А счастье было так возможно...

      — Кого там нелегкая принесла?       Марджелату, стоявший на страже, осторожно приоткрыл портьеры, отделяющие потайной кабинет господаря от остальных его покоев, и выглянул в просвет.       — Николя! Ты же сказал, что господаря не будет.       — Его и нет, — нервно проговорил лейтенант Дэйвос, глядя в этот же просвет. — Это Вилара. Вот проклятье. Он может сюда войти.       Зайчик, в поте лица трудящийся над сейфом, недовольно дернул плечом:       — Еще минут двадцать. Раньше никак.       — Делай, что хочешь, но чтоб сюда он носа не сунул, — сквозь зубы процедил Марджелату. — Хоть песни пой, хоть пистолетом грози, хоть в любви признавайся... Закончим — свистнем.       — Рехнулся? — поразился Николя, но, вытолкнутый мощной рукой, по инерции пролетел шага три-четыре и оказался посреди первого кабинета, того, что был предназначен для публичных приемов. Вилара, только вернувшийся, несказанно удивился, обнаружив лейтенанта, которого еще минуту назад не было. За спиной Николя бесшумно закрылась тяжелая дверь, прикрытая портьерами.       — Доброго вечера, ага Вилара, — машинально сказал Николя, одергивая и без того безупречные манжеты. — Полагаю, вы ждете его величество? Боюсь, сегодня он вряд ли сможет вас принять.       — Да, я знаю. Мне были оставлены некие документы...       Вилара нахмурился, с подозрением взирая на Николя, ответившего ему взглядом воплощенной невинности.       — А вы, господин лейтенант...       — О, сущие пустяки, — тот пожал плечами. — Марицика оставила здесь веер и просила забрать. Думаю, она что-то перепутала, ведь веера нет. Может быть, вернемся вместе? Я как раз хотел спросить вас кое о чем...       — В другой раз, пожалуйста, — кисло ответил Вилара, разглядывая стопку документов на столе господаря. — Где же эта папка? Возможно, в другом кабинете?       — Минуту! — решительно преградил ему путь Николя, холодея при мысли, что может произойти, если Вилара сорвет столь важную операцию Братства. Сам Марджелату! И где — в секретном кабинете господаря! За вскрытием сейфа! Катастрофы ужаснее и представить невозможно.       — Лейтенант? — недоуменно воззрился на него Вилара.       — У меня важнейшие сведения, касающиеся безопасности его величества! — выпалил Николя. — Вы просто обязаны меня выслушать.       — О? Разумеется, лейтенант. Дайте мне минуту. Я только возьму бумаги и весь к вашим услугам.       — Нет! — взвыл Николя, бросаясь наперерез. — Я не могу! Ловко подставив Виларе подножку, он свалил его на роскошный персидский ковер у письменного стола, прыгнул сверху и придавил всем весом, лихорадочно прикидывая, чем удивить проклятого жандарма настолько, чтобы тот забыл о проклятых документах. Решение пришло само, стоило вспомнить шуточку Марджелату. В первую секунду Николя содрогнулся, во вторую — мысленно застрелился, а в третью понял, что об этом Вилара все равно никому и никогда не расскажет даже под страхом смертной казни.       — Не могу молчать! — снова патетически взвыл он, скручивая Виларе руки и отчаянно припоминая французский роман, от страшнейшей скуки прочитанный в юности на гауптвахте. — Все эти годы мое сердце томилось по тебе! И вот наконец чаша переполнилась, и страсть моя больше не может скрываться от мира... О, ответь же на мои искренние чувства, сделай меня счастливейшим из смертных. Что нравственность и мораль перед лицом всепоглощающей любви? Лишь тлен...       Главное, — как понял Николя, глядя в округлившиеся глаза Вилары, который хватал воздух открытым ртом, — не останавливаться и не задумываться! На память он никогда не жаловался, некогда прочитанная чушь, воскрешенная страхом разоблачения, изливалась из него бурным потоком, минуя сознание. И цели своей достигала безупречно: Вилара застыл, как парализованный, и взирал на него в священном ужасе, забыв про все документы на свете.       — Предупреждаю! — прорычал Николя, вкладывая в финальный аккорд всю мощь убедительности. — Если у вас хватит жестокости отвергнуть мою любовь, я покончу с собой на главной площади Бухареста при всем честном народе, а перед этим публично признаюсь в причине своей погибели! И любой, в ком есть сердце, проклянет вашу непреклонность... неприступность... неуступчивость...       Чувствуя, что его слегка заело, Николя трагически всхлипнул и упал на грудь Вилары, которого по-прежнему старательно удерживал.       — Не на-а-адо, — просипел тот, неизвестно что имея в виду. — Э-э-э... лейтенант! Лейтенант...       — Да? — поинтересовался Николя, чуть приподнявшись и нагло уставившись в округлившиеся глаза Вилары. — Вы согласны составить мое счастье?       — Я... я... — с трудом выдавил Вилара. — Да! Я... э-э-э... подумаю...       В глазах у Николя потемнело, а челюсть медленно, но верно отвисала. Замерев, он лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. Вилара, растрепанный и очумевший, являл собой зрелище скорее забавное, чем опасное, однако Николя полностью отдавал себе отчет в том, что железо нужно ковать, пока оно горячо. Вилару следовало выпроводить отсюда, а проще и надежнее всего было заставить его сбежать.       — Подумаете? — возмущенно рявкнул Николя. — Я бросаю свою офицерскую и мужскую честь к вашим ногам, признаюсь вам в таком... таком... — нужное слово никак не подворачивалось, зато на язык лезла дюжина неприличнейших синонимов. — А вы! Это жестоко! Бездушно! И совершенно недостойно!       За спиной, в кабинете, что-то отчетливо хрустнуло — слышно было даже сквозь запертую дверь. Вилара дернулся, скорее рефлекторно, чем действительно осознавая что-то, и Николя, окончательно потеряв голову, снова рухнул на него и впился в губы отчаянным поцелуем. Глаза при этом он старательно зажмурил, пытаясь представить, что целует девицу из музыкального салона госпожи Элоизы, но получалось слабо: девица никак могла пахнуть отличным табаком. И вкуса коньяка у нее на губах тоже быть не могло, и сами губы наверняка были бы куда мягче и пухлее, не такие жесткие и узкие...       Замычав, Вилара попытался освободиться от потерявшего бдительность Николя и даже выдрал одно запястье из его хватки. Но столкнуть лейтенанта, который отнюдь не был пушинкой, оказалось несподручно, так что их борьба невольно закончилась неким подобием объятий.       За портьерой что-то тяжело упало на пол... Заставив себя выкинуть из головы многочисленные отличия начальника жандармерии от «салонных» девиц, Николя вспомнил знакомую француженку из этого самого салона и, вдохновившись, сунул кончик языка между губ Вилары, одновременно раздвигая ему ноги коленом.       По спине замолотил увесистый кулак, но его уже понесло. В потайном кабинете звякало, стукало и хрупало, Николя отчаянно целовал Вилару взасос, прижавшись к нему всем телом и злобно думая, что убьет Марджелату. И Заячью Губу — специалиста по сейфам — тоже убьет. Потому что Вилара не глухой, и либо сейчас спихнет его ко всем чертям, рванет в кабинет и живым оттуда не выйдет, либо придется выкинуть что-то совсем уж невообразимое. Воспоминания о приятнейшем, надо сказать, знакомстве все с теми же французскими красотками подсказывали отличный вариант. Такое любого мужчину гарантированно могло отвлечь от чего угодно. Только вот Николя в том действии был стороной принимающей, а не ублажающей, да и Вилара вряд ли поймет, что его хотят осчастливить. Тычок под ребра заставил его открыть глаза.       — Умгум... ум... умгумму... — попытался высказаться Вилара, ловя взгляд Николя. Глаза у него были все такие же ошалевшие, но дергаться он перестал, и Николя рискнул. В конце концов, орать, призывая на помощь, было отнюдь не в интересах самого Вилары.       — Да? — снова вопросил он, разорвав поцелуй.       Как ни странно, захотелось облизнуться — видимо, коньяк был очень уж хорош! — что Николя и позволил себе проделать с неожиданным удовольствием. Еще приятнее оказался панический ужас, мелькнувший в глазах Вилары.       — Вы... лейтенант, вы... собираетесь... — проговорил он, замерев, как мышь перед змеей. — Прямо здесь?..       — Ах, зовите меня просто Николя, — с укором предложил тот, ловя момент и окончательно входя во вкус. — Что вы, право... А чем вам не нравится? Разве это не самое безопасное и уединенное место столицы?       — А... ну да... конечно... — вынужденно согласился Вилара, пытаясь высвободить вторую руку, которую Николя в ответ только сильнее прижал к ковру. — Но... может... все же в другой раз? В более... э-э-э... романтичной обстановке...       Тон его стал куда мягче и ласковее, словно он разговаривал с буйнопомешанным.       — Меня вполне устраивает, — твердо сказал Николя. — Впрочем...       Мелькнула мысль, что если вытащить Вилару из кабинета, то там уж он наверняка воспользуется случаем сбежать, что вполне устроит обоих. А вдруг ломанется обратно? В глазах Вилары стояла глухая тоска, плечи подрагивали, и вообще его было почти жаль. В кабинете в очередной раз что-то рухнуло и затрещало.       — Я могу надеяться? — взвыл дурным голосом Николя, заглушая шум. — А что, если вы вовсе не разделяете моих чувств? И стоит нам оказаться в более людном месте, как вы...       — Нет! Я... разделяю! Конечно, разделяю!       Судя по всему, Вилара был готов пообещать что угодно, лишь бы его отпустили. Николя его, в общем-то, понимал. Он и сам был не прочь оказаться отсюда в нескольких милях, если бы не Марджелату с Заячьей Губой. Пилят они чертов сейф, что ли? Или грызут? Лишь бы взрывать не надумали.       Чтобы окончательно отвести от себя подозрения в равнодушии и вероломстве, Вилара, зажмурившись, в точности как он сам недавно, потянулся к его губам и не то чтобы поцеловал, но ощутимо ткнулся в них своими. При этом его ладонь вновь легла на спину Николя, и тот с удивлением обнаружил, что с каждым мгновением поцелуй становится все настойчивее. Вилара даже погладил его по спине, пытаясь быть убедительным. Неужели? Да нет же... Они дюжину раз встречались у той же госпожи Элоизы, а девицы в салоне откровенно млели от внимания начальника жандармерии. Да и Агата... И вообще! Куда катится этот мир, если такие, как Вилара...       Кончик языка прошелся по нижней губе Николя, вызвав неожиданно приятное ощущение. Это, пожалуй, следует запомнить на потом, и он, чтобы закрепить навык, повторил движение языком и губами, с удовлетворением отметив, что губы Вилары явно дрогнули в ответ.       Одновременно остановившись, они замерли, глядя друг другу в глаза. Одной ладонью Николя по-прежнему держал запястье Вилары, второй — упирался в ковер рядом с его головой, чувствуя локоть и руку на своей спине.       — Будьте вы прокляты, Дэйвос, — хрипло сказал Вилара, не отрывая взгляда. — Не знаю, зачем вам это, но все зашло слишком далеко. Если вы меня дурачите...       — А вы меня опять подозреваете? — привычно огрызнулся Николя. — В чем на этот раз?       То, что он чувствовал бедром, просунутым между ног Вилары, было довольно трудно объяснить с позиций разума и воспитания светских людей, коими Николя числил их обоих. Но объективная реальность уверенно и с каждым мгновением все сильнее упиралась ему в бедро из брюк Вилары, и Николя напрягся... Из-за портьер донесся еле слышный свист, прозвучавший для его ушей райской музыкой.       — Я и не переставал! — рявкнул Вилара, ощутив привычную почву под ногами. — Вы состоите в Братстве!       — А вы хорошо целуетесь, — мстительно сообщил ему Николя. — И то, и другое не слишком прилично, но так увлекательно.       Неизвестно, чем бы ответил разъяренный Вилара уже успевшему пожалеть о своей реплике лейтенанту, но отчетливый звук открывшейся двери заставил их замереть. Потом, все так же беззвучно, они, как по команде, повернули головы и встретились с глазами господаря. Покачиваясь, Георг Бибеску стоял в нескольких шагах, изумленно рассматривая начальника жандармерии и офицера дворцовой охраны, сплетенных в объятиях на ковре. Да, на чудесном персидском ковре цвета кофе с молоком, недавно присланным ему султаном. Не отрывая глаз от невероятной картины, он сделал шаг в сторону, поискал рукой на столе. Нащупал какие-то бумаги. Дэйвос и Вилара затаили дыхание.       — Не-ет, Марицика, пожалуй, права, — подумал вслух Бибеску. — Абсент в качестве снотворного — это совершенно лишнее. Привидится же такое... Больше никакого абсента, а то так и до Желтой Розы в своем кабинете допиться недолго.       Придя к этому в высшей степени рациональному выводу, он развернулся и вышел, все так же покачиваясь и крепко сжимая добытые бумаги. Мягко захлопнулась дверь. Николя с Виларой вместе выдохнули и посмотрели друг на друга.       — Слезьте с меня, — мрачно попросил Вилара.       Неудержимо краснея, Николя выполнил просьбу. Убрал колено, отпустил Вилару и скатился набок. Потом встал и опять взглянул в глаза поднявшемуся Виларе. Злобно зыркнув в ответ, тот прошел мимо, открыл дверь потайного кабинета, мельком осмотрел его и вернулся к столу. Сердце Николя, успевшее ухнуть вниз и вернуться на законное место, забилось быстро, но ровно. "Убьет, — с шальной радостью подумал он, выпрямляясь, разворачивая плечи и щелчком пальцев демонстративно стряхивая с рукава приставшую шерстинку от ковра. — Вызовет и убьет. Глаза-то какие! А Марджелату с Заячьей Губой ушли — нет в кабинете никого..."       Того, что произошло дальше, он просто не ожидал. Аккуратно взяв Николя за отвороты сюртука, Вилара изо всей силы впечатал его спиной в резные панели кабинета. Шагнул следом, почти прижавшись, приблизил лицо так, что их губы почти соприкоснулись, и шепнул с яростной интимностью:       — Искренние чувства, значит? Честь к моим ногам? И составить ваше счастье, да, лейтенант? Ах, простите, Николя. Ну-ну... Я, пожалуй, подумаю над причиной ваших внезапно вспыхнувших чувств.       На мгновение Николя показалось, что сейчас Вилара его опять поцелует. Он даже напрягся, не зная, как реагировать. Но Вилара, удовлетворившись сказанным, отпрянул и, широко шагая, вылетел из кабинета.       Несколько мгновений Николя неподвижно стоял на подгибающихся ногах. Потом с трудом оттолкнулся от стены, сделал несколько шагов и заглянул за проклятую дверь. В потайном кабинете царило полное благолепие: закрытый сейф, тщательно сложенные на столе документы и никаких признаков Марджелату и Заячьей Губы — только штора на окне слегка отдернута, открывая вид на крышу соседнего здания. В ночном небе сияла великолепная полная луна. Снизу, из ярко освещенных окон бальной залы, доносилась чарующая музыка. Николя подумал было спуститься к гостям, но лишь передернул плечами. Пить и танцевать не хотелось, выслушивать скучные разговоры о политике ничего не понимающих в ней людей — тем более. А главное, его не покидало ощущение, что от него ускользнуло что-то очень важное и нужное.       Это ощущение потери преследовало Николя, когда он выходил из дворца, когда забирал бумаги у подчеркнуто серьезного Марджелату, ни словом не обмолвившегося о явлении начальника жандармерии, и даже когда возвращался домой. Да, он явно что-то прозевал. Нечто такое, что непременно нужно понять, отыскать и вернуть. Что-то... вроде упущенного шанса? Откинувшись на сиденье экипажа, Николя утомленно вздохнул. Хотелось домой, скинуть сюртук, выпить коньяка и просто поговорить с кем-нибудь. Хороший французский коньяк, интересный собеседник. И никакой политики! Неужели возможно такое счастье? Николя медленно провел языком по нижней губе, вспоминая...