Проведи меня против ветра, Против воздуха и теченья, Чтобы в радиусе полметра Мир утратил свое значенье. Сделай мне укол против боли, Чтобы я – и душой, и телом – Был свободен в своей неволе, Ограниченной беспределом.
Наруто поскрёб щеку, поморщился и вздохнул. Щетина лезла неровно, кожа от неё жутко чесалась, но пока не отрастёт ещё немного – не сбрить. А это ещё где-то два часа. Два грёбаных часа зуда, чёртова физиология альфы. В новый год он войдёт с пеной для бритья на роже, мандарином в одной руке и опасной бритвой в другой. Курама ему припоминать это будет, скалясь во все сорок два зуба, до следующего праздника. Кста-ати… Наруто сощурился, чувствуя, как улыбка на его лице неудержимо растёт. Он закрыл глаза, сосредоточился и погрузился мыслями в то место, где обитал нынче Курама. Не было больше никаких катакомб, залитых водой коридоров с плохим освещением и запертых печатью ворот. Наруто однажды задумался, чьим отражением это было: его или Курамы? Запечатанный внутри Наруто, не желающего знать ни имени демона, ни его самого, Курама отвечал ему той же монетой. Сейчас место, где большую часть времени сидел Курама, походило на дом с просторной залой, выстланной татами, а всегда полураздвинутые сёдзи вели в зимний сад, удивительно изысканый для такой когда-то злобной махины. Наруто зашёл за них, новые, без единой заплатки, погладил огромный рыжий хвост, цепляясь пальцами за по-звериному жесткий мех, и шутливо перепрыгнул через него. Курама дрых и лишь приветственно дёрнул ухом в ответ: даже если следил, то виду не подавал. Наруто представил икебану у себя в руках – красную вазу с сосновыми ветками, пышной золотой хризантемой и нежными, почти прозрачными белыми лилиями. Потом, крадучись, приблизился к нише-токонома и поставил украшение внутрь. Такую же икебану он видел в магазинчике Ино, но дома она смотрелась бы странно, неуместно, а тут в самый раз, пусть это всего лишь смесь чакры и воображения. Вернувшись к сёдзи, Наруто пристроил к потолку у входа связку ивовых веток с гроздьями розовых и белых колобков моти. Почесал в затылке и оглядел мощное, литое тело лиса, соображая, кого же тот ему напоминает… Точно! Наруто ухмыльнулся. Тории. Огромные рыже-красные ворота. Чем не вход в «другой, потусторонний мир»? – Обиталище силы, внушающей трепет, – пафосно произнёс Наруто, подражая монаху из святилища, который пытался впечатлить тогда ещё мелкого Наруто. Безнадёжно. Разве что на одном из столбов ворот он втихую оставил пожелание стать самым крутым и сильным. «А ведь сбылось». Между столбов тории часто натягивали соломенный жгут с полосками бумаги, на которых писали пожелания защиты от тёмных и злых сил. Поэтому, коротко помолясь, чтобы Курама не поджёг ему за это задницу, он повесил оберег на мохнатую шею. Тот застыл каменным изваянием, не шелохнулся, и Наруто, ощущая, что ещё немного, и уголки рта сойдутся на затылке, добавил несколько ярких крупных шаров на кончики хвостов и довольно сложил руки на груди. Курама приоткрыл один раскосый глаз, зевнул во всю свою огромную алую пасть, ненавязчиво демонстрируя клыки, и дёрнул хвостами, сбрасывая «украшения». Но икебану и вазу с ивой оставил. – Ну-у, – заканючил Наруто как можно более занудно, – пусть хоть у меня в душе будет праздник, вредина! – Нору свою украшай, у тебя там уборки с лета не было. – Курама свернулся запятой и буркнул: – Лучше бы мне закусок и саке принёс, а не всякую дребедень. И красоток вообрази тут. Как в том журнале, что ты прячешь под кроватью с двенадцати лет. А не веники эти. – Что-о?! Зачем тебе красотки, что ты с ними будешь делать?! – Курама так оскалился, что Наруто подавился воздухом и сменил тему: – Это же ритуал. Украшать свой дом, тебаё! – И? – Ну… – повторил Наруто и кисло улыбнулся, – с кем мне у себя Новый год встречать? Все со своими семьями празднуют. Я к тебе приду. Курама обвил его двумя хвостами и рыкнул: – Я и так с тобой. Наруто открыл глаза, выныривая в реальность, и откинулся на спинку дивана, выставленного из общего зала в небольшой закуток. Желающим отдохнуть от шума и сигаретного дыма в мягком полумраке диван пригождался часто: и перепившим, и милующимся, и желающим просто посидеть в одиночестве. Сославшись на «перепил», Наруто решил переждать остро нахлынувшую тоску. И обсуждение, кто что подарит родителям, сёстрам с братьями и другим близким родственникам. В этом ресторанчике Наруто с друзьями громко и весело отмечали бонэнкай: на вечеринку проводов «старого» года собрался весь их выпуск, часть Така и ученики Гая-сенсея. Им всем уже продавали и пиво, и саке. Хозяин кормил их свежими суши с тунцом и какэ-собой: их Наруто любил не так сильно, как рамен, но тоже уплетал с удовольствием. А вместо имбиря и васаби просил соевого соуса добавить от души: Ино даже посмеивалась, что он влюбился. Наруто отмахивался, косился на Саске, с подобием вежливого интереса слушающего медицинские байки Сакуры, и даже в сердцах кинул в него жареной креветкой в кляре, когда они все вместе готовили темпуру, случайно попав в Чоуджи. Было хорошо, по-дружески шумно, легко. Два года с окончания войны прошло. А праздник, который встречают в тесном семейном кругу, решили праздновать с тех пор впервые. «Вот тебе и повод завести свой семейный круг, – буркнул Курама, не открывая глаз. – Хватит бобылём ходить, матушка твоя в этом возрасте уже влюблена была в Жёлтую Молнию, как лисица». – Да ну тебя, – отмахнулся Наруто. – На ком жениться-то? Хината тоже альфа, её клану Бьякуган нужен, Карин по Саске сохнет – не, я понимаю… нет, не понимаю, – Курама хмыкнул, и Наруто вспыхнул спичкой, – что?! Вот Сакура-чан… о, Сакура-ча-ан! В отворившейся двери стояли подруга, раскрасневшаяся, с блестящими ярко-зелёными глазами, пахнущая тёплым яблочным вином с кислинкой, и Ли, покачивающийся так, словно запах Сакуры его пьянил не хуже алкоголя. Наруто раньше неудержимо вело от этого букета, и даже Ли его остро чувствовал, хотя был редким исключением – бетой, ставшим шиноби. – Наруто-кун, ты там не заснул? Мы хотим в твистер поиграть. Будешь тянуть жребий, кто первый? – Я предлагаю играть вшестером, и да прибудет с нами сила юности! – сверкнул белозубой улыбкой Ли, не видя, как Сакура закатила глаза: – Ли, ты хоть представляешь, какая это будет свалка? – Многоногая и многорукая! Как Мокутон Шинсуседжу Первого! – предположил Наруто. – Так, Наруто больше не наливать, – Сакура ухватила за локоть Ли, бормочущего «шесть рук, шесть ног, разве это много, вот Гай-сенсей…» Наруто сполз по скрипучей кожаной обивке вниз и раскинул руки в стороны. «Саске…» Ему тоже не с кем встречать Новый год. Это же семейный праздник, только для самых близких, на него даже друзей не зовут за стол. Если бы Наруто только мог спасти Мадару и Обито… Если бы только… Наруто закрыл глаза. Если бы Саске не был альфой… Он задумчиво провёл по линии челюсти большим пальцем, поморщился и в который раз почесал щёку. Глупости. Саске есть Саске именно потому, что он такой, а не какой хотелось бы или было бы удобно кому-то. «Никогда не знаешь, чем могло бы всё обернуться, замени хоть одну деталь, – раздался голос Сарутоби в голове. – Если о чём-то сожалеешь, значит, шанс больше не наделать ошибок увеличивается». «Если тебя не погребёт под сожалениями», – Хаширама печально хмурился, сложив руки на груди. «Сожалеть ни о чём не стоит, – раздался голос отца. – Сожаления мешают идти вперёд». «Не ты ли занимался этим полтора десятилетия, сидя в животе Шинигами?» – уточнил Тобирама. «Заткнитесь и не пудрите ему мозги своими проблемами». – Цунаде тепло посмотрела на Наруто. – Я не сожалею. – А зря, Киба всё-таки наступил на волосы Ино, – хмыкнул у самого уха Саске, и Наруто подскочил, чувствуя себя кошкой госпожи Шиджими, которую ловила каждая команда из их выпуска, и предыдущего, и следующего. – Мы её едва удержали, а ещё говорят, омеги не агрессивны. – Скажи это Суйгецу, – возразил Наруто, припоминая, как Карин отдубасила бедолагу, найдя способ нейтрализовать умение того превращать тело в воду. Саске скорчил гримасу, всем видом умоляя – Наруто позволил себе приятную вольность в расшифровке Учиховской мимики – не напоминать. И мелко затрясся от безудержного, запертого внутри смеха. Наруто не держал его – фыркнул: – Да блин, Саске, всегда что-нибудь говорят. Что альфы все буйные, а ты видел Шикамару когда-нибудь в ярости? Носящимся по Конохе, как Киба? – Ты, говорят, видел, – заметил Саске, с фальшивым сочувствием хлопнув его по плечу. Наруто дёрнул им, мол, видел, было дело, и обмяк, принимая более удобную позу. Повисла неловкая пауза. Ладони неприятно вспотели, о чём ещё говорить, он не очень-то знал. Почти все темы после возвращения Саске в Коноху исчерпали себя, а говорить, о чём реально стоило и давно… неловко? Страшно? Сражаться с Джуби и Мадарой было не страшно, а тут ступор и всё. Им с самого начала лучше давалось общение не словами, а языком тела. Но невозможно же только драться или тренироваться на пару, Наруто это понимал, а значит, понимал и Саске, но всё равно упорно то задевал его плечом, проходя мимо, то локтем и коленом, когда они сидели в раменной или баре рядом, и это смутно беспокоило. Всё оказалось не так радужно, как он себе представлял. Да, Саске в Конохе, и его можно увидеть почти в любой момент, если тот не на миссии, но этого стало не хватать. Особенно после того вечера. Наруто покосился на сидящего рядом с ним друга, расслаблено потягивающего из пиалы саке. Бледно-розовый румянец горел на скулах, от тонкой плёнки испарины блестели лоб, шея и ключицы. На запястьях кожа была светлее, сквозь неё просвечивали синеватые вены, похожие на разряды молний. Когда Саске напрягал предплечья, вены можно было прощупать языком. От этого воспоминания во рту делалось солоно и горько, а ладони покалывало. Саске вдруг повернул к нему лицо, белеющее в полумраке, нахмурился и провёл тыльной стороной ладони по щеке Наруто – он к сиденью так и прирос. – Побрить тебя надо. – Она мелкая и жёсткая, её ни одно лезвие не возьмёт, даже кунаи тупятся, – проворчал Наруто и вновь, блин, да-а, почесался. Сердце колотилось о рёбра, на щеке горел отпечаток прикосновения. Наруто замер, аккуратно потёр его и не выдержал. – Саске, ты задница. Саске изогнул бровь так, как умел только он – с небрежной иронией. – Ты током бьёшься! Несколько секунд тот лениво цедил остатки саке, а потом черные скучающие глаза распахнулись, и появилось то плотоядное выражение, что напугало бы даже, наверно, Ируку-сенсея, видавшего уйму мелких хулиганов. – Нет, – сказал Наруто, глядя, как Саске отставляет пиалу. – Ты ещё даже не знаешь, что я хочу предложить. – И не хочу знать! – запротестовал он, а самого душил смех, как Саске пару минут назад. Ноздри дразнил раскалившийся пряный воздух: азарт и лёгкое возбуждение. Чакра в каналах побежала быстрее, вдоль позвоночника хлестнуло огненной лентой предвкушение, а запах Саске стал острее, ярче, будто в тихую гладь воды бросили камень. Булыжни с отбитыми краями. – Трусливый котёнок, – поддразнил Саске и бесцеремонно обхватил Наруто ладонями за щёки. – Лёгкое Чидори, и щетина не будет расти несколько дней. – Ты мне кожу сожжёшь! – большие пальцы упирались под челюсть Наруто: ладони держали так крепко, что даже глупое обзывательство из той миссии в Стране Волн лопнуло мыльным пузырём, не задержавшись в голове. Наруто вцепился в запястья, сжал и растерянно замер. Сердце всё ещё отплясывало не хуже палочек по барабану. Путешествуя с Жабьим Извращенцем, он несколько раз играл на чу-дайко, похожем на бочку – но сейчас Саске задавал свой собственный ритм, и Наруто от него будто впадал в транс. – Только луковицы волос, – встряхнул голос Саске, возвращая к теме спора. – И буду я похож на лысый дайкон?! – Курама быстро приведёт тебя в порядок. В глазах напротив плясали демоны. Вот уж точно про кого верна присказка: в тихом омуте два сантиметра воды, а всё остальное забито аякаши. – Ну уж нет! Саске хмыкнул, но без разрешения не шелохнулся. И рук тоже не отнял. Наруто прищурился, зная, что Курама бдит, навострив рыжее ухо. И ухмыляется втихую. – Ладно, давай. Он медленно разжал пальцы на запястьях и выдохнул. Зрение давно привыкло к полумраку, поэтому яркие голубоватые жилы электричества, потёкшие по коже Саске, резанули глаза, вынуждая зажмуриться. В ушах запели тысячи птиц, щёки закололо и обожгло, и лёгкая вонь палёного на миг забила ноздри и глотку. Наруто выругался – лицо онемело, саднящая боль от ожога не успела набрать силу, как началась регенерация. Вспыхнул огненными печатями адреналин в венах, завибрировал рык в груди и вздыбились волоски. Альфа внутри ощерился. От скуки или это выпивка ударила в голову, а может, просто неуёмная натура альфы выпускала пар. Но тёмный страстный взгляд держал Наруто на острие, клинком у горла, тянул душу. Воздух между ними густел и искрил, и жар, вместе с тягучим напряжением разливался по телу и скручивался в солнечном сплетении. В распахнувшуюся дверь хлынули весёлые окрики, запахи еды и бурлящая, как масло в сковороде, чакра десятка шиноби – альф и омег. Наруто оглушило этим коктейлем, вымывая из тела странное, но уже знакомое волнение и желание напрыгнуть на Саске, впечатать кулак в неприлично гладкую для альфы скулу, понимая по реакции тела, чего тот хочет, в каком настроении, о чём молчит. В закуток, вместе с запахами и звуками, хохоча, протиснулись Ино и Карин, а в проёме двери замаячила коренастая фигура Шикамару, вхолостую щелкающего зажигалкой, и чёрный ёжик волос Шино за его плечом. Взгляд Саске, горячий, как вино со специями, истаял, оставив после себя отзвук хмеля в крови и шум в ушах, напоминающий дробь барабанных палочек. Вновь. – У нас есть идея налепить всем вместе моти! – оповестила их Ино и стиснула Наруто в хмельном объятии, – ты умеешь их готовить, Наруто? Она прижалась к его спине пышной мягкой грудью, обдавая затылок дыханием. От шеи вниз сбежали колкие мурашки, и Наруто глотнул нежный цветочный аромат с ноткой сандала. В носу защипало. На свободное место втиснулась Карин, с маниакальным видом хлопнула в ладоши: – Никогда не делала моти! Очки у неё съехали на кончик носа, заколотые волосы растрепались, напоминая цветок пуансеттии. Такого же алого, сочного цвета и никогда не пахнущие, ничем. – Я лепил. – Наруто облизал губы и глянул на Саске – тот демонстративно отвернулся, каждый изгиб тела вновь выражает скуку, но со скул ещё не сошли лихорадочные пятна. – Вода есть? Шикамару обернулся в зал, что-то сказал, кто-то сунул ему в руки высокий запотевший стакан. Наруто, заполучив его, жадно хлебнул. Протянул стакан Саске, и тот благодарно кивнул. – С Ирукой-сенсеем ещё в Академии и с Извращённым Отшельником, когда путешествовал, – добавил Наруто, когда горло перестало пережимать, и он смог нормально говорить. – Но мы покупали сладкий рис и смешивали его с мукой. – Я ходил с матушкой утром в магазин, весь сладкий рис уже раскупили, – заметил Шикамару, выбивая сигарету из пачки. От его пристального взгляда Наруто стало не по себе. Он сжал и разжал кулаки, по инерции потянулся и поскрёб щёку. Гладкая. Саске победоносно ухмылялся, а кожа нестерпимо зудела: Курама усердно восстанавливал щетину. «Ну вы оба говнюки», – Наруто расхохотался под недоумёнными взглядами – даже галдёж притих. Из общего зала раздался басовитый голос Чоуджи: – У нас мешок шлифованного риса есть, думаю, ради такого дела, предки не против будут. – Лепить всем вместе моти – идея неплохая. Но кто умеет рис месить? – Шино спустил всех с небес на землю. – И где? Много нас. «Наруто, дай слово мне», – попросил Курама, и окружающий мир стал резче, распался на множество оттенков запахов и эмоций, фигуры смазались, остался только отпечаток чакры, индивидуальный для каждого. Но в этом соцветье Наруто не захлёбывался, а дрейфовал, ощущая себя готовым взлететь к луне. Там, где с телом Джуби были запечатаны Мадара и Обито. – Так, детишки! – Курама поднял Наруто на ноги. – Я научу вас готовить самые вкусные моти. Нужны двое рабов, они будут месить в ступе тесто и махать молотом, все остальные будут варить рис и лепить. Кстати, толстяк, сколько у тебя его там? Мешки разные бывают! – Не зови его так! – зашикали вокруг на Кураму, Ино с Карин зажали рот Наруто, а сам он вцепился лису в хвост. – Забил я Акимичи жуками уши, – тихо проговорил Абураме, и часть присутствующих содрогнулась. Курама неосознанно почесал лапой ухо, застыл на середине движения и досадливо рыкнул. – Чуть риса не лишились, – откинувшись на спинку дивана, выдохнула Карин – резкая, угловатая, сейчас привычно страстная и немного жеманная, всё равно чертовски хорошенькая. Наруто не удержался, заправил прядь чёлки ей за ухо. Карин фыркнула, глянула пристально, у Саске, что ли, научилась? Наруто сдавленно застонал, съезжая по сиденью ещё ниже под нервный смешок Ино: – Платить за разгромленный бар тоже не хотелось бы. – Только не бейте! Мало мне было Сакуры-чан! – Сейчас и от меня получишь! – Ну, Сакура-ча-ан! – Соберёмся у меня, – негромко предложил Шикамару, но все его услышали. *** На следующий день они собрались во внутреннем дворике у Шикамару, где уже стояла деревянная, рассохшаяся от долгого простоя ступа: в полметра высотой, с толстыми дном и стенками. Наруто однажды наблюдал, как Извращённый Отшельник махал деревянным молотом, отбивая отваренный рис вдове, приютившей их после трёх недель перехода через страну Чая. Наруто доверили лепить моти, и они выходили не совсем круглыми, но госпожа Цуёси только улыбалась и трепала Наруто по волосам. Он злился, что его держат за ребёнка и что не выходит нужная форма, но в глубине души был рад всей этой возне и ласковым рукам. Хозяюшка была из гражданских, когда-то замужем за шиноби-альфой. Мягкая тихая омега, справлявшаяся в одиночку с домашним хозяйством, кондитерской и тремя детьми – они все были мальчишками-альфами. Старший на четыре года младше Наруто. Шумные: младший был врединой, средний таскал у Наруто кунаи, но все трое замолкали, стоило матери их негромко окрикнуть или положить тонкие, пожелтевшие от специй руки на макушки. Наруто пытался вообразить жизнь вдвоём с Сакурой или какой-нибудь омегой и понимал, что всё будет иначе. Но за ощущения мягких рук на плечах или в волосах отдал бы многое. – Кто будет месить, а кто колотить? – спросил Чоуджи, неся в большой кастрюле дымящийся варёный рис. – Я могу и то, и то. – Давайте по очереди, – предложил Шикамару с веранды и передвинул на доске фишку – когда Наруто пришёл, тот играл в шоги с Ино. Чоуджи кивнул, вываливая рис в ступу. – Тогда сначала мы с Саске. Я колочу, он мешает. – Наруто вопросительно посмотрел на Саске, сбрасывая куртку и закатывая рукава водолазки. – Я принесу воды, а ты пока мешай, – в приказном тоне Саске проскользнули отдалённые раскаты грома и холод, но где-то под всем этим тлел огонь, Наруто это знал. И как его раздуть – тоже. Этот огонь был важнее, и потому можно было не реагировать на остальное. Два альфы всегда будут перетягивать роль лидера на себя. Даже Шикамару с его вечным «мендоксе», предпочитал всё держать под контролем. Особенно после того, как погиб на войне его отец. Наруто давно научился уступать в малом, чтобы выиграть в большем. Он взял молот и посмотрел вслед Саске. Тот неторопливо шёл к веранде, на ходу вылезая из рукавов юката. И чего вырядился? Хотя ему шло! Наруто попытался вспомнить, как часто он видел Саске в традиционной одежде, взвесил молот – таким даже альфа долго не помашет, и как госпожа Цуёси справлялась? Взамен почему-то вспомнилось, что она тоже ходила в юката, только по подолу были вышиты мелкие белые цветы. – Не зевай, Наруто, – крикнула Ино, проходя по веранде с подносом ёмоги-дайфуку. Первую порцию теста замесил Шикамару с матерью, и теперь аромат сладостей влился на задний двор теплой волной. Наруто повёл плечами – с утра было довольно прохладно, и представил чашку горячего зелёного чая с угощением. Но сначала надо их заработать. Он взмахнул молотом и промазал, стукнув по широкому деревянному краю. Саске поставил на табуретку рядом миску с водой, жуя уже готовый дайфуку. Зеленоватые и тёмно-коричневые крошки прилипли к губам, он их слизывал, невозмутимо смачивая вторую руку в воде и перемешивая рис. Губы у Саске были тонкие, сухие, но неожиданно мягкие и – солоноватые с лёгкой кислинкой, как соевый соус, это Наруто хорошо помнил. А сейчас они наверняка отдавали ноткой терпкой горькости от полыни и сладковатой присыпкой. – Ну, чего встал, придурок. – Саске, ты же не любишь сладости? – Не люблю. Карин сейчас на кухне, попросила оценить. – И как? – Наруто глянул с любопытством, проглотив рвавшееся по привычке «а мне даже не предложили, у-у». Раньше такой расклад задевал, а потом Наруто плюнул и стал просить угостить. Но Карин ужасно готовила, и он честно корчил страшное лицо, за что был бит. Саске пожал плечами и протянул ему недоеденный дайфуку. Вместо того чтобы взять, Наруто бездумно наклонился и прихватил зубами кусок. – Шпашибо, – и, выпрямившись, жахнул по стремительно остывающей массе. На третьем ударе Саске отмер, принялся месить, изредка добавляя в тесто воды. А Наруто вновь вибрировал как барабан под его тяжёлым взглядом. Работали в чётком постоянном ритме: удар-замесить-удар, и это напоминало отработку совместных атак. Поэтому их, а ещё Шикамару с Чоуджи и отправили месить тесто. Измельчив рис, Наруто перевалил теперь уже клейкий непрозрачный ком в посыпанный мукой поддон и глянул на Саске – у того, кажется, замёрзли постоянно мокрые руки. Из-за Чидори кровеносные сосуды были ни к чёрту, и кровь нифига не грела, с самых тринадцати лет. Тогда, пару недель назад, кожа Саске теплела на глазах от согревающей мази, и Наруто хотелось уткнуться в его ладони носом, вдыхать, вдыхать и вдыхать душистый аромат, перебивающий резкий, злой. Металл, холодящий кожу, вязкая смола и озон, забивающие лёгкие, и тепло огня: от углей уютно греться, а пламя может и поддержать, и спалить. В тот день к привычному запаху примешались нотки керосина и сухой травы. Одна искра – и вспыхнет, сгорит дотла. И Наруто вместе с ним. Зря он тогда полез со своей мазью. От большого количества она жглась, а Наруто втёр от души. Через десять минут Саске ругался, отмываясь от «вонючей гадости» под глумливое «Саске не-е-женка», пока в итоге не засветил Наруто кулаком в нос. – Пойду, спрошу чего-нибудь горячего, – Наруто передал молот Чоуджи, и тот позвал Шикамару, ушедшего в дом. Чоуджи работал с энтузиазмом, замахивался от души и ухал молотом, словно не рис толок, а ковал меч. С лица Шикамару не сходило ленивое выражение, но месил он ловко, и получалось у них работать в два раза быстрее. Наруто уколола зависть, и он спешно двинулся к дому на запах еды. Снова охватило знакомое волнение, от которого подрагивают пальцы, качаются пол и стены. За сёдзи, которую Наруто отодвинул, уповая найти там кухню, неожиданно возник Сай и молча протянул две миски с супом дзони: в прозрачном бульоне аппетитно плавали кусочки курицы и обжаренных моти, и в желудке немедленно заурчало. Наруто сглотнул слюну, подумал, что надо бы приготовить дзони на праздник. И невольно втянул горячий пар носом – смешиваясь с запахом еды, от посуды шёл тонкий запах омеги: снежно-белый, ледяной, с острыми, как у плотной бумаги, краями, и мягкими чёрными нотами, словно прикосновение ворса к коже. Курама, раздавший всем ценные указания, теперь дремал, но, почуяв этот букет, задёргал носом, а у Наруто и вовсе едва не свело челюсть и болезненно заныло в паху. Сай выглядел сонным и заторможенным, видимо, дни, когда ему требовалось подзарядиться, были не за горами. У альф часто скапливался переизбыток энергии, и они отдавали её омегам. А голодные омеги разжигали ответный голод у альф и даже бет, чтоб не впадать в "спячку" или даже кому. – Сай, ты как? – Спасибо за заботу, Наруто. Не стоит. – Сай никогда не просил подобных услуг у кого-то из команды, и не похоже, что у него была постоянная пара. Но он не выглядел расстроенным, и Наруто прикусил язык: поздно было предлагать свою помощь. Поблагодарил за суп, ободряюще улыбнувшись, и потопал обратно, стараясь не перейти на бег – доски под пятками казались раскалёнными. – Как думаешь, может нам, ну… – решился Наруто тремя минутами позже, сидя на веранде и ковыряясь в миске. Слова «давай встречать Новый год вместе» тревожно стучали в груди и жгли губы. Запах голодного омеги нервировал, Саске тоже сидел напряжённый, но отказаться от еды? Они же не звери, могут удержать себя в руках. Друг подцепил кусочек моти, потянул упругую белую мякоть зубами и поднял взгляд, хмурый и задумчивый. Чёрную радужку пронизали лучи выглянувшего из-за туч солнца, и они приобрели цвет грозового моря. Наруто замер, позабыв все слова. Ему всегда казалось, что глаза Саске непроницаемые, как темнота запертой комнаты, а об черты лица можно ободраться. – Рот закрой, а то еда вывалится. – Я пустой, как барабан, оттуда нечему вываливаться, – огрызнулся Наруто и вздохнул. – Нам тоже налепить бы моти. И этих, в форме зеркала, я мандарины купил… – У тебя щетина, – перебил его Саске, ткнув кончиками палочек в челюсть. Мелкие серые точки появились утром, эффект от экстремального бритья продержался шесть часов. – Херня это твоё Чидори. Против Курамы твои техники – тьфу. И весь подобрался, готовясь блокировать удар. Ожидание глушило не хуже звуковой гранаты, отчаянно хотелось драки – до кровавых соплей, до истощения. Возможно, стоило ляпнуть что-то обиднее, задеть за живое, но… Саске меланхолично глотнул бульона через край, отправил кусок курицы в рот. – Надо будет на Новый год тоже приготовить дзони, – и повернулся к Наруто. – Отпразднуем вдвоём? Наруто шёл по залитой медово-розовым светом вымощенной дорожке и пытался распутать клубок из радости, глупой детской обиды, что Саске его опередил с предложением, страха, что из этого может выйти. Или не выйти. Плечо оттягивала сумка с моти, а в голове гулял пьяный ветер и разрозненные, нечёткие мысли о списке продуктов, которые надо купить. Навстречу шёл Орочимару, держа в руках бутылку сётю – ту же марку, что распивали на пару Наруто с Саске в тот проклятый – или благословенный? день. Заходящее солнце пускало зайчики по матово-белому стеклу, а на его день рождения это были огненные блики фонарей. – Спаивать бабулю идёте? – вместо приветствия спросил Наруто. Змеиного саннина он недолюбливал: за смерть старика Сарутоби, за эксперименты и три года без Саске, хотя Орочимару и помог им выиграть войну, спас бабулю и был амнистирован «до первой жалобы или подозрения в действиях против Конохи или страны Огня». Янтарные глаза в сиреневой дымке обводки смотрели всегда насмешливо и снисходительно. И это тоже бесило. – От тебя несёт, как от помойки, Наруто-кун. – Для вас я Узумаки. – Вот станешь Хокаге, – съехидничал тот, и они поравнялись. От Орочимару тонко и удушливо тянуло сливой умэ, формалином и сухой пудрой. Запах был шершавый, как змеиная шкурка, неприятно скользил по коже и разъедал ноздри. Большой бескровный рот напоминал змеиную пасть, но лицо было гладкое, волосы – сажа. Омеги старели медленнее, были внимательнее к деталям и сдержаннее, за исключением циклов, когда им требовалась та самая подзарядка. Видимо, Орочимару недавно её получил, раз запах альфы его отталкивал. Наруто подавил вспышку праздного любопытства, желание ревниво принюхаться – с кем. И рассеянно спросил: – У вас в рукавах что, моти? – У тебя тоже. И мне кажется, Наруто-кун, что наш разговор беспредметен. А мне моё время дорого. – Ты это что, к бабуле клинья подбиваешь? – получилось вызывающе и грубо. От догадки Наруто и вовсе забыл о вежливости. Сжал кулаки и глянул исподлобья. – Узумаки Наруто, – терпеливо произнёс Орочимару, – во-первых, нехорошо сомневаться в силах Хокаге: принцесса Цунаде хоть мне и не ровня, но уж в обиду себя не даст. Во-вторых, – прервал возмущённый окрик Наруто, – если Цунаде решит ответить на м-м… как ты сказал, подбивание клиньев? – Орочимару театрально повёл холёными кистями. – Ну так вот, если я захочу женского внимания Цунаде, и она будет не против – твоего ли это ума дело? Или завидуешь? – добавил задумчиво. – Вы мне ещё жениться предложите. – Из меня плохая сваха. – Орочимару двинулся дальше. – Принцесса замуж за дурака Джирайю так и не пошла, всё ей было не так, дурочке. – Так они ж оба альфы! – крикнул вслед Наруто, а в груди зазвучал треклятый барабан. – Они ведь не могут… Наруто понял это по бесконечным соревнованиям Какаши и Гая, по дружбе, закончившейся противостоянием Мадары и Хаширамы, по истории непреклонной бабули Цунаде и Извращённого Отшельника – они оба исходили полмира, слишком упрямые и темпераментные друг для друга, отдавая себя игре, выпивке, романам, службе Конохе и медицине, но не друг другу. Дорожили их связью, но так и не сошлись. Была, правда, нетипичная альфа Хината, по-омежьи нерешительная в детстве, чересчур спокойная и мирная, будто вся в себе – как клановые обычаи. Со скамьи Академии Наруто слышал о том, что омеги хранят в себе всю историю, все гены, память и традиции, а альфы – передают их следующему поколению. Двум альфам и двум омегам зачастую не сложно найти общий язык, но сложно ужиться вместе, такой вот парадокс, хранящий равновесие в мире и приносящий многим одиночество. Возможно, не так уж неправ был Мадара, желая всех уравнять, лишив их чакры, а с ней – и разделения. – И что? – буднично спросил Орочимару, заставив вздрогнуть. – Неважно, альфа ты, омега или бета. Важно, дурак ты или нет, готов ли нести ответственность за свои поступки, их последствия и свою жизнь вообще. – Взмахнул свободной рукой, прощаясь, и пробормотал: – Но когда они меня слушали? *** Саске распиливал зелёный стебель бамбука, сидя на крыльце, потемневшем от влаги после помывки. Неподалёку стояла кадка с ветками сосны и зацветающей сливы для кодомацу. На входной двери висел нарядный вакарадзи: апельсин, красно-белый веер и пучок жёлтой соломы Наруто увидел ещё от ворот. Пожалуй, этот оберег нравился ему больше прочих, он сразу окунал в праздничное настроение. – Генеральную уборку сделал? – Ещё позавчера, в отличие от некоторых, – ухмыльнулся Саске, выпрямляясь. На нём в этот раз были повседневные штаны и рубаха с широким воротом-стойкой. Запах Саске был уютным и привычным, как старое хаори. – У меня маленькая квартирка, не то, что твои хоромы – уверен, ты годовой запас гороха и бобов на изгнание нечисти спускаешь. – Завидовать плохо, Наруто. – Было бы чему! – он показал язык, опустив сумку с продуктами на крыльцо. Мандарины, хурма, сушёная рыба и рамен – в декабре миссий не было, и все свободные деньги он потратил на подарки друзьям. – Давай помогу. Ещё два стебля, да? – Угу. И все три должны быть разной высоты. – Это ведь что-то значит? – Наруто примерился к большому ножу с широким лезвием. – Ага. Отражает известный принцип икебаны «небо, земля, человек», – словно заученную сутру пробубнил Саске, подхватывая пакет с продуктами. – Ещё срезы представляют собой ступени, по которым ками будет легче взбираться в своё временное жилище. Срезы должны быть направлены в разные стороны, чтобы защититься от злых духов. Бла, бла, бла… – достав хурму, Саске протёр её о рубашку и впился в сочную мякоть зубами. Наруто едва не захлебнулся слюной, так захотелось присоединиться. – Надеюсь, символику сосны, бамбука и сливы тебе не нужно рассказывать? – Нет, – в притворном ужасе отшатнулся Наруто, – мне лекций Сакуры-чан хватало! И вообще, не тронь хурму, она же на Новый год! – Я собираюсь приготовить осети рёри, – мстительно произнёс Саске и скрылся за дверью. – Можно, я его укушу? – спросил у Курамы Наруто, подбрасывая в руке нож. Возиться со сложным набором блюд, когда можно ограничиться раменом, ну ещё, в крайнем случае, похлёбкой из красных бобов и моти – это же верх извращения! «Подсунь ему хурму, от которой рот вяжет». – Курама уложил морду на скрещенные лапы и сделал вид, что заснул. Сакура была альфой, но Наруто это не останавливало. Его тянуло к ней с детства, он считал её обалденной и хранил свою влюблённость многие годы, пока она не превратилась в тихую нежную любовь, какая – Наруто не с чем было сравнивать, но он думал, что не ошибся – бывает между родственниками и хорошими друзьями, пережившими многое. Сакура переросла влюблённость в Саске. В детстве все они никого не делили на альф, бет и омег, пока не просыпался голод, и природа брала своё. Наруто нравилась Хината, тихая и скромная с виду, сразу и не заметишь. Но смелая и решительная в бою – он испытывал гордость за неё, как за родную сестру. Хината манила Наруто своей сдержанной красотой и сущностью, но была слишком спокойной. Скучной, как бы неловко и стыдно это не было произносить даже мысленно про хорошего друга. Одного всё это не отменяло, Наруто нравились не омеги, а альфы. Хината переросла свой страх и робость перед Неджи. Наруто не мог перерасти свою одержимость Саске. Сосудами для девятихвостого могли стать только Узумаки, благодаря своей чакре. Поглощать и удерживать – это задача для омег, но альфы из Страны Водопада частично совмещали в себе их возможности. Может, в этом было дело? Или в чём-то ещё. Может, Орочимару был прав, и его влечение не было привязано к сложным взаимосвязям между альфами и омегами. Растянувшись на кровати и закинув руки за голову, Наруто повторял вслух запись на каменной плите, которую цитировал Мадара: – На своём смертном одре Мудрец Шести Путей передал свои мечты, силу и наследие двоим сыновьям. Предок клана Учиха, который унаследовал «глаза» Рикудо – его мощную чакру и духовную энергию, верил, что мир может принести только сила. Его младший брат, предок клана Сенджу, который унаследовал «тело» Рикудо – его сильнейшую волю и физическую энергию, считал ключом к миру любовь. Это были первые альфа и омега. Мудрец выбрал младшего сына своим наследником. Охваченный обидой и завистью, старший сын напал на брата, тем самым начав войну между ними. Эта борьба продолжилась и через поколения, олицетворённая враждой кланов Учиха и Сенджу… Курама, а Курама, может, меня тянет к Саске потому, что я потомок Сенджу, а он – Учиха? Говорят, всё разделённое стремится быть единым. Карин вон тоже по Саске сохнет. «Может, всё проще?» – Да уж когда с Учиха было просто? – проворчал Наруто, копируя нотки Третьего и переворачиваясь на живот. – Эй, ты что же, мне тогда предлагал жениться на Саске? «А что, – Курама оскалился, – белое свадебное кимоно с убором ему подойдёт». Наруто чуть живот от смеха не надорвал. «Только ты ему этого не ляпни, балбес, не простит». – Не простит, – согласился Наруто. Готовить полное осэти рёри он Саске отговорил. Из всех блюд они выбрали три. Налепили белых и красных колобков из тушёной тёртой рыбы – в коробочке на салфетках они выглядели празднично, похожие на солнце и луну. Правда, в рыбе оказалось полкухни. Наруто уговорил сделать гарнир из чёрных соевых бобов, подсмотрев, что они символизируют долгую благополучную жизнь, а себе приготовил слегка подсахаренный омлет с рубленой рыбой и часть, не удержавшись, тут же съел, постанывая от удовольствия и облизывая пальцы. Саске обещал его порезать для начинки следующей порции омлета, а сам смотрел голодно и зло и под конец вымелся из кухни, хлопнув дверью. В холодильнике лежал стратегический запас онигири с тунцом, но этот нечестный приём задабривания Саске Наруто оставил на крайний случай. Мелкое мошенничество не могло разрешить проблемы. Через несколько часов должен был наступить Новый год, и в этом хотелось оставить все недомолвки и разногласия. Не просто так Саске его позвал. У стены перед стойкой с Кусанаги стояла тарелка с двумя круглыми плоскими моти, уложенными друг на друга и увенчанными мандарином. Маленькое «подношение богам», такое же Наруто оставил перед Курамой – тот выглядел польщённым. Саске лежал на татами неподалёку и жевал простой моти. – Я тебе кимоно купил, – недружелюбно сообщил друг между двумя укусами. – В новый год надо входить в праздничной одежде, а не в штопаной майке. – Саске. – Что? – Тогда, на мой день рождения... – Мы напились. Очень хотелось сложить руки на груди, засунуть в карманы штанов, как угодно закрыться. Но довольно было отгораживаться, сожалеть и думать, что всё могло быть иначе. Один раз он сделал эту ошибку, и Саске ушёл из Конохи. Станет иначе, если действовать? Вот и проверим. Просто Наруто боялся его потерять. Просто никогда не знаешь, к чему приведёт твой выбор, каким бы правильным он ни казался. Десятое октября запомнился сумасшедшим весельем. Фейерверками и разнообразной едой – получилось так много, что угощали прохожих. Шикамару, Сакура, Сай, Киба и Хината устроили мини-спектакль с костюмами и масками. Как-никак, Наруто стукнуло восемнадцать, и он официально получил звание джонина. Какаши-сенсей рассказывал про тест с колокольчиками, упавшую в обморок Сакуру и дзюцу тысячелетия боли. Наруто кланялись, жали руку, обнимали, трогали и качали на руках – это был настоящий пир из прикосновений: лёгких и крепких, небрежных и уверенных, радостных или с аурой сентиментальности, с грустью или горчинкой. Саске почти всё время держался рядом, отпускал шуточки в своей манере, но улыбался не высокомерно и самодовольно, а тепло и чуточку пьяно. Хлопал его по плечу, распивал сётю из одной с ним бутылки и, прижавшись лбом ко лбу, ласкал губы дыханием. Наруто слизывал его, как присыпку со сладостей, различая чёрный матовый зрачок на чёрной живой радужке. Наруто первый толкнул Саске за дверь своей маленькой квартирки, когда все разбрелись по домам, распевая песни. Первый полез целоваться, сдирая с Саске водолазку, яростно толкаясь языком в пряный от глинта и неподатливый рот. Самый лучший рот, самый... Ох. Эйфория от поцелуя пульсировала в крови, не позволяя думать, только действовать. Чакра волновалась, схлёстывалась с чужой, и на кухне звенела посуда, дрожали сваленные на столе свитки, качал широкими листьями фикус на окне – Наруто отсекал это краем сознания и тут же забывал. Они оба оголодали, и от болезненного, яркого желания внутри всё скручивалось в узлы и томительно, изнуряюще тянуло в мышцах. Саске казался непривычно неудобным, с холодными руками и острым, опасным взглядом. Долго терзал зубами кожу на шее, горячо и немного щекотно, пока Наруто не начинал рычать и вырываться, затем по-кошачьи зализывал укусы. Придавливал ладонями спину, ощутимо, до истомы сжимал и гладил его, ворошил обеими руками волосы Наруто и позволял трогать себя везде, непривычно несдержанный и открытый. До головокружения. Под конец остались только шум в ушах, твёрдые мозолистые пальцы на губах, члене и яйцах – сойти с ума от одного вкуса и прикосновения; воздух – горячий и густой от дыхания и возбуждения, смятая под ними постель и сломанная ножка кровати – совсем как после бурной ночи в одной из Ича-Ича. Так хорошо, до полного бессилия и – мало. Наутро не было никакого похмелья, но ломило всё тело. Синяки от слишком крепкой хватки, укусы – спасибо интригану Кураме, все улики оставил, – испачканное в сперме бельё и смурной Саске: Наруто помнил, как дрочил ему, и тот захлёбывался стоном, откидывая лохматую голову, и выл, как мартовский кот – бесконечная пытка. Кажется, Наруто успел даже засунуть ему пальцы в задницу. И осознать – этим может не ограничиться. Они в молчании выпили кофе, бросая друг на друга тяжёлые взгляды и не зная, что сказать. В книжках старика всё складывалось само собой. А здесь и сейчас надо было говорить, но они не успели. Их отправили по разным миссиям, и всё покатилось под откос. Наруто не знал, почему. С Саске было легко. Они же понимали друг друга без слов, никогда не лгали о важном, не обижались на резкие слова и правду в глаза. Не останавливались на достигнутом и не признавали полумер. А тут отстранились, но даже сделать толком вид, что ничего не было – не могли. Наруто не мог. Не получалось. Не хотелось. Саске глянул снизу вверх, в упор, и Наруто будто на кунай напоролся. Выдохнул и позволил ногам нести себя к Саске, преодолевая чёрный запах смолы, твердеющей, как панцирь вокруг хозяина, звериной колючей тоски и красной злости. – Думаешь, я боюсь? – Наруто опустился на татами, и Саске поднял руку, провёл костяшками по щеке. – Я колючий, – трагически добавил он, – и я не омега. Слова всё так же давались с трудом, но внутри закипал знакомый азарт. В лице Саске проступило звериное, жёсткое, а между бровей пролегла складка. Медленно накатывало понимание: они давно связаны, давно вместе. И пересекать черту или нет – только их решение. Это был вызов для Наруто, и он его принял. Едва сдерживаясь, чтобы не провести языком по белому, почти незаметному шраму под челюстью. Даже такого нелюдимого, с резким, неприятным, как удар хлёсткой ветки, запахом, его хотелось трогать. Разгладить пошедшую рябью чакру. – И ты тоже не омега. Хотя почему-то со щетиной я тебя не видел, – добавил он, поймал и сжал в своей ладони ладонь Саске. Наруто мечтал перерасти его хоть на пару сантиметров. Удалось. Но при этом он был сухощавее и немного легче Саске. Только ладони большие и широкие. Никакой грабли, чтобы грести счастье, не надо. Наруто подгрёб к себе Саске, обхватил его со спины. – Я не хочу сожалеть. – А ты сожалеешь? – Да. Что я такой тормоз. Саске, это ведь будет война. – Нам не привыкать. Саске высвободился, подтянул к ним коробку, которую Наруто и не заметил ранее. – Это кимоно? – Раздевайся. – А кимоно с боксёрами носят? – Молча раздевайся. Не успел Наруто потащить футболку за подол, как в живот упёрлись холодные пальцы. Не очень приятно, но отчего-то будоражаще. Наруто напрягся и медленно расслабился. – Тяни дальше. Не торопись. Чакра внутри заволновалась иначе, а в комнате резко стало душно. Наруто тянул ткань вверх, ладони скользили по животу, гладили рёбра, несильно надавливая. Пальцы нырнули в подмышки, задумчиво потеребили поросль и обвели родинку под правой лопаткой. Наруто сбросил футболку, подбородок обожгло сухим едким касанием – Саске кольнул его разрядом тока. – Если тебе всё ещё интересно, я не бреюсь, потому что пользуюсь Чидори. С этими словами он дёрнул штаны Наруто вниз. Пока тот надевал кимоно, руки подрагивали, а в животе отбивало знакомый ритм сердце. – Саске, а ты умеешь играть на барабанах? – На чу-дайко, было дело. – Саске передал пояс, схватил за волосы на затылке, притянул близко-близко, пока Наруто давил глупую улыбку. – На Новый год никакого рамена. И поцеловал, грубовато обняв за шею. – А жареные креветки? – Нет. Не сдерживаясь, как в первый раз, не церемонясь, Саске вылизывал рот Наруто, больно прикусывал губы, очерчивал языком полоски на щеке и горло. Чакра переливалась в Наруто через кожу, заполняла до краёв и взрывалась фейерверком в голове, и он задыхался от резкого, пьянящего облегчения. Саске отстранился, посмотрел серьёзно: – Ты и так будешь долго жить, – и хмыкнул: – А щетину, так и быть, можешь оставить. Наруто счастливо широко улыбнулся и чмокнул Саске в нос. До Нового года оставалось полчаса.январь 2014