Ярко-красное

Порой Лиаму кажется, что его мир рушится. Это чувство нахлынывает ночами, когда, заработавшись допоздна, он едет по пустым улицам домой. Это чувство начинает преследовать, стоит ему только перевести взгляд на полку с их фотографиями. Ему кажется, что он умирает всякий раз, когда смотрит на Зейна на фото. На улыбающегося Зейна, на Зейна нахмурившегося или обидевшегося, на Зейна со светящимися глазами, на Зейна, у которого были густые волосы. На своего Зейна, который теперь находится в другом городе. Разлуку терпеть на самом деле легче, чем он думал. Нет этой раздирающей боли, нет желания сорваться с работы и позвонить любимому. Нет никаких звонков поздней ночью с болтовней ни о чем (на самом деле Лиам не звонит, потому что знает, что Зейну нужен отдых), нет разговоров и днем. И все, что у него есть, чем Лиаму приходится довольствоваться на данный момент, - это фотографии. Он вспоминает про фотографии на совещаниях, собраниях акционеров, в своем кабинете, и ему хочется плакать порой. Потому что в один из этих дней он понимает, что деньги никогда не были и не будут самым главным в его жизни. Зейн, Зейн, Зейн, только он имел значение. Всегда. Однажды утром, в выходной, Лиам решает позвонить ему по скайпу, но Зейн не отвечает, и тогда на глазах Лиама выступают слезы; он с сожалением осознает, что начинает забывать, как его любимый выглядит, и даже фотографии не могут помочь. Они не могут передать улыбку, блеск в глазах и смех. Но потом Лиам вспоминает, что Зейн и так уже давно не смеется. Раньше внутри парня жило солнышко. И Пейну нравилось это, честно, потому что это самое солнышко, солнышко, которым являлся сам Зейн, светило в любую погоду. Сейчас же Лиам словно попал в грозовой перевал без единого просвета лучика. Это угнетает. Порой Лиаму кажется, что Зейн больше не сияет так сильно и ярко. Но потом он понимает - никогда не сиял. Лиам эгоист, поэтому он думает, что ему сложнее нежели Зейну. Ему кажется, что он страдает сильнее, сильнее скучает. И что борется он тоже за двоих, потому что второй уже просто устал. Лиам эгоист, и от осознания этого ему становится стыдно. Но потом он скидывает все на Малика, потому что этот мелкий засранец даже не хочет отправить мне смс, а это значит, что в отношениях как раз-таки эгоист Зейн. Лиам сразу же дает себе по губам, потому что Зейн вовсе не мелкий засранец. Он просто тот, кто повзрослел раньше положенного. А еще Зейн очень устал, так устал. Порой Лиам отказывается принимать то, что скучает по нему слишком сильно, потому что, каким бы мужественным и сильным он не был, ему хочется рыдать, пересматривая видео из разных мест или событий. Но это не боль. "Это просто предпохоронные чувства," - так всегда говорит Гарри. "Потому что, давай будем честными, Лиам, скоро тебе придется расстаться с тем, что тебе дорого. Хочешь ты этого или нет." Гарри не бросается словами и всегда подбирает их очень аккуратно, чтобы не ранить человека. Но в тот момент, в кабинете Лиама, он ранил его так глубоко, что нож предательства мог пройти через Пейна насквозь. Он ждет еще три недели, и когда все-таки дозванивается, он слышит вовсе не то, что ему хотелось бы. Он слышит отчаяние. И оно настоящее. - Знаешь, ведь существует такое количество разновидностей опухолей, а у меня самая ужасная, - Зейн хмыкает, потому что в его глазах скопились слезы, а если он позволит им вырваться наружу, то уже не сможет контролировать себя. - Ты знаешь каково это: понимать, что не сможешь даже перед своей собственной смертью налопаться чизкейков, просто потому что твой желудок в любом случае не примет это? Просто из-за того, что не знаешь когда будет очередной приступ? Просто потому что ты не знаешь даже в какой момент умрешь? Но в реальности Зейн знает когда это случится. Лиам слышит в трубке шуршание и ему становится страшно. - Чем ты там шебуршишь? - в трубке лишь тишина и все то же шуршание, от которого у кареглазого парня перехватывает дыхание (на самом деле глаза Лиама теперь серо-голубые в редкую карюю крапинку, потому что он истощал и у него не хватает меланина в крови, но он просто продолжает отрицать это). - Зейн? Зейн, ответь мне! - Я ем, - отвечает через несколько секунд парень. - Ешь? - Лиам охает, прикрыв рот ладонью. Зейн отказывался принимать еду каким-либо другим способом кроме как введением витаминов через трубку в дырочку в его животе вот уже третий месяц. Потому что ему, черт возьми, было больно глотать и переваривать. Потому что у Зейна рак желудка. - Что ты ешь, дорогой? - Лиам надеется услышать нудное "яблоко" с растянутым звуком "о", но Зейн смакует свой полдник и, пережевывая еду, выдает: - Гамбургер, я так давно нормально не ел, - сердце Лиама сжимается. Зейну давно нельзя такое. И он предполагает самое худшее. Он щурится, но это не из-за яркого солнца, которое пробирается в окна небоскреба и светит прямо в лицо. Ему становится слишком жарко, но это не из-за узкого костюма и галстука, и ему вновь хочется рыдать, когда он проводит рукой по уложенным волосам, потому что он слышит какую абсолютную чушь и самую что ни на есть настоящую правду говорит его парень: - Я же умираю, Лиам, - тихо выдыхает Зейн. - Я все равно умру скоро. Мертвым не нужен здоровый желудок, мертвым ничего не нужно, они просто лежат в могиле, вот и все, на этом конец. Лиам не видит, но Зейн отворачивается от прохожих и быстрым движением ладони смахивает с щек капельки слез. Главное - не плакать. - Нет, нет, милый, - нервно шепчет Пейн в трубку, заламывая пальцы левой руки о стол. - Ты просто утрируешь, - он пытается перевести дыхание, но у него получается очень плохо. Он отвратителен в том, чтобы успокаиваться за минуту, так всегда говорил Зейн. Они стоят друг друга. - Я умираю, Лиам, - как-то странно выговаривает Малик — нервно и спокойно одновременно. - Врачи говорят, что химия не помогает, - он зажмуривается и надеется, что парк вокруг него исчезнет, а что сам он окажется рядом со своим любимым и понимающим Лиамом. Но когда он открывает глаза, все остается на своих местах; девочка так же раскачивает на качелях братика, пес по-прежнему лежит под лучами заходящего солнца, а Зейн все еще на скамейке. - Никогда не помогала. Лиаму становится плохо, и он теперь даже не знает куда ему деваться, потому что, кажется, у него скрутило живот от осознания того, что ему лгали весь этот год. Лгали врачи, и лгал Зейн. Он не знает пока на кого рассержен сильнее, потому что все, что он принимает - его надежды рушатся со смертельной скоростью. Смертельной для самого Лиама. Комната перед глазами вращается с бешеной скоростью, и когда он собирается встать из кресла, то терпит неудачу, падая обратно, плотно сжимает губы и опирается головой на согнутую в локте руку. Он не знает что ему нужно сейчас говорить. А когда он все-таки подбирает какие-то слова, то звучит очень неуверенно. Его пугает это. Он ведь больше самого Зейна верил в выздоровление. Он ведь больше желал этого. Лиаму кажется так только из-за того, что он - чертов эгоист. - Это все ложь милый, ну ты же знаешь, - Лиам успокаивает не Зейна, он успокаивает себя. - Ты же понимаешь, они просто не желают поддерживать эту программу, потому что они — эгоистичные и ленивые ублюдки, но все равно все будет хорошо, - он отрицает очевидное лишь потому, что ему нужна надежда. Смертельно нужна. - Бугатти, помнишь ту черную буагтти? - Лиам не видит, но Зейн кивает на самом деле. - Я куплю тебе ее, десять таких, я разрешу тебе сдать на права. Ты больше не будешь ездить в университет со мной. И ты закончишь его, Зейн, ты слышишь? - Зейн начинает плакать, ведь все, что он может слышать в голосе Лиама — это только боль. Слепую и отчаянную - Ты защитишь диплом. Обязательно защитишь его. И ты будешь самым лучшим на всем белом свете учителем. Я клянусь, - Лиам переводит дыхание, и ему хочется кричать во все горло от боли, ведь он врет сейчас. - А помнишь, ты хотел в Мадрид? Мы обязательно попадем туда как только ты выздорове— - Я не закончу университет. И никогда не сдам на права. Мы никогда не попадем в Мадрид, Лиам, - он забирается на лавочку с ногами, ему совершенно плевать что могут про него подумать проходящие мимо люди. - Не попадем, потому что не будет "мы", Лиам, - Зейн ежится от холода, но это не от ветерка, гуляющего по парку. Ему холодно последние четыре дня. Он умирает. - Потому что отныне будешь только ты, - по мере того как он говорит, его голос становится тише и тише, словно кто-то невидимой рукой убавляет громкость на динамике. И Лиам понимает, что это конец. Он должен отпустить прямо сейчас. Ведь нет смысла тянуть? У него в горле встает глупый ком и не хватает воздуха, но все дело даже не в галстуке. Это все Зейн виноват. Зейн виноват во всем. Всегда был. - Просто скажи мне, что там красиво, - он смотрит в окно и видит садящееся над Нью-Йорком солнце, хотя он в тысячах километров. Ему больно, и он не хочет думать об этом. - Здесь красиво, Лиам, - Зейн поднимает глаза в небо, наблюдая за тем, как кроваво-красный цвет расползается за облаками. - Здесь очень красиво, - и по правде такое небо его угнетает, но он никогда не осмелился бы даже сказать об этом своему Лиаму. Ведь Лиаму так нравятся закаты. - Небо словно в огне. Он врет из-за того, что не может прокричать во все горло: "Закат в крови, Лиам! Закат в крови, все в крови..." Потому что ему кажется, что эта кровь - его собственная. Он резко захлопывает крышку телефона и, вытащив сим-карту ломает ее пополам, бросив в траву. Хватит лжи. С него хватит красного. И этой проклятой крови тоже предостаточно. На мгновение Зейну кажется, что ему тепло и уютно, но на самом деле он истекает изнутри кровью. И у него внутри горячо-горячо, словно он проглотил уголек или кусочек солнца, но это всего лишь злосчастная кровь, и когда он понимает это, становится слишком поздно, потому что у него не хватает сил поднять ладонь и попытаться поймать пальцами заходящее за горизонт солнце. А еще он не может, потому что у них с солнцем одна полярность, оно отталкивает его. Как Лиам всегда делал. Зейну кажется, что он горит, но на самом деле он умирает. Умирает под ярко-алым небом и сожалеет о том, что солгал Лиаму. Здесь не красиво - здесь страшно. Но так ведь и должно быть перед смертью, верно? Страх, его чувствуют умирающие?

Да, именно так, Зейн. Именно так.