Беременность. Фильм. Объятия

***

      Блики от ночника тускло освещают комнату, разливаясь на стенах в причудливых рисунках. Длинные, плотно занавешенные бордовые шторы не пропускают ни единого лучика света от серебряной луны, лишь сквозь приоткрытое окно в помещение прокрадывается прохладный ночной воздух. Слышно, как по дороге проносятся одинокие машины, изредка сигналя, улица доносит смех мимо проходящих людей, который спустя некоторое время становится все глуше, а потом и вовсе исчезает.       В комнате раздаются голоса, а затем еле слышные всхлипы юноши, которые он тут же пытается заглушить, зарываясь лицом в большую мягкую подушку, пахнущую лавандой. Слезы обжигающей соленой смолой скользят по щекам, скатываясь на белую наволочку, которая темнеет от влаги с неумолимой скоростью. Парень с неимоверной силой сжимает в руках подушку, прикусывая губу до крови, пытаясь не разреветься во весь голос от бушующего внутри шторма эмоций.       Порывистый ветер шныряет по самым отдаленным уголкам души, принося с собой безумный, убивающий всё живое, холод. В сердце бушует ураган, снося все преграды на своем пути, оставляя после лишь разруху, хаос, пустоту. Обломки, осколки некогда живого, трепещущего существа разлетаются, разбиваются со звоном стекла, словно кто-то по неосторожности скинул со стола хрустальную вазу. Там, где раньше воздух дышал теплом, сейчас бесится дождь, ревёт, затапливает по самое горло, превращая человека в черную дыру.       В яму с цепкими костлявыми пальцами, с острыми когтями, разрывая в клочья хрупкую оболочку души, которая трещит по швам под напором океана отрицательно заряженных мыслей и, подобно дешёвой мягкой игрушке, расходится на глазах, выпуская из себя уродливые клочья синтепона. Она становится абсолютно пустой. Опустошённой.       К горлу подкатывает очередной противный ком, и хочется биться кулаками в стену, лишь бы не чувствовать, не ощущать этой ядовитой боли, чтобы хоть на время, хоть на минуту заглушить её ноющими ранками на выступающих косточках кистей.       Резкие фразы великолепно заточенным клинком пронзают сердце, заставляя алые потоки затапливать и так заживо погребённый под дождем город души.       Подобно беззащитному маленькому котенку Дэхён сворачивается в клубочек на кровати, крепко обнимая подушку, и прижимает её к небольшому животику, как последний оплот жизни. - Я ухожу.       Холодный тон, мертвый взгляд – это всё, что он видит напротив.       Всё внутри сжимается до размеров атома, и организм автоматически отвергает услышанные миллисекунду назад слова, как будто они - вирус, обнаруженный иммунной системой.       Чон не верит, не хочет верить, что всё кончится здесь, их "всё", которое так прекрасно началось...       Он цепляется за лицо человека напротив взглядом, кричащим "пожалуйста, нет!", но совершенно спокойные карие глаза лишь горят холодом - "я не возьму своих слов назад".       Он не изменит решения. - Этот ребенок не мой.       Да как у него язык повернулся такое сказать?       Если этот человек на протяжении всех четырех лет был только с ним, любил только его одного и никого больше не видел в своей судьбе? Он даже не давал повода усомниться в своей неверности: ни звука, ни намёка, ни мысли...       Дэхён сильнее стискивает измятую подушку в своих руках, и тело начинает мелко дрожать под пледом. Он дает волю нахлынувшим эмоциям, всхлипывая изломанным голосом и роняя слезы на подушку.       Слишком больно. - Дэхён, - над ухом раздается хриплый голос, и Чон вздрагивает, моргая заплаканными глазами на совершенно сонного и удивленного Чонопа, смешно потирающего кулачками глаза. Это выглядит настолько мило, что Чон улыбается уголками губ, но сразу же зарывается лицом обратно в подушку и продолжает реветь.       Чоноп совершенно не понимает причины нахлынувшей истерики и несильно толкает дрожащего Дэхёна в плечо, но в ответ от страдающего в припадке не следует никакой реакции, и Мун обреченно вздыхает, поднимая голову на экран телевизора.       Очередной сопливый фильм, от которого Дэхён давится слезами и рыдает, как белуга, наматывая сопли на локоть, а потом и на самого Чонопа, неустанно твердя, что это цепляет за душу.       Но Мун-то знает, что всему виной его сентиментальность и обострившаяся во время особого периода в их совместной жизни чувствительность .       Во время беременности Дэхёна. - Ну, ты чего? Прекращай, хватит тут влажность разводить, - Чоноп трепетно обнимает рыдающего теперь уже во весь голос любимого, которому и в голову не приходила мысль о том, что Чонопу завтра (уже сегодня) на работу, а он какие сутки не спит из-за очередной его истерики. - Малыш, - он прижимает к себе Чона, который вцепляется в него ладошками, сжимая футболку в районе груди, всхлипывая и обрывисто шепча: - Он бесчувственная сволочь! Да как он посмел его бросить! Он же любил его, любил больше всего на свете, и ребенок тоже его, а он говорит, что нет! Да как он посмел, у них же всё хорошо было, а тут! – язык немного заплетается, но успокаивающие поглаживания по блондинистой макушке имеют свою силу, и Дэхён начинает постепенно успокаиваться, смешно шмыгая покрасневшим носом и хлопая мокрыми ресничками.       Чонопа совершенно не волнует, кто ушел, от кого ушел, чей ребенок, и вообще, что там у двоих придурков произошло, но вот вновь плачущий Чон ему надоел. - Успокаивайся, уже второй час ночи, а вы у меня сопли жуете, - Мун обхватывает горячими ладошками лицо Дэхёна, принимаясь аккуратно вытирать подушечками больших пальцев слезы с лица, и нежно целует дрожащие губы напротив.       Черт бы побрал эти обостренные чувства у беременных. - Это тебе кто такой фильм посоветовал? Чжунхон?       Кивок. - И сказал, что это самый лучший фильм, который нереально цепляет душу?       Снова кивок. - Ну, он бы тебе еще «Сумерки» или «Три метра над уровнем неба» посоветовал, они-то явно шедевры кинематографа, - Чоноп забавно пыхтит и успокаивает любимого, целуя его пухлые покрасневшие щёчки. - А он советовал. - Я ему уши откручу, а потом Гук добавит, советчик недоделанный, - Чон расплывается в счастливой улыбке, представляя, как его малыш Мун будет откручивать бедному беременному макнэ, который уже на восьмом месяце, его уши, а потом будет бегать от злого Ёнгука, посылающего в адрес Чонопа всяческие ругательства с криками на тему "как он посмел тронуть его «невинную» прелесть".