Сказка с новым счастливым концом

Вспышка гаснет, а с ней исчезает Малькольм, падает на землю свиток проклятья. И кинжал. На лезвии которого медленно исчезает длинное, замысловатое имя. - Румпель!! И Румпельштильцхен медленно, неуверенно обнимает судорожно вцепившуюся в него рыдающую Белль. *** - Я… я думала, ты погибнешь, - шепчет, чуть отстранившись, Белль и тут же вновь прячет лицо на плече Румпельштильцхена, не разводя сомкнутых у него на шее рук. - Был миг, когда я тоже так решил, - слабо, растерянно улыбается он и встречает поверх плеча Белль взгляд Нила, и столько в этом взгляде того, что он никогда не ожидал вновь прочесть в глазах сына, что Румпельштильцхен вновь прикрывает глаза. - Голд! - раздается вдруг резкое восклицание Реджины. Маг оборачивается к ней - она молчаливо указывает на сгущающийся вдали ядовито-зеленый туман. Все ближе и ближе его клубы. Румпельштильцхен бережно отстраняет от себя Белль. Выступает вперед, поднимает руки навстречу туману. Все молчаливо ждут, и только Реджина нетерпеливо, нервно сплетает пальцы. Наконец маг открывает глаза и медленно опускает руки - во всем его облике вместо уверенной силы проступает что-то иное. Не слабость, а - принятие. *** - Румпель… Румпель, что это значит? - вновь подступает Белль, доверчиво заглядывает в глаза. - Оно возвращается? Короткий обмен взглядами между Реджиной и Румпельштильцхеном. - Ты сможешь остановить его? - бросает королева. - Нет. Черные глаза испуганно, гневно, расширяются. - Голд, черт возьми, ты… - Я не сказал, что я ничего не могу сделать, - перебивает он ее, и Белль с Нилом облегченно вздыхают, и почти перестают слушать дальше. А Реджина впивается взглядом в лицо бывшего учителя. - Ты сможешь изменить его? Румпельштильцхен молчит. Медленным, долгим взглядом смотрит на Белль, сына. Кивает. Королева облегченно вздыхает, вынимает из карманов воинственно сжатые руки и вновь взглядывает на стеной надвигающийся туман. *** Румпельштильцхен медлит. Времени терять нельзя, но и слова подобрать не получается. И все же он начинает: - Белль, послушай… - Мы возвращаемся, да? - Белль не понимает, не может понять, отчего он так серьезен. - Но… Ты же так все и планировал, верно? Мы же не должны были навсегда здесь оставаться. Румпель. Румпель, что не так? - Проклятие, - голос ровен. - Оно не должно было активироваться вторично, остановить его можно только с помощью магии. - А за магию всегда нужно платить, - упавшим голосом отвечает Белль. - Белль, моя плата - ты и Бей,- наконец выговаривает он. - Когда мы вернемся в Зачарованный Лес… вы не будете меня помнить. Белль отважно улыбается, кладет руки ему на плечи. - Ничего страшного. Ты же будешь помнить. Ты просто подойдешь и поцелуешь меня, да? И все вернется. У него не хватает духу заглянуть ей в глаза. - Чтобы поцелуй помог, он должен … - Быть поцелуем истинной любви, и что тут не так? Ты… Он встречает ее взгляд, и Белль прочитывает его ответ. Она медленно опускает руки. - Ты… Румпельштильцхен, ты не станешь искать меня. Ты… ты и не собирался этого делать. - Белль, пойми, я стану другим в нашем мире, - прерывисто отвечает он. - Я утратил магию, я... стану прежним, таким, каким был когда-то. - И ты не веришь, что я полюблю тебя? Как тогда не поверил, что полюбила... Ты не станешь меня искать да? Да? - Белль,- беспомощно повторяет он, и слова обрываются. Белль вскидывает голову. - Нет, слышишь? Ты не можешь так поступить! Все ближе зеленый, удушающий дым. Все проще становится говорить- потому что все ближе конец. - Белль, проклятье создано мной, и платить должен я. Вы - мой счастливый конец. - А как же я? - прерывает она его. - Как насчет моего счастливого конца? Если все будет так, как ты говоришь, я никогда не стану счастлива! Он дотрагивается до ее щеки – снова все тот же, как и тогда, в библиотеке, жест прощания. Вот только теперь окликнуть его – не в ее силах, понимает Белль, и болью рвется сердце. - Станешь. Обещаю, Белль. Только… только не со мной. Вам обоим… – он переводит взгляд на сына, через силу улыбается. - В сказке, где меня нет, будет лучше. Белль отступает на шаг, сквозь пелену слез едва различает, как шагнул к отцу Нил, обнял его… Белль моргает, и вот Румпельштильцхен уже вновь перед ней, и трудно дышать от обиды на него, невозможно представить, как это - расстаться с ним. - Нет… нет!- вырывается у нее, когда она видит, что он вновь пытается заговорить. - Ты можешь что-то изменить, если не здесь, то там! Я потеряю тебя, потеряю свои воспоминания, часть себя - и даже не буду знать этого, не буду догадываться? Неужели… неужели ты не понимаешь? - шепчет Белль, и,кажется, что она уже не может дотронуться до мужчины, и все ближе и ближе безжалостно-яркая зеленая пелена. - Боль, любая боль… она лучше пустоты. - Белль… прости. Белль встряхивает головой, и, наперекор всему: надвигающемуся проклятью, упрямству Румпеля, его решению, собственной боли, кладет руки ему на плечи. И улыбается - смело. Если не хватает мужества у него, нужно чтобы сил у нее хватило для двоих, так ведь? И рядом с ним так и есть. - Обещай, что найдешь меня,- шепчет она. - Обещай, что заговоришь со мной. Я... я знаю, все будет иначе. Но я узнаю тебя. Я заново узнаю тебя. Обещай. Последним, за что ухватилось гаснущее сознание,было - он так и не обещал... *** ....Уйдешь- и станет одиноко. На много лет. На много лет. (с) Белль открывает глаза, с недоумением смотрит на пробивающийся сквозь занавеси плотного шелка луч солнца. Она ведь совсем недавно легла, когда успело рассвести? Она приподнимается, на миг устало прикрывает глаза, затем решительно встряхивается и вскакивает с постели. Она слишком много спит! А сейчас, когда они только что вернулись из странного мира, куда забросило их проклятье Злой Королевы (Белль смутно помнит те дни, отец объяснил ей, что проклятье влияло на всех сродни сильному снотворному), и дел у них невпроворот, спать так долго - совершенно недопустимо! Белль торопливо - пожалуй, излишне торопливо – приводит себя в порядок и спускается к завтраку. Отец встречает ее поцелуем в лоб и тревожно заглядывает ей в глаза. Успокоившись, когда дочь поднимает навстречу ему спокойный взгляд, он вновь принимается за еду. Белль присаживается и, минуя тарелку с оладьями, растерянно вертит в руках чашку, вдыхает аромат кофе, делает глоток и, поморщившись, отставляет посудину. Чуть медлит и вновь - робко, почти пугливо - протягивает руку и касается фарфоровой поверхности; рука разочарованно падает на стол. Что-то шевельнулось в ней что-то, встрепенулось - и угасло. И не вернуть, не ухватить. Белль хлопочет целыми днями, наводя порядок в старом замке, и только библиотеки она словно избегает; длинная, погруженная в тени комната пугает ее пустотой. Той же пустотой, которая выглядывает на Белль из зеркал, овевает утреннюю чашку кофе, подмигивает вечерами, когда девушка задувает перед сном свечу. И только во снах Белль кажется, что пустота немного отступает… А еще иногда днем среди шумной работы или в саду, когда девушка, улучив свободную минуту, заново открывает старые, почти заросшие тропинки, ей вдруг кажется, что кто-то окликает ее. Негромко, низким голосом ( «если у звуков есть цвета, то голос этот - густо-темно-коричневый" почему-то решает она), в котором сплетаются усталая боль и едва осмеливающаяся затеплиться радость. Но, оборачиваясь, Белль всегда встречает - все ту же пустоту. Наверное, скоро она перестанет видеть смутные сны, слышать несуществующие голоса… Или все же однажды Белль обернется на зов и встретит кого-то, кого она еще не знает, но может узнать? Однажды...