуэктович Невструев навсегда покинул настоящее, отправившись обратно во времени, институт пребывал в тихой отчаянной панике. Мало того что директор просто-напросто исчез, оставив огромный архив ценнейших разработок, так еще и слухи о возможном закрытии и расформировании учреждения, с неуемным упорством терроризировавшие сотрудников уже больше десяти лет, неожиданно начали получать практическое подтверждение. Сначала разорился концерн по производству и реализации средств промышленной магии «Магента», с которым плотно сотрудничал институт и который фактически финансировал работу большинства отделов. Затем в мафиозных разборках сгинул председатель компании «Чудотворец», специализировавшейся на бытовой и семейной магии, и огромный отдел Линейного Счастья оказался без средств к существованию. Хунта с Кивриным, ездившие на поклон в АН, вернулись ни с чем, и Кристобаль Хозевич, дрожа от злости, язвительно поведал, что Российская наука, как выяснилось, находится в таком плачевном состоянии, что секретарь, принимавший послов в просторном, уставленном кожаной мебелью кабинете, долго копался в блестящем персональном компьютере, но так и не смог найти никаких упоминаний об институте. Для Академии наук Российской Федерации НИИЧАВО кошмарным образом не существовал. Институт отсутствовал во всех документах, ни один из мэтров никогда не являлся членом АН, и даже затертые корочки, продемонстрированные секретарю, не поколебали его твердой уверенности. — Вы ж понимаете, — сказал он, разваливаясь в роскошном кресле, — сейчас такую ксиву на любой барахолке купить можно. Слово «ксива» и добило несчастного Федора Симеоновича. Дрожащими руками он полез за валидолом, и шипящий от беспомощного бешенства Хунта поспешно вывел его вон из негостеприимного здания. — Как же так, К-кристо... — шептал обессилевший Федор Симеонович, усаженный на низенькую некрашеную скамеечку в пожелтевшем парке. — Чт-то же это п-происходит, а?.. П-просто с-смещение реальности к-какое-то... Хунта глянул на него хищно. — Смещение реальности, говоришь?.. — он поиграл желваками. — Ну, будет им смещение реальности, — пообещал он зловеще, резко поднимаясь. — Г-голубчик... — попытался было остановить его обеспокоенный Федор Симеонович, но завотделом Смысла Жизни был непоколебим. — Возвращайся в номер, Теодор, — бросил он не терпящим возражения тоном. — Мне нужно побеседовать кое с кем. С кем беседовал Кристобаль Хозевич, так и осталось невыясненным, Киврин имел на этот счет некоторые смутные подозрения, которые даже после жарких уговоров магистров не решился озвучить. Как бы то ни было, через неделю после позорной поездки в столицу радостная весть о новом директоре облетела весь институт. Модестом Матвеевичем был раскупорен и приведен в блистающий порядок парадный вход, нервничающие сотрудники выстроены по ранжиру, а институтской столовой заказан великолепный обед на личные средства самого Модеста Матвеевича. Как оказалось, Камноедов был по-настоящему преданным науке человеком. Первое появление нового директора на пороге института вызвало ошеломленный вздох у всей женской половины сотрудников. Новый директор был откровенно красив. Он был высок, строен, широк в плечах, с печатью аристократической утомленности на тонком лице с изящно вырезанными чертами. — Фотомодель! — восхищенно ахнули девочки у меня за спиной. Было сложно возразить. — Добрый день, — тихим глубоким голосом поприветствовал собравшихся сотрудников новый директор. То ли акустика в парадном вестибюле была хорошая, то ли какие-то иные причины магического толка возымели действие, но негромкий голос его будто гром прогремел, а по спине присутствующих побежали мурашки. Ну, по моей спине они точно побежали. — Товарищ… то есть, господин Минк Я.Ю. — представил нового директора Модест Матвеевич. — Приказом номер 67530 дробь 7 от октября сего года товарищ Минк назначается директором соловецкого Научно-исследовательского института Чародейства и Волшебства. Тем же приказом в институте учреждается кафедра Генной Магии, а ее заведующим назначается товарищ Эм Р.Ю. Прошу любить и жаловать. Дальше произнесли свои речи Федор Симеонович (прочувствованную) и Кристобаль Хозевич (воодушевленную), Магнус Федорович растроганно прочел очередные стихи о счастье, и даже Выбегалло толкнул очень многословную, но малоосмысленную речь. Во время его монолога я и обратил внимание на второго нашего новичка — Рауля Юпитеровича, нового заведующего новой кафедрой. Этот господин по своим внешним данным ничуть не уступал директору, но держался позади, и в то время как Ясон Юпитерович благосклонно улыбался выступающим, мрачно смотрел в пол, занавесив лицо волной медовых кудрей. На речи же Выбегаллы товарищ Эм вскинулся, окинул ошарашенным взглядом выступающего и что-то беззвучно шепнул тут же склонившемуся к нему ассистенту. Ассистент коротко кивнул, недобро сверкнув желтым глазом. «Завтра же», — услышал я его ответ и тут же забыл, потому что наконец официальная часть кончилась и нас повлекли на банкет. Этот эпизод я вспомнил на следующий день, когда весь институт загудел от новостей. Выбегаллу уволили, финансирование отдела Абсолютного Знания урезали до минимума, оставив ему лишь две ставки, отдел Вечной Жизни совместили с новым отделом Генетической Магии и так далее. Урезанные абсолютники с бледными лицами шатались по коридорам и рассказывали, что новая метла, как известно, метет, что братья Юпитеровичи (фамилии у них были разными, но уж больно похожи по стати были новые назначенцы, да и отчество даже в нашем институте оказалось не из распространенных) понаставили кругом своих протеже. Рыжий ассистент товарища Эма, мрачный, с уродливым шрамом во всю щеку, был назначен его заместителем и на полставки помощником товарища Демина, завкадрами. Второй, которого я сначала не заметил — темненький невысокий паренек — почему-то был направлен прямиком в автопарк, на должность рядового шофера. Это тоже вызвало волну слухов и догадок, порой довольно нелепых, иногда — совершенно непристойных. Но, как бы то ни было, с момента прибытия этой компании к нам в институт жизнь понемногу наладилась. Появились новые партнеры, было проведено несколько уникальных и, не побоюсь этого слова, революционных экспериментов в отделе Генетической Магии. Отдел Смысла Жизни обогатился генератором виртуальных моделей, и Хунта пропадал в нем днями и ночами. Витька заложил первую грядку с саженцами всевкусных помидоров, а Роман наконец-то добил окончательно диссертацию по проблемам механизма наследственности биполярных гомункулусов и начал новую тему — теперь уже под руководством Рауля Юпитеровича. Эдик вплотную приблизился к решению вопроса о способах стимулирования счастья бытового семейного, а я… — Что же вы встали, — сказал Рауль Юпитерович, с легкой, едва заметной улыбкой отворяя мне дверь своего кабинета. — Заходите, Александр Иванович... Саша. И я зашел... Впрочем, это уже совсем другая история. *** Когда еще все только начиналось, я сказал себе: «Ничего хорошего из этого не выйдет». Возможно, мне стоило сказать это Ясону, но кто я такой и когда он прислушивался к моему мнению? Иди туда, делай то, молчи, когда тебя не спрашивают, — классический набор блонди. Нет, о чем-то мы, конечно, беседовали — после того, как он облажался с этим кересским парнишкой. Уж не знаю, выговориться ему хотелось или разузнать что-то новенькое про монгрелов, раз уж связался с одним из них… Хотя, о чем я говорю, новенькое, блонди ровным счетом ничего не знают о монгрелах. Одна экономическая калькуляция и много презрения. В общем, мы беседовали. И, наверное, в одной из этих бесед мне следовало почетче намекнуть, что все катится в тартарары, покуда он занимается внешними проблемами и своей личной жизнью. Но куда там, разве Ясон Минк способен признать, что какие-то малообразованные монгрелы (познаниями о которых он если и обогатился, то исключительно анатомическими) способны взять и к чертовой матери разнести полгорода, взломать защиту Юпитер и отрубить ИскИн от всех коммуникаций? Если честно, я и сам был уверен, что это не слишком-то возможно, но подстраховаться следовало. Я и подстраховался. Кто же знал, что в последний момент в мой двухместный катер помимо меня набьются двое блонди, мелкий, но упитанный монгрел и двадцать пять кило выдранных с корнем блоков памяти Юпитер? И это еще Ясон решительно отказался тащить на борт все семь любимых экспериментальных моделей затейника господина Эма, а тот разозлился так, что чуть не отказался от побега. Вроде как, раз так, то останусь в революционной Танагуре и пусть меня убьют и надругаются над моим прекрасным телом чумазые дружки твоего пета, но наука мне дороже! Однако Ясон привязал его к лестнице, ведущей в рубку (больше все равно места особого не было, двухместный катер), и господин Эм в результате согласился с его доводами. Меня, что примечательно, вообще никто ни о чем не спрашивал, хотя средство передвижения было моим личным, на мои деньги купленным и на меня зарегистрированным. Но блонди никогда не волнуют такие мелочи. — Полный вперед! — скомандовал господин Минк, очень уютно ощущая себя в роли капитана, и мы стартовали. Где-то под нами взрывалась Танагура, банды вандалов разносили магазины готовой одежды и супермаркеты, привязанный к лестнице, ругался Рауль Эм — мы летели. Через пару дней — когда уже развязали господина Эма и в качестве моральной компенсации выделили ему одно из спальных мест (второе заняли Ясон с Рики, я уже говорил, что это, вообще-то, мой катер?) — я понял, куда мы летим, и попытался захватить власть. К сожалению, то, что удалось сделать паре тысяч хорошо вооруженных монгрелов, совершенно не под силу сделать одному, да еще и истерзанному ночевками в кресле пилота. Меня привязали к лестнице, и катер бодро вошел в черную дыру. Это было весьма поучительное зрелище. Признаться, я был к нему немного не готов. Как оказалось, блонди тоже — кажется, их потрепало даже сильней, чем меня, и на выходе из дыры они были очень кроткими и задумчивыми. Отвязали меня от лестницы, напоили чаем, а потом разошлись в разные стороны — ну, настолько, насколько это было возможно в тесном катере. Только Рики все было нипочем, он дыру, кажется, даже не заметил. Еще через несколько дней мы достигли границ неизвестной мне солнечной системы, произвели посадку на одну из ее планет и уже сутки спустя расписывались в огромном бумажном талмуде за ключи к «семейному общежитию». Нет, в целом здесь очень неплохо. Много зелени. Много женщин. Одетых женщин, я имею в виду. Не то чтобы меня это интересовало, но всегда приятно наблюдать вокруг эстетическое разнообразие. Прекрасная еда. Хорошие люди… Господин Минк и Рики, конечно же, в семейном общежитии не задержались, не те условия. Ясон продал местному оборонному концерну одну из запчастей моего катера и купил себе пентхаус. Господин Эм ограничился небольшим коттеджем с видом на сосновый бор. Что же касается меня… В целом, в общежитии совсем неплохо. Оно только называется семейным, на самом деле ребята живут по двое в уютных квартирах со всеми удобствами, помогают друг другу, часто собираются вместе в общих гостиных... Я, например, живу с Эдди Амперяном, попутно помогая ему в решении вопроса о способах стимулирования семейного счастья. Ну, должно же в этом общежитии хоть что-то быть действительно семейным… Хотя это, конечно же, уже совсем другая история.