После заката

Черт! По новой белой футболке расползается темное кофейное пятно. Я когда-нибудь научусь готовить этот напиток без неприятных последствий? Остатки выливаю в кружку, быстро проглатываю терпкую жидкость и иду искать замену футболке. В шкафу огромный выбор, но все в таком «замечательном» не глаженом состоянии, что хочется застрелиться – через полчаса я должен быть на съемках. Хватаю майку, ее гладить быстрее, и бегом к утюгу. Раз-два, справа налево — и она уже прилично выглядит. Пулей переодеваюсь, бросаю футболку на диван, времени заходить в ванную совсем нет, и выбегаю из дома с хорошей спринтерской скоростью. Ну, первое место на Олимпиаде навряд ли, но уж бронзу получить вполне реально. Жаль, я не спортсмен! Подбегаю к машине и уже собираюсь ее открыть, как из розовых кустов мне под ноги падает нелепый парень с длинной челкой — мой постоянный кошмар! * * * Смотрю на часы — уже пятнадцать минут шестого. Через двадцать минут начнутся съемки, а «этот» еще даже не вышел из дома! Сколько еще мне сидеть в этих чертовых кустах?! Нет, я понимаю, меня никто за язык не тянул, и я сижу здесь по собственной воле, но… Но все равно неприятно, когда в тебя втыкаются розовые шипы. Что происходит в комнатах не видно. «Этот» всегда на ночь задергивает шторы и открывает их только по вечерам. Вдруг распахивается дверь, из которой с невероятной скоростью вылетает «он». Безупречен! Алая майка, не скрывающая крепкие мышцы, черные узкие джинсы, явно дизайнерские, чистое лицо, ухоженные усы… Ах! Не мужчина, а мечта! Моя голубая мечта. Жжжжжжжжжжж… Пчела! Я шарахаюсь от насекомого, попутно спотыкаясь о корень кустов и падая на дорожку. Прямо к «его» ногам. Обутыми, кстати, в лакированные офисные ботинки от Пазолини — невероятный шик! Сверху раздается ехидный смешок: — Доброе утро, — бросает он и садится в машину, коварный человек. — Д-д-доброе, — выдавливаю из себя я. Круглый дурак! * * * Очередной перекресток встречает меня красным светом светофора, часы сообщают, что съемки начались десять минут назад, ну а я думаю о своем персональном кошмаре. Это чудо с челкой появилось в моей жизни два месяца назад. Боже! Неужели уже столько времени я наблюдаю его мордашку по утрам и вечерам? В принципе, довольно приятную мордашку, если бы не дурацкая манера парня жирно подводить глаза, наносить килограмм тональника и иногда подкрашивать губы. Нормальные трансвеститы, если таковые существуют, после этих ухищрений хоть на бабу становятся похожими, а этот даже под толстой маской косметики остается парнем. Ненормальный какой-то! Самое непонятное, это что ему нужно. Он явно не папарацци, хотя и дежурит вечно у дома. Огромного фотоаппарата не шее не висит, свою персону я ни в сети, ни в журналах не вижу. За исключением светских раутов, профессиональных фотоссесий и кадров с моим присутствием. Фанат? Странный тогда какой-то: не попросил автограф, фотографию на память. Нет, я не желаю, что бы всякие ко мне приставали с просьбами расписаться или сделать на память снимок, который позже окажется в разных там инстаграммах, твиттерах и фейсбуках. Но это хотя бы понятно! Так поступают многие, даже те, кто просто знает о существовании «звезды». А этот сидит в кустах у дома утром и на лавочке с противоположной стороны улицы по вечерам. И иногда здоровается. Тимур предлагал услуги службы безопасности, чтобы оградить от такого внимания, но я отказался. Думал, последит пару деньков, ну возможно неделю, и сам уйдет. Пара деньков растянулась на два месяца. И что же с ним делать? * * * «Он» уехал, а я поплелся домой, после ужасного конфуза. Упасть в такой момент! Ужас!!! И почему я так боюсь насекомых? Пчела появилась слишком не вовремя. Наверное, стоит рассказать кто «он», и почему я пропадаю у его дома? Рассказываю. «Он» — Бурак Озчивит — известный актер, по которому с ума сходят всякие домохозяйки за тридцатник и смазливые старшеклассницы. Это же Бали Бей! Рейтинги, благодаря «Великолепному веку», у него до небес, денег, соответственно, дохуя: и вообще отлично живет. Ну а я? А я просто гей неудачник, которого регулярно бросали, над которым потешаются родители и сестра, и которому не везет в учебе. В Стамбул мы переехали из Нью-Йорка год назад, когда папе предложили возглавить филиал банка в Турции. В Америке он вряд ли бы продвинулся выше своей должности главного менеджера по персоналу, а тут он практически хозяин — генеральный директор. К новому месту жительства адаптировались все, кроме меня. Ислам, ага. В колледже из-за этого хреново: никто не хочет общаться с геем. Ну и не надо! Сам проживу отлично. Хотя иногда обидно бывает. Соберется группа смотаться с уроков, сами договорятся, а меня в планы не посвятят. Сиди потом один-одинешенек и учись. Хоть учителя не особо в претензии. Оценки удовлетворительные, я не шумлю, особо не прогуливаю — в общем и целом их устраиваю. Отношения могли быть и лучше, если бы я не красился «как последняя папандопола», о чем неоднократно мне напоминает куратор. Ну, а у порога Озчивита я околачиваюсь благодаря своей сестричке. Так уж получилось, что мать, типичная сформировавшаяся домохозяйка, и сестра, типичная формирующаяся будущая жена олигарха, любительницы сериалов. А в Турции сейчас все запоем смотрят «Великолепный Век». Эдакая восточная версия «Тюдоров». Но у англичан хотя бы главный герой симпатяжка, а эти султаны и паши жуткие мужики: заросшие, с залысинами… Брр! И вдруг на экране появляется он! Красивый, высокий, в тюрбане. И мое сердце растаяло. С этого момента я смотрю сериал вместе с женщинами. Элис сразу же раскусила причину сего интереса и взяла меня на слабо: я должен познакомиться с ним. Причем не шапочным знакомством, а как минимум с ним пообедать. Ставка — 150 долларов, время — три месяца. Вот я и ошиваюсь у его дома. Прогресс есть – мы уже начали здороваться. Вот только дальше ничего не двигается. Ему это не надо, а я боюсь. Нет, ну не могу же я просто подойти и сказать: «А давай пообедаем вместе?» Ведь пошлет же! * * * — Как твое чудо поживает? Все еще околачивается у дома? — выражение лица Мерьем сочувствующее, но в глазах пляшут насмешливые огоньки. Понабралась у своей героини! — Нормально, все еще околачивается, — хмуро отвечаю я. В тон своему герою. — Из-за него опоздал? — Нет. Проспал, пролил на себя кофе… Просто не задалось утро. — Да? — Узерли недоверчиво смотрит. — А я уже подумала, что мальчик решился на серьезные меры, и у тебя была фотосессия. — Нет. Он всего лишь упал к моим ногам, — бросаю я, и Мерьем заливается своим звонким смехом, который любят абсолютно все: и зрители, и съемочная группа, и я. — О! Даже так?! Знаешь, а я его могу понять. — В смысле? — В смысле: ты себя в зеркало перед уходом видел? Модно одет, фигура отличная, физиономия выспавшаяся, на голове художественный беспорядок. Иллюстрация образа успешного мужчины. — Кхе… Спасибо за комплимент. — Да не за что. Но все же интересно, почему он так себя ведет. — Без понятия, — развожу руками. — Предположения есть? — У меня? — удивляется она. — Нету. Но можно и не гадать. Все в твоих руках. — В моих? — Он же за тобой следит, не за мной? Значит в твоих. И ты вполне можешь все узнать сам. Здесь два варианта: подключаешь Тимура, и его опрашивают ребята из безопасности, или спрашиваешь сам. — Ну, я же не могу просто подойти и спросить в лоб причину, по которой он шпионит около моего дома! — А ты не спрашивай в лоб. Пригласи его куда-нибудь. Пообедать! — высказывается она и коварно смотрит на меня своими голубыми бесстыжими глазами. * * * Я подхожу к излюбленной скамейке напротив его дома. Через пол часа, максимум час он подъедет на своей черной вольво. Ну, а пока можно насладиться вечерним воздухом и закатом. Живет актер на улице, объединяющей частные домики и торговый квартал. Я сижу на лавочке со стороны квартирных домов у книжного магазина. Напротив — его коттедж. Вполне обычный одноэтажный дом, такие бывают и в Америке, и в Германии, и в России. Ничего особенного: прямоугольный, с крыльцом посередине, четырьмя окнами по фасаду, белый сайдинг, серая черепица. Крыльцо выходит на восток, поэтому я любуюсь, как за его дом заходит солнце. Разглядывая розоватые облака, я не замечаю, как подъезжает машина. Озчивит выходит и направляется в мою сторону. Кивает. — Здравствуйте, — лепечу я. И тут он садится на лавку. На мою лавочку. Рядом со мной! Держите меня!!! Мамочка!!! Он небрежно облокачивается о деревянную спинку и с прищуром начинает рассматривать облака. Мы молчим. Просто сидим рядом. Может, стоит заговорить? Но что сказать? Про небо? Или сразу перейти к делу? Но я даже не знаю хороших ресторанов. Ах, как же страшно!!! Я раскрываю было рот, что бы начать разговор, но тут же его закрываю. Я безнадежный трус. Вот он, сидит рядом, а я не могу заговорить. Мои сомнения разрешает он: — Не знал, что мой дом так красив по вечерам. Правда, до идеала чего-то не хватает, тебе так не кажется? — я молчу. — Стоит, пожалуй, перекрасить крышу. В красный, — он обращает свои темные глаза ко мне и улыбается. Я чувствую себя ужасным дураком и рассеяно киваю. — Да, красный будет хорош. Знаешь, я понимаю, почему ты здесь вечера проводишь. А по утрам тоже красиво? — сейчас он явно усмехается. — Нет, не так, — медленно отвечаю я. — Ясно. Тебя хоть как зовут-то? — Э..Эйдан, — заикаюсь. Он спросил мое имя!? Вы это слышали?! — Англичанин что ли? — Нет, я из Америки. — Понятно, — улыбается Бурак. В его глазах мелькает понимание. — Всегда хотел побывать в Америке. Не во всей, конечно, а в той, которую в вестернах показывают. В Техасе, например. Там, наверное, остались такие местечки? — Я из Нью-Йорка. Не знаю, никогда не был в Техасе. Но вроде там есть еще такие местечки. Хотя, я точно знаю, что на Западе, в Вайоминге, такие городки остались: там пастухи живут. — Пастухи? — как же мило он поднимает бровь. — Ковбои. — Хм… Знаешь что, Эйдан? У меня завтра выходной. Почему бы нам куда-нибудь не сходить? А ты мне расскажешь про ковбоев подробнее? * * * Парень чуть не грохнулся в обморок от моего предложения. Глаза закатились, тело обмякло. Этого еще не хватало! — Эйдан? — я аккуратно касаюсь его плеча. Парень подпрыгивает на месте и уставляет на меня свои крупные глаза. Они редкого голубого цвета. Похожи на глаза Марием, но более синие. — Да, конечно, — выпаливает он и краснеет. Вау! Не знал, что можно настолько покрываться румянцем, что будет заметно даже сквозь толстый слой тональника. — Окей. Тогда завтра в два часа я жду тебя в «Олимпии». И ухожу. С этим мальчишкой явно что-то не то. Но Мерьем умеет уговаривать. К сожалению. * * * Господи! Я чуть не грохнулся в обморок, когда он мне предложил встретиться. Это удивительно! Элис не поверит. Но рассказать придется. До дома я дошел в состоянии полной эйфории. Приплясывая, под веселые турецкие мотивы в наушниках. Я не слушал попсу никогда, но в Турции творит интересный музыкант — Can Bonomo. В прошлом году ездил на Евровидение, это такой крупный музыкальный конкурс в Европе. Неплохо выступил. А я полюбил его песенки: простые и заводные. Влетел в комнату и с самой мечтательной улыбкой плюхнулся на кровать. В дверь бешено застучали, и в мое царство ворвалась Элис. Маленькая, с яркими синими глазами, вздернутым носиком и короткой стрижкой, всегда одетая по последней моде. С персонажем Стефани Майер ее объединяет не только имя и внешность. Она, как и всевидящая вампирша, все время сует свой милый нос куда не следует, пускается во всякие авантюры, попутно прихватывая с собой ближних, и вечно одевает меня, словно я ее Изабелла «скромная идиотка» Свон. — Как дела у братишки? — ласково мурлычет она, поправляя прическу. Мне бы ее манеры! Она все так изящно делает, что я поневоле засматриваюсь. — Нормально, — отвечаю, пытаясь скрыть свое ликование. Пустая затея, она все равно заметит, но потянуть немного времени, что бы собраться с мыслями, я успею. — Да ну! Ты прям светишься!!! — я же говорил: сразу заметит. — Как дела на личном фронте? Я прищуриваюсь, смотря на нее и пытаясь разгадать ее коварную мысль. Она, как ни в чем не бывало, лишь заинтересованно улыбается. Не получается, поэтому я опасливо бросаю: — Зашибись? — Ну, нет, братец, так дело не пойдет. Какой «зашибись»?! Где здесь, — она неопределенно взмахивает рукой, — ты смог найти идиота, который связался с тобой? А? Я лишь бросаю на нее хмурый и обиженный взгляд аля «я подам в суд на клевету» и отворачиваюсь к стенке, прекрасно зная, что этот трюк подействует свершено не так, как на родителей. И действительно, вместо утешения и поцелуев, я получаю лишь довольно болезненный тычок в бок и продолжение допроса. — Ну не куксись! Улыбочку, улыбочку давай, — и тянет мои щеки в стороны. — Ведь совсем недавно был такой счастливый! Хочешь, я не буду тебя мучить? — я смотрю с надеждой. — О чем вы с Бураком договорились? Зря надеялся. Но откуда ей стало известно про это? У меня все на лице написано, что ли? Рассказывать совсем не хочется, я все еще боюсь, что вся ситуация была просто сном. Элис смотрела на меня так, что будь я героем книг Роулинг, то уже оказался под действием легилеменции. Поэтому я глубоко вздохнул и выпалил: — Мы завтра обедаем в «Олимпии». — Вау!!! Эйдан, да ты у меня герой! Кажется, мне пора готовить деньги. Невероятно! Ох, Эйдан, но ведь это жутко дорогой ресторан. В чем ты пойдешь? — спрашивает она и подбегает к шкафу. Вот этого я и боялся. Осознавая всю свою обреченность, я прикрыл глаза, позволяя Элис творить со мной все, что ее душе угодно. * * * В дом я зашел в некоторой прострации, думая о том, что парень не стоит тех денег, которых стоит столик в «Олимпии», что он прекрасно бы вписывался в какую-нибудь цветастую забегаловку или темную кафешку, чем в пафосные залы ресторана. Я бы и выбрал что-нибудь проще, но Мерьем здраво рассудила, что в ВИП-зале будет лучше. Точнее: мне тогда показалось это здравой мыслью, ведь я даже представить себе не мог, чем на самом деле для меня это обернется. Но об этом позже. Пройдя в гостиную, я замер. На диване расположилась Джансу. О! Это будет, пожалуй, более страшный кошмар, чем Эйдан. Ну, вот как ей объяснить, что я не могу ее больше видеть? А я не могу, между прочим, по вполне логичным и обоснованным причинам. — Милый, — она вскакивает с дивана и несется ко мне с вытянутыми для объятья руками, которые я перехватываю и опускаю, не позволяя сомкнуться за моей спиной. Она очаровательно хлопает ресницами и замирает. — Уходи. Я только с работы, хочу спать. Джансу, уходи, прошу тебя. — Я ведь не буду тебе мешать! — возмущается она. — И я скрашу твой сон. Все будет хорошо, как раньше, — все-таки ей удается обвить одной рукой мою шею и начать водить пальчиками по затылку. Теперь замираю я, не отказывая себе цветасто думать о чертовке не самыми лестными эпитетами. Но отстраниться трудно: я слишком любил раньше эти руки. Любил до тех пор, пока эти руки не увидел на мужском достоинстве. Не моем. Бедная Сельма! Она, как и я, тогда совсем не ожидала увидеть Джансу и Гюрбея вместе. Причем в павильоне-дворце паши и ее героини. Удар в сердце со всех сторон. Впрочем, она быстро оправилась: все-таки она не Хатидже, слишком любит жизнь, чтобы ходить в депрессии. На следующее утро она как обычно шутила, отлично играла, лишь изредка бросая на меня сочувствующий взгляд и совершенно игнорируя Гюрбея. Ее мужество заставило и меня собраться. Хотя после бурной ночной ссоры это было ох, как сложно. — Нет, — я нахожу в себе силы сопротивляться, — как раньше — точно не будет. Прости, Джансу. Но я действительно устал. И сейчас я лягу спать. Один, — уточняю, глядя в ее оживившееся лицо. — А ты или уйдешь сейчас, оставив на столе ключи от моего, — выделяю это слово, — дома, или переночуешь на этом диване, а утром покинешь дом. И тоже без ключей. Джансу отстраняется. Долго изучает меня. А потом тихо и серьезно, что на ее не похоже, говорит: — Тебе звонили из «Олимпии». Подтвердили бронь ВИП-столика. А ты не долго скучал. Ее слова, как удар. Но она ведь сама первая сделала все, что бы уничтожить наши отношения. Тогда почему же так хреново? Наверное, в глубине души я хотел ее простить. И простил бы. Просто она выбрала неправильное для этого время. Джансу кладет на кофейный столик ключи и уходит. Я слышу, как аккуратно прикрывается дверь. Она на самом деле молодец: не стала впадать в истерику, хлопать дверью. Я же, совершенно уставший после тяжелого съемочного дня, повалился, не раздеваясь, на постель и забылся в сумбурном, но крепком сне. * * * Ну вот, ты уже не выглядишь, как чучело! — щебечет Элис, аккуратно выводя стрелку над правым глазом. За последние двенадцать часов она сумела превратить меня в нечто, которое скорее красивое, чем то, что я привык наблюдать в зеркале обычно. Не знаю, зачем столько сложностей, но сама Элис, подготавливая меня, как ее тезка колдовала над Беллой перед выпускным, аргументировала все издевательства тем, что в подобные рестораны ходят люди, а не пришельцы гуманоидного вида типа меня. Первоначально она два часа отмачивала меня в ванне, с разбавленными в воде маслами и плавающими лепестками роз. Красиво. Потом вылила на мою голову сырые куриные яйца, а лицо обмазала манго и заставила ходить в этом почти час! До сих пор вспоминаю с содроганием. Потом сделала маникюр-педикюр. А после всего этого она одела в еще вчера подобранные шмотки и самостоятельно сделала мейк. Надо сказать, что в итоге я выглядел, как парень с обложки какого-нибудь крутого корейского или японского журнала мод. У них таких любят. * * * Я очень надеялся, что парень придет в назначенное время сразу по двум причинам: не хотелось его долго ждать, да и я сам приехал на пятнадцать минут раньше, что бы избежать ненужного внимания прессы. Время тянулось слишком медленно. Я думал о Джансу. Вспоминал, как все начиналось, ее ласковые руки, прекрасные глаза, романтические прогулки, измену, бурную ссору. А еще думал о Сельме. Ее чувства ведь тоже обманули. А я даже не поинтересовался, как она, нашла ли человека, которому смогла бы довериться. Мы были с ней хорошими друзьями, почему же я не интересовался ее жизнью? Может, стоит? Но разум подсказывал, что лучше оставить все как есть. Мы не сможем просто тесно общаться. Мы попытаемся довериться друг другу не как друзья, сделав попытку полюбить, сделать отношения серьезными. А закончиться все плохо. Даже хуже, чем произошло все сейчас. Не будет измены, мы просто доведем друг друга до отчаянья, влюбившись в совсем других, но, боясь разочаровать друг друга, будем поддерживать несуществующие отношения. Я думал обо всем этом и сначала даже не заметил, как в ВИП-комнату прошел Эйдан, пока он вдруг не оказался сидящим за столиком. Я оторопел. Признаюсь честно, узнать в сидящем напротив парне мой ходячий кошмар было сложно. Одетый в белоснежную футболку и черный, невообразимого кроя, трикотажный жилет он выглядел стильно. Черные волосы тщательно уложены челкой куда-то вбок и чуть вверх. Немного смахивало на шевелюру смазливого выскочку Бибера, но смотрелось как-то более аккуратно и элегантно. Косметики почти не было. Лишь тушь, да стрелки, что смотрелось неожиданно круто. И как-то ярче сияли синие сапфиры — глаза Эйдана. В общем и целом, у меня сложилось мнение, что я обедаю с моделью из каких-нибудь азиатских домов мод. Сам парень явно не знал, что делать, что говорить, как себя вести: сидел ровно, уставился на свои руки и молчал. — Ну, здравствуй, — сказал я и взглянул на часы: без пяти два, он даже раньше назначенного пришел, — ты вовремя. — Здравствуйте. Не в моих привычках опаздывать. Ответ показался грубоватым, но я списал все на волнение. Взял меню и начал его изучать. Искандер кебаб, спагетти под сырным соусом, лазанья — это все не то… Горячее… О! Салаты! Цезарь, греческий, оливье, «морской», крабовый… «Морской»? Что там у нас? Яйцо, горох, морская капуста… Все ясно. Поднимаю глаза и вижу, что Эйдан даже не прикоснулся к своему меню. — Ты уже выбрал? — Да, — отвечает он, так и не подняв глаза. Я порядком растерялся. Когда он успел? Но все таки позвал официанта, который незамедлительно пришел. — Здравствуйте, что будете заказывать, — на одном дыхании произнес он голосом, напрочь лишенном вопросительной интонации, обращаясь ко мне и склоняясь в полупоклоне. — Сначала молодой человек, — киваю я на Эйдана. Официант, как шарнирная кукла, лишь повернул голову в сторону парня. — Чай, плиз, — с обворожительной улыбкой, растягивая «и», попросил он. Официант явно ждал продолжения, вопросительно смотря на парня. Эйдан смекнул, что его не поняли, и сказал, — это все. Официант удивленно повернулся ко мне. Я пожал плечами. — Чай… Наверное, большой чайник на двоих. И, — быстро сверился с меню, — два тирамису. Можете идти. Официант снова поклонился, растерянно ушел: обычно-то здесь делаются довольно большие заказы. Но, кроме удивления, в его глазах была еще заинтересованность Эйданом. Какая-то очень неприятная заинтересованность. Эйдан сидел ровно, молча уставившись на сложенные перед собой руки. Тонкие, хоть и большие ладони, изящные пальцы с аккуратным маникюром. На среднем – простое серебряное колечко. Рассматривая кисти, хрупкие выступающие косточки, я ни о чем не думал. Даже не замечал затянувшегося молчания. Я смотрел, как у запястья мелко пульсирует жилка, как переплетаются ловкие пальцы, как они стучат по столу… Только когда Эйдан начал отбивать ритм какой-то модной мелодии, я очнулся. — Ну что, молодой человек, вы мне обещали рассказ о ковбоях, — о Боже, что за бред я несу?! * * * Ковбои?! Он действительно думает, что раз я американец, то все о них знаю? Я ненавидел историю всегда. Ну, ладно, не ненавидел — просто недолюбливал, но сути дела это не меняет. Я ее не знаю. Я, конечно, честно вчера заглянул в Википедию по этому вопросу, но ведь это не то, что ему нужно, да? Вот если бы он спросил про руки, которые он очень долго рассматривал, находясь в странной прострации, что я даже чуть испугался — мало ли, что в голове у этих турок, я бы ему много чего рассказал. И про эпителиальные ткани, и про запястные и пястные кости. Хим-био, что с меня взять? Но раз человек хочет ковбоев, будут ему ковбои. — Ковбоями появились в США в 1865 году, — начал я, подражая тону нашего Нью-Йоркского лектора по литературе, которого мы называли Камикадзе, — в связи с необходимостью сгонять одичавшие стада быков Техаса. Они работали на ранчо скотопромышленников и занимались не только выпасом животных, но и ремонтом хлевов, разведением лошадей, охраной. Их заработок был не велик, а зимой они работали только за кров и еду… — Стоп, стоп, стоп… — прервал ошарашенный Бурак, — это, конечно, замечательно. Но я не этого ожидал, — я вопросительно изогнул бровь. — Ну, мог бы рассказать байки, легенды… — Я же сказал что из Нью-Йорка. Откуда мне знать провинциальные сказки? — А мама ничего не читала перед сном? — Читала. Методы микроэкономического анализа, — ага, с папочкой на пару. Потом еще долго припоминали мне увлечение химией. А вот Элис прониклась их ученостью. Правда, она у нас юрист, но все равно родители рады ее выбору. — Тяжелое детство… — Ну, раз уж у меня такой пробел в воспитании, может, вы расскажете какую-нибудь интересную историю? * * * Рассказать? Историю? Выражение лица парня было вызывающе насмешливым, но не раздражало, а ставило в тупик. Я не помнил ни одной сказки! Достаточно было одного его вопроса, взгляда ярких дерзких глаз, что бы слова детства стерлись из моей головы. Господи, всемилостивый Аллах, что со мной? Аль я не мужик? В конце концов, почему я должен теряться перед каким-то сопливым мальчишкой!? Мальчишкой! Не девчонкой даже… Я собрал свою волю и мысли, но ни рассказанные матерью истории, ни достойные слова отказа в голову не возвращались. Положение спас официант, принесший наш заказ. Медленно поставил поднос, на котором стояли чашки и блюдца из белоснежного фарфора, на которых лежали кусочки изящно сервированного десерта, расписной заварочный чайник, не новодел, а настоящий раритет эдак начала прошлого века, серебристые столовые приборы и хрустальная вазочка с рахат-лукумом, сладость, не входившая в наш заказ, что я отлично помню. Официант тем временем выставлял все эти предметы на белую скатерть нашего стола, изредка бросая быстрые взгляды в сторону Эйдана. Тот тоже с интересом рассматривал молодого официанта, думая о чем-то очень далеком сейчас от меня, официанта, еды, ресторана и Турции в принципе. Было что-то противоестественное в его взгляде, делавшее его вдруг резко не просто иностранцем, а откровенно чужим, лишним, неправильным в этом месте среди нас. Официант же тем временем выставлял на середину стола хрустальную вазочку, и с соблазнительной, отнюдь не официальной улыбочкой, предназначенной Эйдану, сказал: — Комплимент от шеф-повара! Эйдан ответил на улыбку и чуть придвинул свою руку к руке официанта, опиравшуюся на стол, так, что их пальцы соприкоснулись. Тот ее не отдернул, лишь хмыкнул. Парень же чуть поддался вперед, что бы увидеть металлическую табличку с именем, и сказал, заглядывая из под челки в лицо мужчины: — Уважаемый Эмре, — я вздрогнул, — передайте повару, мою благодарность. Ему не стоило столь утруждать себя, но спасибо от всего сердца. — Я обязательно передам, — и, кивнув нам обоим, официант ушел. Я же рассматривал Эйдана, который не только не перестал казаться инородным телом, но и приобрел те черты женского кокетства, похожего больше на страсть и похоть, чем невинное заигрывание, что мне даже чуточку стало не плохо. И мне вдруг отчетливо вспомнилась старая сказка, в которой девушка переодевалась в мужчину, что бы спасти своего отца. Я начал вспоминать детали, глядя, как Эйдан аккуратно откусывает кусочек лукума над своей же рукой, которую выставил ковшом, что бы в нее осыпалась сахарная пудра. — Мммм… — тянет он, — грушевый, — и я улыбаюсь, вспомнив сказку до конца. * * * Господи! На меня явно запал официант! Но, черт возьми, он не в моем вкусе. Высокая восточная швабра с густыми бровями, темными волосами, еврейским носом и полным отсутствием мышц на своем худеньком теле. Бррр…. Все познается в сравнении, и рядом с Бураком Эмре выглядит особенно жалко. То ли дело сидящий сейчас напротив меня восточный принц, который чему-то смеется в кулак, глядя на меня. Я наверняка весь в белой пыли, но я очень люблю рахат-лукум, что бы сейчас отказать себе в удовольствии даже ценой испорченному костюму. — Значит, хочешь, что бы я восполнил огрехи твоего воспитания? Я киваю. — Ну, тогда я тебе расскажу одну сказку. Но рассказать ему не дали. В наш зал ворвались репортеры. Вспышки камер ослепили глаза, послышались непонятные быстрые фразы, которые невозможно было различить, так ка все говорили одновременно. Я развернулся, прикрывая глаза руками. Я ничего не осознавал и, потеряв ориентацию в пространстве, чуть не поцеловался с полом, запутавшись в ножках опрокинутого стула. Сильные руки подхватили меня за талию и прижали к крепкому телу, а потом знакомый голос спокойно произнес то, что разрушило мою спокойную жизнь: — Я сюда пришел, что бы отдохнуть и насладится обществом любимой девушки, а вы напугали бедняжку Айлу. Я прошу вас, господа, покинуть это помещение, или я вызову охрану. Больше комментариев не будет. Любимую девушку? Айлу?! Он издевается?!? Бурак отпустил меня сразу же, как за репортерами захлопнулась дверь. Я с негодованием начал сверлить его глазами, сжимая руки в кулаки. Актер же смущенно улыбался, потирая в замешательстве затылок. В его голове явно сейчас крутились какие-то винтики, но меня это мало волновало. Почему-то хотелось запустить в эту голову чем-нибудь тяжелым. Что бы больше не приходили подобные замечательные идеи. И надо было поддаться порыву, потому что то, что он предложил мне чуть позже, не шло ни в какое сравнение с этим пустяком. * * * Я тяжело опустился на стул. В голове звучала старая песенка из сказки: Танцуй, собачка, танцуй! Побывав в городе Зим-Зим, Я возвращаюсь неузнанной. Танцуй, собачка, танцуй! Песенка из сказки, что я собирался рассказать Эйдану. Но не успел. Он же смотрел на меня с невероятной яростью: если бы взглядом можно было убивать, я бы давно уже был в реанимации. И какой дьявол дернул меня ляпуть о девушке? Тогда, глядя на беспомощную растерянность Эйдана, это показалось так естественно. «… я возвращаюсь неузнанной». Неузнанной… А ведь репортеры, что лишь мельком увидели Эйдана, поверили, наверняка поверили в мою ложь и увидели хрупкую девушку на его месте. Да я и сам почти себе верил тогда, обнимая его за невероятно тонкую и хрупкую талию. И, как мне показалось, блестящая идея посетила мою голову. — Почему ты крутился у моего дома? — Ты только что меня так опозорил, назвал Айлой… Айлой! И теперь спрашиваешь об этом? — он негодовал, злился, а я, глядя на потекшую тушь, вдруг сказал то, чего говорить определенно не стоило. Я понял, осознал с предельной ясностью его цели, но не подумал, что даже такой как он может иметь мужскую гордость, которую легко задеть. — Но ведь ты похож на девчонку! Красишься, заигрываешь с официантом… Ты сам себя позоришь! Забываешь, что здесь не Америка, что здесь не принято так себя вести. Ты ведь гей, да? И около моего дома шатался, потому что я тебе нравлюсь. Так ведь? — парень покраснел. — Так вот, я — не гей. И вестись на твое очарование не собираюсь. Я имею полное право заявиться в службу безопасности своего агенства и рассказать о твоих намерениях, и тогда у тебя будут проблемы. Но я этого не сделаю, если ты окажешь мне одну услугу. — И какую же? — я видел, как Эйдан весь напрягся, словно до отказа натянутая струна. — Сыграй мою девушку. Пусть все поверят, что Айла действительно существует, что я занят. Месяц. Потом мы расстанемся. Парень подошел ко мне. Приподнял руку. Я замер, в ожидании удара, решив ему не мешать выпустить пар. Но удара не было. Эйдан опустил руку. И глядя мне прямо в глаза, с ощутимой злобой сказал: — Согласен. Кажется, только что меня возненавидели. Домой я возвращался голодным и злым. Голодным, потому что на часы только-только отбили одиннадцать, а я с того момента как покинул ресторан, не съел ни крошки. Да и что уж говорить, три кусочка рахат-лукума — не еда. Ненавижу сладкое, ненавижу восток, ненавижу мужчин! Думаю, объяснять, почему я злой, не обязательно. Ненавижу мужчин! Особенно самовлюбленных интриганов! И меня совершенно не заботит, что он разгадал все мои мысли. Что он действительно мне ничего не должен, но… Какого хуя оказался должен я?! И так все знакомые знают, что я гей. А фото в газете были бы даже пиаром. «Черным» — подсказывала совесть. В некоторой степени да, ни одна живая душа, если бы это происходило в Нью-Йорке, не поверила бы, что это высокие чувства. У меня там было много друзей: я умел зажечь вечеринку, был отличным спортсменом, хорошо при этом учился, у меня богатые родители, милая сестренка и смазливое личико. Отсутствием внимания я не страдал. Да и гей я не потому, что перечитал всяких историй или насмотрелся порно, а потому что встречался и трахался и с девушками, и с парнями. Положа руку на сердце — у меня была всего одна девочка. Именно девочка — нам было всего по 14. И отношений не было: ей просто хотелось поскорее распрощаться с девственностью. Очень милая девочка, которой не хотелось устраивать это важное событие с кем попало. А я был не "кто попало", а друг и красавец школы. Было сносно. Но очень шумно. Это я в девчонках и не люблю. Даже когда все плохо, они имитирую страсть громкими ахами и охами. Как пошло! С парнями не так. С ними честнее. Вот из-за парней все друзья окрестили меня "шлюхой №1". Наверное, я переспал с доброй половиной школы. Ну и да, все они в итоге меня бросили из-за смазливых блондинок или рыжеволосых персонажей аниме. В общем-то, пока я искал любовь, меня грубо использовали для удовлетворения сексуальных потребностей. Я неудачник в любви... Но! Отставить "прекрасные" воспоминания прошлого! Сейчас важнее понять, во что я вляпался, и как из этого можно извлечь выгоду. Распахиваю резко дверь, взлетаю по лестнице на второй этаж и прячусь в своей комнате. Свет не включаю. К черту! Запираю дверь, прислоняюсь к теплому дереву и дышу. Просто дышу, восстанавливая сбившееся дыхание. У меня закрыты глаза, и я потихоньку успокаиваюсь, сливаясь с подозрительной тишиной. Элис не ждала меня, не желала узнать, как все было. И это настораживало. Медленно осел на пол, спрятал голову в коленях. Плакать не хотелось. Хотелось рвать и метать. Хотелось психовать. На публику, желательно. Но сестренка не приходила, родители на каком-то ужине в посольстве. Все бесполезно. Вдруг раздался совершенно нелепый в этой темноте и тишине звук громкого урчания. А не сходить бы на кухню? Спускаюсь по лестнице и все-таки не удерживаюсь, останавливаюсь у двери в комнату Элис и прислушиваюсь. За дверью тишина гробовая. Берусь за ручку, медленно открываю дверь… И правда — ее нет! Комната встречает меня темнотой, тишиной и безжизненностью. И как я этого не заметил? В доме я один. Родители придут не скоро. Ужин в посольстве мягко перетекает в ночной коктейль с кем-нибудь в баре, а потом родители отправляются в близлежащий отель — отдохнуть от нас с Элис. А если дома нет и сестры, то это значит, что она убежала пользоваться появившейся свободой в ночной клуб. Спать завалится к подруге, так что раньше, чем к полудню, ее не ждать. И что мне делать? Голод опять напоминает о себе, и я спускаюсь, наконец, на кухню. В холодильнике повесилась мышь. Три яйца, пакет сока, брусочек масла и цветная капуста — вот и все ее содержимое. Съедобное содержимое, потому что на одной из полок я нахожу записку от родителей: "Купите еды. Список и деньги на зеркале в прихожей". Я еще немного разглядываю изобилие продуктов и решаю сходить в магазин позже. Мне вполне должно хватить того, что у меня есть, что бы утолить голод. Капуста твердая, ничем пока не пахнущая, ложится на разделочную доску и превращается во множество маленьких белоснежных букетиков, словно недавно здесь побывали подружки невесты и оставили свои цветочные композиции. Нахожу сковородку — она тяжелым грузом ложится в руку. Почему-то тишина в доме в моем воображении требует внезапного появления воров, и я улыбаюсь, представляя, как этот самый вор получает сковородкой по затылку. Я не злой, нет! Просто сейчас я не против кого-нибудь избить. Сковородка оказывается на огне и разогревается, пока режется на кубики сливочное масло, которое минутой позже отправляется шипеть на сковороде. Под его веселый треск, я взбиваю яйца, а настроение тем временем потихоньку поднимается. * * * Под входной дверью меня ждали букет алых роз и вечерняя газета, на которой я обнимал Эйдана. Надо сказать, что снят он был весьма "удачно": со спины, уткнулся лицом в мое плечо. Определить точно, кто там — было сложно. Заголовок даже не стал читать, все равно какая-нибудь кричащая глупость. А вот цветы заинтересовали. Роз было тридцать три — весьма занятное число. Хорошо хоть не двадцать две или сорок четыре. Бутоны были крупными, ножки длинными, количество не маленьким, так что я всерьез задумался, куда их деть. Пока не увидел маленькую записочку среди нежных лепестков. "Когда-нибудь ты меня поблагодаришь еще за это. Твоя маленькая Джансу". Поблагодарю?! За что?! Взгляд падает на газету, и кусочки этой инсталляции складываются в единый паззл. Репортеры знали о посещении ресторана заранее. Джансу тоже знала, ведь она мне сообщила о подтверждении брони. Я обидел ее, отказавшись возвращаться. Вывод прост даже для идиота: сдала меня она. Вот только за что я ее потом поблагодарю — не знаю. Убью — более вероятное развитие событий. Задушу голыми руками. Факт, что я наговорил парнишке много лишнего, с острой силой напомнил о себе, принеся новые нерадостные мысли. Начинаю понимать, что теперь, он может взбрыкнутся, осознать, что реальных рычагов давления у меня на него нет. И вполне может, если не трус, заявиться к репортерам, все честно рассказать. А может и приврать. Что я не просто на ужин приглашал, и не в первый раз. И тут мне не поздоровится. Надеюсь, он не посмеет это сделать. О других возможных превратностях судьбы я не думал. Даже не представлял, что они появятся. А надо было. * * * — Озчивит! Что это?! — ко мне, стремительным бегом боевого страуса, несется Савджи, размахивая газетой. Вчерашней газетой, которую я так и не удосужился раскрыть. Без понятия, что там написали, поэтому только пожимаю плечами. Внутренне готовлюсь к выговорам, которые должны сейчас на меня обрушится, но... — Ты молодец! Это же пиар! Такой пиар! Бурак! Не знаю, где ты ее подцепил, но все обсуждают твою иностранную любо... Хм, девушку. В интернете. Покрутись на днях с ней где-нибудь, окей? И уходит, коварный человек. До меня еще доносятся громкие восклицания: ".Рейтинги! Рейтинги!". Хоть кто-то счастлив. А меня ждет тяжелое испытание. Надо же уговорить Эйдана пойти. Прохожу в гримерную, как тут же натыкаюсь на Марием. — Мне казалось, или в этот чертов ресторан ты собирался идти с тебя достававшим парнем, а не какой-то Айлой? Куда дел мальчишку? И кто она такая? Черт! И как я мог забыть о этой голубоглазой любопытной лисе? Тянусь за кафтаном и поясом, разглаживаю рукава, распутываю кисточки на чалме — отчаянно делаю вид, что очень занят и не слышу ее. — Ты мне ответишь или нет? Ответишь или нет? — щелкает пальцами перед моими глазами. — Собирался, ни куда не дел, она — никто. — Ну как с тобой вообще можно разговаривать? — вздыхает Мерьем и опускается рядом. — Ты ведь мой друг. Я должна знать, что происходит, тем более я и так знаю больше, чем кто-либо другой. * * * — В конце концов, я твоя сестра! И хочу знать, с какого перепоя тут происходит, что ты сковородкой ударил моего парня! Слов не находится. Я лишь грустно вздыхаю. Ну как ей объяснить, что заходящего в 5 часов утра незнакомого человека так легко можно принять за грабителя, убийцу или маньяка-насильника. Особенно после того, как уже некоторое время мечтаешь отомстить хоть кому-нибудь. Хотя вариант с маньяком-насильником меня в принципе устраивал. Все-таки мой последний раз был аж в Америке. То есть, каких-то полгода назад. Каких-то!? — Ладно. Видно, я не дождусь объяснения. Но ты перед ним извинишься! — перед моим носом строго раскачивается палец, послушно киваю. — А теперь рассказывай, как все прошло. Нет, не так. С каких пор у меня появилась сестра Айла? Что?! Как она узнала?! Это просто невозможно! Видя мое растерянное выражение лица, она перетряхивает свою сумку и достает газету. Во имя Шеогората! Это вчерашняя вечерняя газета. Фотография, не самого лучшего качества, но вполне внятная: я запечатлен спиной, прижимающийся к Озчивиту. Славно. Все просто зашибись! "Сердце великолепного Казановы вновь занято! Все подробности на стр.3". Чтож, почитаем... * * * Только вечером, возвращаясь домой и не видя Эйдана на лавочке у магазинчиков, вспоминаю, что утром его тоже не наблюдалось. И тут до меня доходит: я не знаю ни его номера телефона, почты, адреса! Как же я его найду?! Это проблема. Большая проблема. Савджи после съемок недвусмысленно так намекнул, что я должен засветится с ним в самое ближайшее время, пока слухи горячи. Ну вот почему я наговорил столько неприятного, как мальчишка прям! Теперь он обиделся, а меня ждут проблемы. Причем не только меня. Неудовлетворенный продюсер — это проблема и для режиссера, и для актера, костюмера, гримера, оператора и всей остальной съемочной группы. А так как виноват в этом буду я, то негодование остальных будет направлена на меня же. Замкнутый круг. Только я в его центре. Один. Да, ситуация не важная. Может быть, этот голубой сталкер все-таки придет через пару дней? По старой памяти или из интереса. Не может же он все так оставить? Грустно было бы, если Эйдан пустит все на самотек. Мне нужно его найти. Включаю телевизор — MTV, хоть какой-то способ отключить мозг. Хотя, возможно, что это поздно. Он уже уехал в отпуск на Сейшелы, когда я подсаживался на скамейку к Эйдану? Yolları dikenlidir ayrılıkların Gitmeler buna değer mi Aklını sarsın visal çığlık çığlığa Duygular öyle sabi ki (Стоит ли идти по тернистому пути разлуки? Позволь желанию захватить твой разум, чувства настолько малы) Музыка заполняет дом, на экране изгибается милая блондинка... Кстати, надо бы позвонить Хадисе. Как у нее дела? Вроде бы, скоро концерт, взять бы билеты... Аллах, у меня тут проблемы, а я думаю о каких-то концертах! Обычный мальчишка принес в мою жизнь легкий хаос. Или я его сам создал? Когда я ошибся? Нет, с несдержанными словами все ясно. Но какие ошибки я допустил до этого? Заговорил с ним? Поссорился с Джансу? Послушался Мерьем? Çöz bütün düğümlerimi aç teker teker Arzular urgan misali Kır bütün mühürlerimi parça parça saç Tutkunun yoktur emsali (Наши желания — запутанная веревка, так развяжи ее медленно Открой все мои замки. Страсть не терпит сравнений) Что-то подсказывает, что единственной ошибкой была моя импровизация. Если бы не она, у нас бы вполне неплохо все сложилось бы. Я рассказывал сказки, легенды. Эйдан бы сидел у меня на коленях, доверчиво глядя в глаза... Что?! На коленях?! Моих коленях?... Куда мир катится... О чем я думаю! Завтра трудный съемочный день. Надо поспать. Дотягиваюсь до пульта, с неприятным щелчком Хадисе пропадает с экрана. Не хочу идти на кровать. Устраиваюсь на диване, как в детстве, ложусь на живот, прячу лицо в подушке. И с мыслью, что ни за что не засну, проваливаюсь в глубокий сон. * * * Аккуратно, чтобы не разбудить, откидываю оделяло. Роза все еще душисто пахнет. Лишь края лепестков чуть-чуть обтрепались, хотя сами розовые бутоны, все еще нежны. Как нежна и кожа юного создания, что лежит на шелковых простынях. Разгорающийся рассвет бросает сквозь тюль светлые полосы на чуть смуглую кожу. На пушистые ресница под черной челкой, на острые скулы, на чуть приоткрытые губы цвета распустившейся розы, на тонкую шею, с подрагивающим кадыком, стройное тело, подтянутый живот. Далее все скрывает одеяло, что я не до конца открыл. Боюсь его стягивать дальше, боюсь разбудить это странное, я бы даже сказал, нелепое существо. Поэтому резко его отбрасываю, чтобы не передумать из-за страха и сомнений, что я испытываю. А ноги-то длинные. Длинные, стройные, с тонкими щиколотками, правильной формы икрами. Гладкие, вроде бы. Бедра, правда, худоваты. Но так и грудь тут не третьего размера! Я бы и первым это не назвал. Доска доской, но черт возьми, от этого спящее тело не становилось менее привлекательным! Мне хотелось, чтобы он открыл глаза. И я тянусь к губам, чтобы украсть поцелуй этого недоразумения. Моего недоразумения. Но не успеваю. Он просыпается. Еще не полностью, он сам этого не ожидал. Он медленно открывает свои голубые глаза, пытается сфокусироваться на мне, но взгляд мутный, растерянный, детский и беззащитный. Этого взгляда достаточно, что бы мозг частично проснулся. Я в этот момент — дельфин. Одним полушарием я вижу чудесный сон, а вторым осознаю, что в джинсах сейчас очень тесно. Второе полушарие взялось за опеку над телом. На столько, на сколько может. Голова словно залита свинцом — от подушки ее не оторвать. Поэтому, согнув ноги в коленях и приподняв филейную часть, тело дало доступ рукам к ширинке. Те ее быстро отыскали, расстегнули. Потянули за резинку трусов. Пальцы дотрагиваются до чувствительной плоти, сжимают пульсирующие вены и мягко пока только гладят член. Глаза под черной челкой наконец обретают осмысленность. Он протягивает к моему лицу руку, но так и не касается его. Конечно, это ведь просто сон. В дело вступает вторая рука, которая крепко сжимает мошонку. Первая же продолжает мягкое скольжение по стволу. Но я не чувствую пока близость разрядки. Тонкая рука юного создания движется всего в нескольких сантиметрах от моего плеча, словно гладит его. Но не касается. Неужели сон — это глупое ограничение, которое не позволит мне почувствовать его? Но нет. Он ловит мою ладонь и заставляет меня коснутся его пресса. Указательный палец треплет головку, вызывая у тела приятную дрожь. Но я еще не удовлетворен. Моя рука сильно прижимается к его коже, вдавливая его в матрас. Я не разрываю зрительного контакта. Он не жалуется, но в глаза видна тревога. Все с той же силой рука опускается ниже. Ладонью я ощущаю мягкие волосы, чуть завивающиеся, прохладу кожи... Движения руки становится быстрее и резче. Зубы впиваются в подушку, не давая вырваться ни единому вздоху. Хотя кто тут может услышать? И тут память услужливо подсказывает той половине сознания, что уже бодрствует, что я не запер входную дверь. Более того: я ее не закрыл! Так был занят мыслями о приказе продюсера, что просто-напросто не заметил, что она не захлопнулась за мной! И любой, абсолютно любой, может войти. От репортера до соседки. Причем последнее вероятнее. Подумает еще, бедная женщина, что в дом кто-то залез, возьмет кочергу или еще что тяжелое, войдет, а тут... А тут Озчивит, мечтающий, чтобы сейчас под ним лежало молодое тело, обладающее довольно милой головкой с яркими голубыми глазами. И длинными ногами, которые можно было бы сжимать, оставляя синяки на нежной коже. А еще — широкими крепкими ладонями, которые могли бы гладить, царапать, доводить... Руки задвигались в бешеном темпе, одна нога съехала с узкого дивана и больно ударилась о стоящий рядом журнальный стол. Подстегивало все: и желание, и страх быть застигнутым в неловком положении. Из коридора послышался звук падающей вешалки. Сердце подскочило от испуга, рука резко дернулась, пальцы больно сдавили мошонку... В мыслях Эйдан усмехнулся, отбросил мою руку и скинул меня с кровати. Тело свела приятная судорога. И я окончательно проснулся. Поднялся с заляпанного спермой дивана. В зал медленно вошел котенок. За его хвост зацепился шарф, что висел на вешалке. Так вот кто мой непрошеный гость! Выкинуть его из дома, и дело с концом. Котенок, весь черный, но с голубыми глазками, подошел ко мне. Сел рядом, ткнулся головой с острыми ушками мне в ногу — приластился. А потом посмотрел таким растерянным и доверчивым взглядом, что... Я просто не смог его прогнать. * * * — Ты выходить собираешься? — слышу голос сестры из-за двери. Не отвечаю. Спустя несколько секунд слышу, как она уходит. Ненадолго, через пару часиков вернется и снова будет спрашивать. Не выхожу из комнаты уже третий день. Сижу заперевшись, релаксирую. А вот ночью не отказываю себе в прогулках до ванной и холодильника. Бойкот всему миру бойкотом, но голод ни кто не отменял. Статья мне не понравилась совершенно. И даже не из-за глупых домыслов о моей персоне, а по причине довольно пикантных слухов относительно предыдущих пассий Озчивита. Впрочем, мне теперь пофиг. Кто с ним, с кем он, как они. Пофиг! Слышали!? И нет, разорвал все газетные вырезки с ним, что были развешаны по стенам, не со злости. Так, ваять тут что-то собрался, нужен был материал для папье-маше... А то, что я так и не поднял кусочки с пола... Так это — я передумал. Зачем мне папье-маше? Хотя... Можно карнавальную маску сделать. Вон, в пятницу будет маскарад. Соберется весь бомонд Стамбула. Певцы, певицы, актеры, актрисы, режиссеры. Продюсеры. Модели! А если это закрытый маскарад, то да здравствует пьяная оргия с эскортом и наркотиками! Правда без пригласительных не пустят, но где моя не пропадала? Всегда можно в незнакомом месте найти того, кто и на закрытую вечеринку проведет, и с кем потом можно будет повеселиться. А я, как выяснилось, легко за девчонку схожу, так можно благодетелю пообещать небо в алмазах и рай в шалаше. Вот удивится он потом, когда полезет под юбку за благодарностью. I came to party, And you came to party, So why don't we party together Поворачиваюсь на источник звука — телефон. Кто это может быть? Номер неизвестный. И турецкий. Никто мне из местных звонить не может. Просто некому. Может, это какая-нибудь социальная служба или телефонный спам? Лучше ответить, а то, если первые, то достанут ведь. — Алло? — Эйдан? Я не отвлекаю? — спрашивает знакомый голос. Конечно отвлекаешь! Я тут тебя забыть пытаюсь. — Нет... — Помнишь о нашей договоренности? Ты мне нужен в пятницу на балу-маскараде. Сможешь? Бал-маскарад?! Бросаю взгляд на газету. Он туда пойдет? Как странно. С другой стороны, это на руку. В крайнем случае, я могу попытаться от него сбежать. — Да, хорошо, могу. Пожелания к костюму? — Курьер сегодня все доставит. И еще, Эйдан... — Да? — Ты прости, что я сорвался, — голос Бурака как-будто дрожит. Или мне кажется? — Впрочем, поговорим в пятницу. Пока! — тараторит он и кладет трубку. Я даже не успел ответить... Свешиваюсь с кровати и начинаю перебирать остатки газет и журналов. Мне нужно всего одно фото. Не то, не это, и не это... О! Оно! Вскакиваю, спотыкаюсь о табурет, задеваю ногой провод от светильника, падаю вместе с торшером, больно стукаясь о дверной косяк . Надеюсь, я не отбил последние крупицы мозгов, ибо разум меня покинул, как только услышал извиняющийся тон Бурака. На грохот прибегает сестра. — Эйдан, что случилось? — Все в порядке! — говорю я и открываю дверь. Она стоит с перекисью водорода на изготовке. Ну да, все-таки уже восемнадцать лет, как я ее брат. — Заходи, — втаскиваю ее в комнату и щелкаю задвижкой. — У... А ты, я так смотрю, отрывался по полной... — оглядывается Элис. — Ну да. Слушай, — забираю у нее перекись и вату, — тебе ведь нравится меня одевать, красить? — Да, — сестра задумчиво меня осматривает. — Тогда в пятницу меня твоими стараниями никто не должен отличить от девушки. — Эйдан! Я не волшебница! — Так стань ею! * * * Телефон Эйдана я нашел относительно быстро. Всего-то заявился к нашему ответственному за безопасность и попросил для меня найти мальчишку. Ну, и пришлось честно рассказать всю подоплеку истории, а так же расписать возможный гнев Савджи, если я не приду с парнишкой на маскарад. Хотя кому этот маскарад к черту нужен? Все напьются до кондиции и пользуясь отсутствием лиц, разойдутся по приватным комнатам. Понятно за чем. Но у меня другие планы. Первым и единственным пунктом стоит — оградить мальчишку от всех посягательств. В том числе и моих. Поэтому заявиться, показать репортерам, что мы тут, а потом сразу же исчезнуть в закате. Как-то так. Ну а сейчас, самое важное: выбор костюма. Мне сразу же пришел в голову один комплект. Надо лишь, чтобы его поправила костюмерша. Совсем чуть-чуть, что бы не было заметно, что грудь у моей возлюбленной отсутствует. — Ох, здравствуйте! Вы пришли за костюмами? — Да. — Оба заказа готовы. Хотите посмотреть? — Конечно! Костюмер отодвигает ширму. Ох, Эйдан, мне тебя даже чуточку жаль. Одно надеюсь — красный тебе пойдет. * * * Я стоял и ждал, когда же подъедет Эйдан. Мимо проходили самые разные личности шоу-бизнеса. Я с удивлением заметил Сельму. Золотое облегающее платье ей очень шло, как и высокая прическа. А вот кем был ее кавалер, я не знаю. Мимо прошла и Мерьем, выделяющаяся своими рыжими локонами. В платье, с вышивкой из павлиньев перьев, она выглядела, как райская птица, по какому-то недоразумению еще и награжденная милым голосом. А вот мимо прошел Савджи, кивнув, что узнал меня. Хотя не узнать было бы весьма сложно, ведь я просто надел привычный костюм своего персонажа. Даже кинжал заткнул за пояс. А вот спутница Савджи, хоть и не была знакома многим, но была знакома мне. Эскорт, причем одна из самых дорогих. Она весьма мило смотрелась платье с китайскими драконами и цветками лотоса в волосах. Кто еще пришел? О! Меня заметила Фахрие. Одетая в турнюр девятнадцатого века, она помахала мне ручкой. Маленькая, худенькая, с завитыми локонами и живым, гибким телом и озорной мордашкой, она почему-то напомнила мне Клару Освальд. Я узнал еще несколько певцов и актеров, как рядом раздался знакомый, чуть хриплый голос. — Здравствуй, Бурак! — Хадисе! Какое совпадение! Я тебя тут недавно вспоминал. — Да ладно! — рассмеялась женщина. — У тебя времени на это нет. Съемки, выходы в свет. Девушка, — Хадисе коварно улыбнулась. — Кстати, неужели ты без нее пришел? — Нет, с ней. Я обернулся на голос. Если бы я сам не отправлял костюм, то ни за что бы не узнал Эйдана. Передо мной стояла маленькая танцовщица. Недлинные волосы заплетены в косу корзиночкой, или как у девушек это называется. В плетении сверкали золотые цепочки и блестели атласные ленты. Кое-где они были выпущены, и ложились красивыми петлями на искусственные локоны, закрывающие лопатки. Привычной челки не было. Я смотрел на открытый высокий лоб парня, на красиво изогнутые густые брови, на синие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Те были подкрашены, наведены густые стрелки, делавшие глаза еще больше, чем те были на самом деле. А нижняя часть лица была прикрыта тонкой тканью. Но я различал изогнутые в улыбке губы. Стройное тело было прикрыто красной сеткой и атласом, но я оказался прав — у парня действительно очень красивая талия. Которая есть. Грудь тоже была. Уж не знаю, как он этого добился, но тем не менее. Быстрый взгляд на ноги принес облегчение. Те были гладко выбриты. — А у нашего известного ловеласа нет слов! — Хадисе откровенно веселилась, положив руку на мое плечо. — Меня зовут Хадисе. — Айла, — представился Эйдан. Протянул руку к певице для пожатия. Маникюр! Прозрачный лак, но все равно стильно. Хотя ладони все равно широковаты для девушки. Хадисе удивилась, но подала свою. — Мне было бы приятно, — чуть ли не пропел парень, — если бы Вы убрали свой локоть с плеча Бурака. — А ты дерзкая. Удивительно. Бурак обычно выбирает романтичных. Жаль, знала бы раньше — занялась бы им лучше. Ладно, не буду вам мешать. Но мне хотелось бы поболтать с тобой, Айла. Хорошо? — Да, я буду не против, — ответил он. — Ну, тогда еще встретимся. Пока! — и блондинка упорхнула. — Ты почему так долго? — А ты думаешь, так легко было привести себя в надлежащий вид? — глаза Эйдана гневно вспыхнули. — Это маскарад! Мог бы из чувства солидарности тоже одеть платье. — И стать похожим на трансвестита? — какой быстро раздражающийся субъект! — Между прочим, у меня усы. И контракт с запретом их сбривать. — Ну и что. Хоть борода! Мог бы в цирке бородатой бабой работать. Не только раздражающийся, но и раздражающий субъект. Тяжело вздохнув, я решил не продолжать дискуссию. Подхватил Эйдана за руку и повел в зал, где столпилась у сцены артистическая элита Турции, попутно улыбнувшись репортерам. Парень не сопротивлялся, хотя и не помогал. Я волоком тащил его за собой, крепко держа за руку. Почему-то сжимать его кисть было просто и естественно. Это так на меня его облик действует или он сам? — Дамы и господа! Для вас и только для вас! К нам приехала Джованна Антонелли! Для вас она исполнит свой знаменитый танец с питонами! Не ожидал увидеть ее. Все-таки не девочка уже. Хотя это было не сильно заметно. Все еще очень гибкая, та вышла в черном костюме, звеня монистами. Джованна была словно обернута здоровенным питоном. Но двигалась плавно, сексуально. Эйдан рядом смотрел на происходящее на сцене во все глаза, даже чуть приоткрыв рот. Казалось, он не замечает происходящего вокруг, весь взгляд его прикован к сцене. Но только казалось. Несмотря на то, что он жадно наблюдал сначала за знаменитой Джованни, а потом и за другими танцовщицами, он брал бокал за бокалом у проходящих мимо официантов. Приподнимая вуаль, он делал глотки... И тут я боялся, что его раскроют. Кадык не уберешь, даже если так похож на девушку. Правда, я осознал всю ситуацию не сразу, только на шестом бокале шампанского, так что Эйдан к этому моменту был абсолютно точно пьян. Аллах! Ну почему я не заметил все вовремя? * * * Шампанское было вкусным. Очень-очень жаль, что этот у-ж-а-с-н-ы-й человек... Бурак... Отобрал очередной бокал, десятый, вроде, и запретил пить. Но к этому моменту я успел с головой уйти в то невменяемое состоянии, когда тянет доказывать, что я лучший. Где сидела уже известная мне Хадисе, я знал. И ее милую песню, которую крутят в разных городах, даже Москве, я знал. Оттолкнув Бурака, я направился прямиком к ней. * * * Буквально сразу же, как я отобрал у Эйдана бокал и собирался отвести куда-нибудь проветрить это нелепое создание, как он меня оттолкнул и уверенным, хотя и не очень прямым шагом отправился куда-то в глубь зала. Хотя нет, не куда-то. К Хадисе. Приподнялся, что-то зашептал ей на ухо. Та улыбнулась, чему-то кивнула. С улыбкой, оба отправились к сцене. Хадисе что-то прошептала ди-джею, тот рассмеялся, замахал руками и дал ей микрофон. Эйдан же уже забрался на сцену. Что он собрался делать? — Друзья! Хотите безудержное веселье? Хотите песни от меня до утра!? Толпа вокруг одобрительно загудела. — Тогда, танцуем! Dum Tek Tek! Зазвучала знакомая всем музыка. А вместе с первыми аккордами задвигался под голос Хадисе и Эйдан. На сцене. На всеобщем обозрении. Ох, не понравилось же это мне с самого начала. Задвигал бедрами. То медленно и плавно, то мелко, так, что цепочки ходили мелкой волной. Иногда чуть-чуть сгибал колени, от чего движение выходило уж очень развратным. Он выгибался, почти вставая на мостик. Руки рисовали в воздухе красивые полукруги. Иногда он играл мышцами живота. Или выгибался вперед, отставляя свой не очень-то большой, но упругий и подтянутый зад. На привычный танец живота это похоже не было, хотя отдельные движения и угадывались, но выглядело все равно очень сексуально. Я даже залюбовался этим эротичным танцем и парнем. Очень хотелось забрать этого танцора и делать с ним всякие смущающие вещи. Как оказалось, не мне одному. * * * Я самозабвенно танцевал, слушая одобрительный гул толпы на мои движения. Кажется, им это даже нравилось. Вдруг сзади меня обняла чья-то крепкая рука. — Не станцуешь для меня, лично? — спросил смутно знакомый голос. Я обернулся. На меня смотрело улыбчивое лицо одного модного в свое время в Турции певца — Доулу. Интересно, а что сделает Бурак, если я сейчас с ним уйду? Я киваю, и тот, довольный, как сытый кот после сметаны, берет меня на руки и уносит со сцены. Оу! Да я прям принцесса! * * * Этот старый хрыч просто взял и без разрешения унес моего Эйдана! Вот мразь! * * * — Как тебя зовут, дорогуша? — Айла, — шепчу я и с силой цепляюсь за плечи мужчины, когда мы выходим на лестницу. — Да не бойся ты! Уже не та ли ты красавица, что откопал этот актеришко? — Он не актеришко, но да, та. И попрошу больше никаких пренебрежительных слов в его сторону! — Ой, какие мы гневные. Защищаем! — точно... А с какой стати я это делаю? — Но раз так, то что же ты со мной сбежала? — Ну, я еще не прирученный зверек. Гуляю сама по себе, — ага, а еще давно без секса зверек. Хотя у меня большие сомнения, что в итоге что-то будет. Этот явно не любитель себе подобных. Как и Бурак. А ладно! Разозлю этого мужика, и тот не посмотрит, что я парень. Наверное... — Ладно, сладкая, — как же мутит от этих обращений, — я тебя приручу. Тебе понравится, — сально улыбается Доулу и ставит меня на пол у двери в одну из комнат. Открывает дверь, толкает меня в проход. Легким толчком ноги захлопывает ее, а сам подхватывает меня и целует. Ох ты ж! Губы не столько целуют, сколько оттягивают губы, как присоски. Про язык, который вообще не двигается, я молчу. Жуть-то какая! Его рука цепко и больно сжимает ягодицы. Синяки же будут! — Подожди, — я вырываюсь из хватки, потому что становится противно. — Нет, ягодка, — он толкает меня на кровать и наваливается сверху всем своим не маленьким телом. Я чувствую его влажные губы на своих ключицах, пытаюсь крикнуть, но тот зажимает мне рот ладонью. Вторая же рука стягивает с плеч рукав... — Что это? — он приподнимается и в недоумении смотрит на грудь. Ну да, там лифчик первого размера, с запиханной в него ватой. Выкуси! Его рука опускается к промежности... — Ах ты, сволочь! — и замахивается свой тяжелой и широкой ладонью. И сжимаюсь в ожидании удара, но его нет. Доулоу вдруг обиженно вскрикивает и резко слетает с меня. — Что бы я тебе рядом с ним больше не видел! — словно гром звучит такой любимый голос. Открываю глаза, приподнимаюсь на локтях. И успеваю заметить, как певец получает пинок под зад и вылетает за дверь. Бурак закрывает дверь и поворачивается ко мне. Я молчу. Выглядит он весьма грозно. Костюм Бали Бея только усиливает его злобный и опасный взгляд. — Эм... Я наверное, пойду, — лепечу я, встаю. Но Бурак хватает меня за руки. — Никуда ты не пойдешь. Зачем ты ушел? Так сложно было быть послушной девочкой? Что он тебе сделал? А ты хоть представляешь, что он собирался сделать? Захотелось приключений на свою задницу? — отрицательно качаю головой. — Захотелось, — хищно бросает Бурак. — И я их тебе устрою. Он впивается в губы. Слегка прикусывает нижнюю, и тут же пускает в ход язык, который слегка коснувшись ранки, пытается теперь пробиться сквозь мои стиснутые зубы. Понимая, что сейчас я не позволю ему углубить поцелуй, Бурак отстраняется. — До чего же строптивая у меня девушка, — и с силой толкает меня на кровать. Падаю на подушки, и тут же оказываюсь сжатым его ногами, что бы не брыкался. Но я все равно извиваюсь и пытаюсь его столкнуть, толкая в плечи. Тот же неспешно разворачивает расшитый кушак, ловит мои руки и стягивает их, заводя за голову и привязывая к изголовью кровати. * * * Даже связанный он извивается, как змея. Даром что не кричит. Хотя кряхтение не слабое такое издается. Я же думаю, как снять с него все это шифоновое великолепие, раз уж я так обошелся с его руками. Ничего не поделаешь, придется резать. Хватаю кинжал. Глаза Эйдана расширяются, он перестает пытаться меня скинуть с себя и затихает. Вот так бы сразу! Аккуратно разрезаю ткань на лифе. Жаль, конечно, там была красивая вышивка, но что поделать. На глаза пытается упасть тюрбан, и я его сбрасываю с головы. Продолжаю резать ткань, внешняя тупая сторона кинжала касается кожи мальчика, и тот инстинктивно напрягает пресс. А красивый он у него. Ровный рельеф проявляется. Дальше как-то легче. Прозрачные шаровары просто стягиваю вместе с трусами. Ого! Кельвин Кляйн! Круто! Нависаю над ним и снова пытаюсь поцеловать. Теперь он отвечает на поцелуй. Кинжал повлиял что ли так на мозги? Отрываюсь от сладких мальчишеских губ, опускаюсь ниже, и прокладываю дорожку от бархатистой ямки за ухом до ключицы, на которой оставляю яркий засос. Эйдан прикрывает глаза, и я теперь могу видеть только их пьяный блеск сквозь ресницы. Легко провожу пальцами по ребрах. Тот хихикает. Боится щекотки? Провожу рукой еще раз. Смешок. И правда, боится! Тогда слегка касаясь губами, целую там. Тот заходится от смеха. Все таки усы — отличная вещь! Дразнить Эйдана оказывается редким удовольствием. У него приятный, мелодичный смех. — Пож... Пожалуйста... Ост... Отста... Остановись... — сквозь смех бормочет Эйдан, и я прекращаю пытку. Одну руку запуская под лопатки, чуть приподнимаю. Губами захватываю сосок, прикусываю... Мне показалось или он мурлыкнул? А, не важно! Тереблю другой пальцами, а сам спускаюсь ниже. Рука смещается с лопатки под талию, а мой нос оказывается у аккуратного и небольшого члена Эйдана, который уже начал вполне адекватно реагировать на мои действия. Что ж, значит я все делаю правильно. Легко дую на опушку из тонких волос. * * * Черт! Ласки Бурака были слишком нежными, что бы на них не откликнутся, и не начать желать это тело в такой непосредственной близости. А позже и внутри. Сколько раз я мечтал об этом раньше? Сколько? Когда его губы касаются головки члена, я начинаю таять, но чем больше он начинает брать, тем больше я ощущаю его усы. И щекотку. Черт, черт, черт! — Развяжи, — прошу. Ужас! Мой голос срывается, да и звучит слишком жалобно. Бурак отрывается от своего занятия и не понимающее смотрит на меня. Глаза — странная смесь глубокой задумчивости и желания, какую я никогда прежде ни у кого не видел и не могу понять. — Развяжи, пожалуйста, - всхлипываю я, — я не сбегу. Медленно, он тянется к изголовью и развязывает кушак. Я быстро выбираюсь из под него, а что бы не завалил обратно, обнимаю за шею и целую. Надо же показать, что я не против. Бурак обнимает меня в ответ. Надо сказать, очень бережно, хоть и сильно. Я же пытаюсь разобраться в застежке на его штанах. Точнее, шнуровке. Увы, та никак не хочет поддаваться. Бурак смеется, и сам развязывает чертовы завязки. Тут уже спускаюсь вниз я. Уверен, никто и никогда не делал ему такого минета. * * * Даже не хочу думать, где Эйдан так научился. Но это великолепно! Все что мне оставалось, это закрыть глаза и отдаться во власть его языка и рук. Медленно, он то рисовал кончиком языка узоры, то забирал его глубоко, и всегда помогал себе руками. Да, я со своими неловкими действиями не шел ни в какое сравнение с его. Внезапно руки исчезли. Я открыл глаза, что бы узнать, что же случилось. И пожалел, что до этого держал их закрытыми. Эйдан стоял на коленях, чуть расставив ноги, выгнувшись, словно кошка. Его язык теперь единственный, что касался меня, потому что руками он стал ласкать себя. Одна рука довольно резво двигалась, а вторая была заведена за спину, а пальцы запущенны куда-то между ягодиц. Он выглядел настолько эротично, что я почти приблизился к оргазму. Но тут Эйдан отстранился. — Подожди, — просипел он. Голос его не слушался. Подобрался ближе, я инстинктивно обнял его. Тот благодарно улыбнулся. Помогая себе рукой, он медленно опустился на мой член. Внутри было узко. Некоторое время мы оба привыкали. Потом Эйдан откинулся назад, опрокидывая и меня. — Уже можно, — прошептал он в самое ухо. — Двигайся. — Тебе не больно? — Больно? — Эйдан рассмеялся, выгнулся, откидывая голову, но тут же вернулся в первоначальное положение, сморщившись от боли. — Да, больно. Но и хорошо,.. — задумался на секунду. — Если ты хоть что-нибудь сделаешь. Я больше ни о чем не думал. Почти. Только о том, как мило выглядит его лицо, нежное, как сама молодость, как крепко он сжимает меня всем телом, словно боится, что я его брошу. Двигаться получалось естественно. Словно это и не мой первый раз. С мужчиной, я имею ввиду. Оказалось, что закинув длинные ноги партнера за шею, будет удобнее, а ему — приятнее. И тогда их доже приятно гладить. И вполне нормально целовать. Что внутренняя сторона бедра, очень чувствительна и нежна. Не было никаких звуков, кроме нашего тяжелого дыхания. Эйдан не постанывал, не кричал, как это делают девушки. Зато я мог слышать не только бешеную чечетку своего сердца, но и быстрый ритм его. Слышать каждый вдох и выдох. Я не только чувствовал свое движение внутри парня, но и слышал нелепый, но почему-то возбуждающий хлопающий звук мошонки о его ягодицы. Мой ритм нарастал, я приближался к развязке. Эйдан, видимо, тоже. Он снова потянулся к своему члену, но я его опередил. Надо же чем-то восполнить мою проваленную попытку минета. Глубоко вбиваясь в его тело, двигая рукой по его плоти, я почувствовал, что все — гончая лошадь в мыле. Пара резких движений и он тоже кончает. Падаю рядом с ним, вытираю руку о простынь. Смотрю на его профиль рядом. Тот закрыл глаза, пытается отдышаться. — Хранитель султанских покоев, вот скажите, кого Вы только что трахали? Бедного американского юношу или восточную танцовщицу? — неожиданно спрашивает он. — Ну, я думаю, американца Малкочоглу даже встретить не мог ни при каких обстоятельствах. Но до танцовщицы тебе надо подучить основы танца. Сойдешь за поваренка в трактире. — Поваренка? — он поворачивает ко мне свое лицо и брезгливо кривится. — Мне кажется, я могу потянуть и на шехзаде. Вам так не кажется? — Хорошо, мой юный повелитель, — я беру его за руку и подношу к своим губам. — А что повелитель думает насчет юного ковбоя и потерявшего голову актера? — Думаю, они достойны продолжить начинание своих слуги и повелителя, но для начала ковбой хотел бы покататься, — смеется Эйдан. Я притягиваю юношу к себе. Ночь предстоит длинная. И кто знает, куда мы отправимся после скачек. Улыбаюсь. У меня тоже богатая фантазия и я не собираюсь тебе, Эйдан, проигрывать. * * * В комнате с каждой минутой становилось все светлей. Мужчина, облокотившийся на изголовье кровати, неотрывно смотрел на разгорающийся в окне рассвет и перебирал пряди волос лежащего рядом парня, чья голова покоилась на его коленях. Тот спал с совершенно безмятежной улыбкой, не обращая внимания ни на сбитые и запутанные простыни, испачканные в его косметике и не только, ни на солнце, все сильнее сияющее, ни на чужое тело рядом. Мужчине казалось, что рядом с ним спит маленький котенок. Такой же черненький и маленький, как тот, что он недавно подобрал. Эйдан даже издавал странные ворчащие звуки при каждом выдохе, не похожие на храп, но близкие к животному урчанию, только очень тихие. Бурак любовался стройной и гладкой ногой, с которой сползло покрывало, по кошачьи гибкой спиной, длинной шеей с тонким косточками, острой ключицей. Один из ярких лучиков света все-таки проник через тюль и заплясал на лице мальчишки, подпрыгивая то на скулах, то на веках. Скачущему озорнику удалось разбудить юношу, и тот поморщившись, явно нехотя открыл глаза. Привстал, сладко зевнул и начал кулаком тереть глаза. Это детское движение произвела на Бурака неизгладимое впечатление, выйдя на первое место в десятке самых милых воспоминаний. Эйдан окинул взглядом оставшийся от них бардак, разбросанные куски красного шифона — его костюма, льняную рубашку и кожаные брюки с сапогами — остатки одеяний Бали Бея, так как взгляд мальчишки ни как не мог отыскать ни кушака, ни наручей, ни тюрбана. А вот кинжал он заметил сразу. Тот лежал на прикроватной тумбочке со стороны Эйдана. Мальчишка вспомнил и о назначении этого оружия, и о том, где все-таки находится кушак, но обернуться и проверить, он не мог, из-за дикого смущения. Он тут абсолютно обнаженный, а сзади сидит человек, которого он любит и ненавидит. Бурак же заметил, как порозовели плечи юноши. Неужели это гордое и дерзкое существо может так смущаться?! Впрочем, ночью он вел себя свободно и развратно под влиянием алкоголя, а сейчас хмель прошел, логично, что он смущен. Мужчина не выдержал и протянул руку, что бы коснутся сейчас сгорбленной спины. Эйдан почувствовал прикосновение холодных пальцев к позвоночнику, но не отпрянул, засмущавшись еще больше, он подтянул ноги к животу, чтобы спрятать выдающее его чувства лицо в коленях. И вдруг, неожиданно даже для себя, заплакал "Вот сейчас, как всегда, мне скажут, что я не подхожу... Что я ведь парень — это неправильно... В очередной раз бросят...". Бурак же испуганно дернулся к мальчишке и обнял за худые, трясущиеся от рыданий плечи. Тот инстинктивно обнял в ответ, уткнувшись лбом в широкую грудь мужчины. "Ну как котенок, ей богу!". Озчивит поцеловал парня в лохматую макушку и крепче сжал хрупкое тело, и сидел, в ожидании, когда мальчишка хоть немного успокоится. Тот, пока плакал, умудрился исцарапать кожу мужчины, и только почувствовав под пальцами влагу, сумел успокоится и с удивлением осознать, что размазывает рукой маленькие капельки крови. Когда Эйдан испугано поднял свои большие голубые глаза с пушистыми ресницами в капельках слез, Бурак понял — он пропал. Перед ним — еще маленький кот, уже гордый, но еще боящийся окружающего мира. Его надо защищать, пока не вырастет. — Эйдан, — мужчина провел рукой по личику мальчика, — я понимаю твои чувства сейчас... — Не понимаете, — шмыгнул носом Эйдан. Его губы снова задрожали, и Озчивит не нашел ничего лучше, как коснутся их своими, а потом заодно стереть задержавшиеся соленые капельки с щек и подбородка. — Возможно. Может и не понимаю, как не понимаю сейчас и себя. Не думаю, что я тебя люблю... — Эйдан дернулся в попытке сбежать, но Бурак поймал его за руку и притянул к себе, вновь сжав в своих объятьях. — Но я уверен, что смогу полюбить. По крайне мере, мне хочется, что ты был рядом, обнимать тебя, защищать от всяких... извращенцев. Поддерживать. Останься со мной. — Правда? Я могу остаться? — Да, конечно. Ну, что думаешь? — Я думаю, что останусь. Но только для того, чтобы портить тебе жизнь своим присутствием, — юноша обернулся с коварной улыбкой. Озчивит захотел поцеловать этого дерзкого, но милого котенка, с яркой и открытой улыбкой и еще не высохшими слезами. Что он и сделал.