Гранатовые зёрна

      Ветер, неистовый и могучий, гнул ветви деревьев к земле и гнал прошлогоднюю полусгнившую листву. Весеннее небо хмурилось всё утро и к обеду, не выдержав, обрушилось ливнем, исчерчивая стёкла дорожками дождевых струй. Эти струи били в окна, и ещё голые, с только-только набухшими почками, ветви тоже царапались в них, словно прося впустить непогоду внутрь, в тепло помещения.       Утена бесцельно валялась, вытянувшись на полу и скрестив щиколотки. Она не очень любила дождь. Весна пела в крови, хотелось выбежать на улицу под яркое солнце, но солнца не было, была только мрачная серая хмарь туч и сердцебиение дождя — ритм капель по стеклу.       Утена скосила глаза. Химемия чистила гранаты, хотя и ей, и самой Утене следовало бы браться за домашнее задание. С таким объёмом они управятся только к вечеру... если вообще возьмутся за них.       Утена в подтверждение своих слов лениво перекатилась на живот и устроила подбородок на сложенных руках, искоса наблюдая за Химемией. Её длинные, как у любого пианиста, смуглые пальцы вскрывали грубую бурую с бордовым оттенком кожуру, под которой обнаруживались россыпи сочных тёмно-красных зёрен. Эти зёрна, высвобожденные из белёсых гнёзд, с дробным стуком рассыпались на стол.       — Утена-сама, хотите гранат? — ощутив взгляд, спросила Химемия. Она улыбалась каким-то своим мыслям, на саму Утену даже не взглянув, словно разговаривала, обращаясь к столу или к собственным рукам.       — Нет, — ответила Утена и отвела взгляд к окну. Мир по ту сторону казался мутным, расплывчатым, словно сотканным из воды разных тусклых оттенков. Как дурной сон. — Они кислые.       — Неправда. Они очень сладкие. Попробуйте.       Раздался шорох ткани, и Утена вновь покосилась на Химемию — как раз вовремя, чтобы увидеть, как та плавно и грациозно, точно пантера, поднялась со своего места, ловким движением оправляя короткую юбку. Химемия, чьи ступни были затянуты в короткие белые носки, шла бесшумно, и если бы шорох одежды не выдал её, Утена даже не заметила бы её приближения.       Мягко опустившись на пол и сев на пятки, Химемия протянула пригоршню тёмных зёрен. Утена приподнялась на локтях, не понимая толком, что на самом деле мешает просто съесть их: нежелание чувствовать кислинку на языке, или красота красных, словно кровь, брызг на смуглой ладони.       Химемия взяла два зёрнышка пальцами и поднесла к губам Утены. Отчего-то такой простой жест смутил. Она вскинула на Химемию глаза, мгновение всматриваясь в тёмную зелень радужек, а потом резко оттолкнулась от пола, разозлившись на себя за столь глупое смущение. К щекам прилил жар. А Химемия улыбалась, как ни в чём не бывало, удерживая в пальцах гранатовые зёрна, и от этой механической, словно у заведённой куклы, улыбки стало не по себе. Утена развернулась и улеглась головой на колени к Химемии, старательно игнорируя собственную растерянность.       Своего она добилась — холодно-отстранённый взгляд Химемии стал чуточку теплее, точно по весне оттаял лёд, только немного, под лучами согревшего его солнца, но этого было достаточно, и злость на себя мгновенно растворилась.       Утена приоткрыла губы, позволяя Химемии положить в рот гранатовые зёрна. Кожа Химемии пахла цитрусами, словно недавно она ела мандарины или кормила ими Чу-Чу. А гранат и в самом деле оказался сладким, пусть и не лишённым кислой нотки. То было приятное сочетание вкусов на грани друг друга, а лёгкое, мимолётное прикосновение кончиков чужих пальцев к губам послужило прекрасным послевкусием. Прикрыв глаза, Утена впитывала в себя этот вкус, замерший на кончике языка, запоминала и его, и короткое, невесомое касание. А когда она взглянула в окно, то на мгновение чуть не ослепла от яркого, бьющего по глазам, солнца. Когда она успела задремать?       Оконные стёкла влажно блестели и искрились, а небо, расчищенное ураганным ветром, расцвело рыже-золотыми красками заката. Химемия тоже дремала, прислонившись спиной к шкафу и склонив голову набок. Её губы были чуть приоткрыты, а очки съехали к переносице, придавая ей забавный и немного нелепый вид.       Не сдержав улыбки, Утена осторожно, чтобы не разбудить Химемию, сползла с её колен, резво подскочила, потянулась так, что хрустнули суставы плеч, и подбежала к окну. Она чувствовала себя так легко, точно дождь смыл всю апатию, всю лень, всю вялость и теперь солнце, пусть уже умирающее, дарило свой жар и свою энергию, заполняя золотом и багрянцем саму душу.       Утена распахнула окно, пропуская в комнату вечернюю свежесть, и обернулась. На раскрытой, расслабленной ладони Химемии лежала пригоршня гранатовых зёрен, и зёрна эти сверкали, словно драгоценные камни; они впитывали в себя лучи заходящего солнца и сами по себе казались дождевыми каплями, только не теми, что льются из грозовых туч, а теми, что падают с расцвеченного всеми оттенками алого неба.       «Вот теперь, — подумала Утена, глядя на дремлющую, залитую ослепительным солнечным светом, похожую на высшее существо, сотканное из закатного пламени Химемию, — я чувствую настоящую весну».