Спящая красавица

«Sevgili! Милая, милая! Что же ты сделала?» Ибрагим рассматривает каждую черточку прекрасного лица возлюбленной. Темные волосы рассыпаны мягкими кольцами по подушке. Белоснежное лицо с высокими скулами кажется восковым. Кожа блестит искусственной чистотой. Нежные щеки и губы бледны. Ни кровинки нет на любимом лице. «Ну почему, почему все так произошло? Почему ты не успокоилась и не смирилась?» И мужчина целует тонкую кисть девушки. Хрупкая, под прозрачной кожей заметны острые косточки. Но темных синих вен не видно. Как и не разглядеть алых артерий. Рука паши сжимает ладонь султанши и медленно ее поглаживает, задевает девичьи запястья. Но он не чувствует их холодной нежности. Под его пальцами туго затянутые бинты. «Моя госпожа! Я все могу понять: почему ты это сделала, что творилось в твоей голове? Но скажи, почему ты поступила так со мной? Почему? О Аллах! За какие грехи ты лишил меня самого дорого?!» Мужчине кажется, что девушка спит. Что поднесешь зеркальце, и на нем останется след от ее легкого дыхания. Ибрагиму вдруг вспоминается старая европейская сказка. Он не помнит, кто рассказал ему историю о принцессе, целый век проспавшую в скрытом от людей замке. Наверное, это был Гритти. А может, и нет. Но Ибрагим помнит, что спящую красавицу разбудил прекрасный принц. И мужчина наклоняется к своей госпоже и мягко касается ее губ. Ничего не происходит. «Моя милая, милая Хатидже! Знай, мое солнце. Знай одно. Я всегда тебя любил!” * * * Только-только служанки закрыли двери хаммама, а Хатидже кажется, что за ней все еще следят их внимательные глаза. «Как так получилось, Аллах, что я подвела своего мужа? За что Ибрагиму такое наказание? Почему ты заставляешь меня переживать весь этот ад снова и снова? За что?» Но ответа нет. Его всегда нет. Сколько раз она взывала к Богу, чтобы потом услышать молчание? Хотя, она не права. Дважды Аллах откликнулся на ее молитвы. Но откликнулся устами и руками Хюррем. Она пыталась устроить их брак с Ибрагимом. И она спасла только что родившегося ребенка. Спасла, чтобы потом он умер на руках Хатидже. Девушка прислоняется к теплой стене бани, которая кажется ей раскаленной. Она чувствует озноб. Опускает тяжелую голову на плечо. Глаза закрываются, и мысли бешено мечутся в проклятиях. Хатидже бранит всех: Хюррем, Сулеймана, Валиде, Нигяр... Калфу она осыпает бранью больше остальных. Она ненавидит девушку от кончиков ее аккуратных ногтей до темных блестящих глаз. Хатидже замечает взгляды, бросаемые служанкой на Ибрагима. Ее Ибрагима! Ее мужа! Хатидже видит и задумчивый взгляд паши, обращенный к калфе. А по ночам темноволосая служанка является к ней во снах. В кошмарных снах, где у Нигяр есть ребенок. Сын Ибрагима. Сердце Хатидже сжимается от боли: воспоминания о снах не хуже клинка ранят его. А ненависть ко всем в эти минуты сдавливает горло, как шелковый узел. «Ну за что мне эти страдания!? Разве я их заслужила? Ах, Аллах, ведь ты поддерживаешь ее — Нигяр — в ее мечтаниях и желаниях, ведь так? Я знаю, что так. Я знаю, вина моя в красоте, положении и гордыне. Но я ведь ни когда не лгала, не плела интриг для моей пользы! Всегда слушалась отца, мать, брата... Неужели моя кротость не может быть той благодетелью, за которую можно ниспослать награду?» Но лишь тишина становиться для девушки ответом. И Хатидже понимает – не награда ей нужна сейчас. Не награда. Наказание. Она протягивает руку к мозаичному столику, на котором стоит ваза с сочными фруктами. И лежит серебряный кинжал для резки крупных плодов. Он удобно и естественно ложится в руку султанши, словно создан специально для нее. «И что же делать дальше?» Но тело само отвечает на вопрос. Разум здесь становиться не нужен. Только чувство важно в этот момент. Лезвие касается тонких запястий женщины. Пока только едва, даже не оставляя следа, но уже создавая предвкушение чего-то большего, желанного и опасного. Кинжал врезается в кожу, которая натягивается и белеет. Девушка прикусывает губу. К горлу подступает страх. Но Хатидже только лишь еще больше открывает глаза и смотрит, как на запястье появляются первые капли крови, желоб кинжала наполняется бордовым цветом. Девушка замечает, что красные капли на белом смотрятся безупречно. Чуть прозрачные, они блестят как рубины. Но ее собственная кожа, хоть и очень светлая, но с персиковым оттенком не устраивает девушку как фон. Белоснежный мрамор ей нравиться больше. Вот только не хватает алого, что бы нарисовать драгоценные узоры на стенах хаммама. В воображении появляются красивые орнаменты: сероватые прожилки мрамора краснеют, от них расцветают прозрачные розоватые бутоны и распускаются бордовые листья. Разум не объясняет, как это возможно создать самостоятельно, поэтому дурманящее видение остается для девушки волшебной картиной. Но почему бы не попробовать хотя бы приблизится к совершенным линиям, которые может нарисовать только сказочное существо? Лезвие врезается еще глубже, задевает артерию, кровь ярко алой пульсирующей струей вытекает из раны, и Хатидже на минуту теряет сознание. Когда чувства возвращаются к девушке, султанша осматривает хаммам. От соленого запаха крови султаншу мутит, но она с восторгом смотрит на дело своих рук. По плитке текут тоненькие красные ручейки. Одно ей не нравится: кровь оставляет ржавый, грязно-коричневый цвет. Она пытается поднять руку с вскрытыми венами, но слабость охватывает все тело: не то что руку, ей просто шевельнутся сложно. Разум окутан туманом, как опиумом. Хатидже знает запах наркотика — отец иногда баловался китайским дурманом. А еще она помнит, что такое находиться между жизнью и смертью. И тут приходит страх. Девушка зажимает вены чуть выше раны, пытается встать. В глазах все плывет, ноги словно железные, но она мужественно делает пару шагов, но падает, больше не в силах двигаться: слишком много крови ушло. По щекам бегут слезы, локоть, на который она приземлилась, горит от боли. Султанша протяжно стонет. На звук ее голоса и упавшего тела прибегают служанки. Во главе процессии — Нигяр. Она наклоняется к султанше и что-то говорит, но Хатидже ее не слышит, хотя по интонациям понимает, что Нигяр ее успокаивает. Девушка отворачивается от сочувствующего лица калфы и рассматривает столик с фруктами, который задевает одна из служанок. Он покачивается, и словно время замедляется для султанши. Она видит, как из фарфоровой вазы выпадает яблоко: сначала как бы в раздумье покачивается на самом краю керамики, а уже потом, стукнувшись о столик, начинает падать вниз. А еще с мозаичной поверхности столика соскальзывает кинжал. С мелодичным звоном он касается мраморного пола, разбрызгивая вокруг капельки крови. В этот момент, чувствуя успокаивающие и ласковые касания калфы, пытающейся достучаться до ее мутного, пьяного сознания, молодая султанша испытывает отвращение и уже по другому смотрит на прельщавшую ранее ее красоту. Нигяр, эта чертовка, может так касаться и Ибрагима. Но Хатидже этого совсем не хочется. Сейчас с особой остротой ей хочется жить. Ради счастья мужа, ради мести Нигяр. И остальным. Красные капли крови ее больше не завораживают. Она видит их блеск, но теперь они разбросаны по мраморному полу без системы, они хаотичны. Она больше не понимает их красоты, не понимает их языка. «Прости, Ибрагим, меня — я потянулась за неземной красотой... Которую не смогла вынести. И не смогла потом и вернуться к тебе.» И девушка потеряла сознание. * * * Ибрагиму пора уходить к султану. В последний раз он касается руки жены для прощального поцелуя. И в этот раз чувствует тепло тонких пальцев. Касается груди и через тонкий шелк чувствует еще слабое и редкое сердцебиение. Спящая красавица! Его Хатидже! Он наклоняется к ее губам, легко касается их. И прекрасная султанша распахивает глаза.