Подарок феи

«Дорогой Урфин! Надеюсь, Вы простите старой женщине эту фамильярность. Именовать Вас «государем» или «вашим величеством» мне не позволяет совесть, а «злодеем» или «презренным узурпатором», как следовало бы — вежливость и искренняя симпатия...» — Вот ведь язва старая! — сказал Урфин Джюс и продолжил читать дальше. «...несмотря ни на что, рада, что между нашими странами установились дипломатические отношения. Подарки, присланные с Вашими деревянными курьерами, доставили мне неподдельное удовольствие. Особенно та резная подставка для волшебной книги. Кажется, я узнала руку мастера; и должна Вам сказать, мой мальчик, у Вас поистине золотые руки...» — Да ладно, там работы-то было всего часа на два... — проворчал Урфин, не желая показывать, что этот комплимент ему польстил. — И вообще: какой я ей, к черту, «мальчик»? — Фея Виллина приблизительно в сорок раз старше тебя, повелитель, — заметил Гуамоко, — так что тебе стоит быть снисходительным... — …к причудам пожилой дамы. Да-да, уже слышал. Напомни, кому ты служишь, мне или ей? «...и не могу не заметить по этому поводу, что быть хорошим столяром НАМНОГО лучше, чем плохим королем. Впрочем, молчу, молчу. О том, что воспитывать Вас уже поздно, что Вы выбрали свой путь и намерены идти по нему до конца, и ни от кого не станете терпеть нравоучений, и прочее в том же духе я уже выслушала при нашей встрече. Что ж, уважаю Ваш выбор и не буду настаивать. Хотя, должна заметить, не желая слушать нравоучения от безобидной старухи за чашкой чая, Вы рискуете выслушать их от собственных подданных при куда менее приятных обстоятельствах. И все же что-то подсказывает мне, что, несмотря на все Ваши злодеяния и даже на прискорбный недостаток хороших манер, Вы еще не безвозвратно потеряны для общества. Прилагаю к этому письму свой ответный дар: надеюсь, он научит Вас думать о будущем, поможет многое в своей жизни пересмотреть и научиться ценить то, что действительно важно...» Тем временем дуболомы извлекли из ящика, набитого опилками, и поставили стоймя в углу тронной залы странную на вид конструкцию из неизвестного, тускло блестящего желтого металла. — Смотри-ка, Гуамоко! По-моему, эта чокнутая старушенция прислала мне гроб! — Я бы не торопился с выводами, повелитель, — проговорил филин. — Форма у этого... хм... артефакта действительно странная, однако от него исходят сильнейшие магические эманации. И потом, где ты видел гробы с дверями? «...пусть Вас не смущает зловещий внешний вид этого волшебного устройства — в нем таится не смерть, а будущая жизнь. Это Машина Времени: она дает возможность любому живому существу, даже не обладающему магическими способностями, на краткое время заглянуть в грядущее и узнать свою судьбу. Не сомневаюсь, что этот опыт многому Вас научит. Увы, молодость самонадеянна, ей свойственно пренебрегать той мудростью, которую обретаем мы уже после первых двух-трех прожитых столетий: но, раз уж Вы не верите моим добрым советам — быть может, поверите собственным глазам. Что же касается тех спорных территорий на границе между нашими землями, то, думаю, в таких вопросах спешить не стоит. Мы еще успеем все обсудить после Вашего возвращения. Искренне Ваша Фея Виллина, повелительница Желтой страны. PS: с ностальгией вспоминаю печенье, которое подавали к чаю в Изумрудном дворце. Если Вас не очень затруднит, нельзя ли узнать у Вашего повара рецепт?» *** Поработать подопытным филином Гуамоко решительно отказался. Топотун ради обожаемого повелителя был готов на все, но не поместился в «гробу». Так что первым испытателем подарка Виллины стал деревянный клоун Эот Линг. Заброшенный на десять лет вперед, он вернулся через полчаса — целый, невредимый и полный впечатлений. Первая новость была хорошей: Изумрудный город на месте. За десять лет он вырос, стал куда более чистым и благоустроенным и, что самое интересное, превратился в остров — вокруг него появился канал, так что теперь он со всех сторон окружен водой. Очень полезно на случай осады... для тех, кто внутри. А вторая новость, тараторил клоун, еще лучше! Эот Линг перенесся как раз в то время дня, когда все добрые граждане Изумрудного города садятся ужинать — и, пробравшись в первый же дом и незаметно юркнув под стол, немедля услыхал, как глава семейства честит на все корки некоего «негодяя на троне, проклятого тирана, потерявшего всякий стыд», за какие-то его новые указы, душащие на корню свободную торговлю. — Он так ругался, что я сразу понял, о ком это он! — гордо сообщил деревянный человечек. Урфин помрачнел. — Неужели и через десять лет они будут все так же меня ненавидеть? — Что ты, повелитель! Не так же — гораздо сильнее! — утешил его Эот Линг. Дальше пошли новости вроде бы неплохие, но какие-то очень неожиданные. Пробежав весь город из конца в конец, Эот Линг не встретил ни одного дуболома. Зато на глаза ему то и дело попадались стражники из плоти и крови — странные с виду люди, крепкие, загорелые, в меховых безрукавках, с дикими и свирепыми физиономиями, вооруженные дубинками и пращами. Потихоньку подбираясь ближе и прислушиваясь к их разговорам, деревянный клоун обнаружил, что они-то королю вполне преданы. И не просто преданы: они называют Урфина своим богом! Заинтригованный Эот Линг, услыхав, что двое стражников собираются на богослужение, побежал за ними. Вслед за дикарями он проскользнул в полутемное капище. Там горели свечи, приторно несло благовониями, и какой-то жирдяй с хитрой рожей и заплывшими глазками патетически вещал, что, мол, Огненный Бог Урфин Джюс всемогущ, грозен, безжалостен к врагам марранского народа, но к детям своим, Марранам, справедлив и милосерден... последнее клоуна удивило в особенности. — Ужас как трогательно говорил, что в любой скорби и беде надо к тебе взывать, а ты обязательно поможешь, — рассказывал Эот Линг. — Я прямо расчувствовался. Какая жалость, повелитель, что ты не отправился со мной — узнал бы о себе много нового! Но куда сильнее, чем проповедь жреца, деревянного клоуна поразил возвышавшийся посреди храма идол Огненного Бога. — Повелитель, ты бы его только видел! — восклицал Эот Линг, подкрепляя свои слова экспрессивными жестами. — Вылитый ты, только еще красивее! Рост — во! Мускулы — во! Стоит... ну, величественно так стоит. Лицом на меня похож. И на тебя тоже, немножко. И с такой, знаешь, суровой решимостью смотрит вдаль! А во всех шести руках у него горящие факелы! Эта последняя деталь окончательно убедила Урфина, что ему необходимо увидеть будущее своими глазами. Во всяком случае, — говорил он себе, забираясь в металлический «гроб» и плотно закрывая за собой дверь, — в главном старуха прокололась. Ничего такого, от чего стоит хвататься за голову и срочно отрекаться от престола, в ближайшие десять лет его точно не ждет. Власть его будет только укрепляться, владения — шириться и процветать, он подчинит себе новые народы (Марраны... интересно, кто это такие? Не те же ли самые, что прыгуны, воинственное дикое племя, обитающее где-то далеко на востоке? Надо будет разузнать о них побольше...) Мало того: сейчас его считают всего лишь волшебником — а десять лет спустя будут поклоняться ему, как богу! Вдохновленный такими блестящими перспективами, Урфин решительно повернул рычаг управления с отметки «плюс десять лет» на максимум — плюс тридцать. Через тридцать лет ему будет... гм... еще пару лет назад он искренне полагал, что люди столько не живут, но в последнее время от такого радикализма отошел. Живут, да — но уже подводят итоги. Что ж, посмотрим, с чем Урфин Первый, Повелитель Изумрудного города и Сопредельных стран, придет к закату жизни. Машина завибрировала, издавая мягкое гудение; перед глазами короля поплыл золотистый туман, он ощутил легкую тошноту... а секунду спустя все это прекратилось — и тяжелая металлическая дверь бесшумно отъехала в сторону. Перед ним простиралось будущее. Правитель Изумрудного города переступил порог... и выругался от души, обнаружив, что окаянная машина приземлилась прямо в компостную кучу. А он, как назло, перед путешествием во времени принимал послов и после этого забыл переодеться! Чертыхаясь сквозь зубы, Урфин выбрался на сухую землю и огляделся. Где бы он ни оказался — это явно не Изумрудный город! Начать с того, что здесь было тихо. Лишь робкий птичий щебет да шелест ветвей в вышине нарушал глубокую, вековечную тишину. И воздух — свежий и чистый, словно родниковая вода: таким бывает он лишь в тех местах, где людей очень мало или нет вовсе. По левую руку от пришельца из прошлого вздымала гордую главу к небу островерхая гора. Заходящее солнце бросало на ее снежную шапку розоватый отблеск; а чуть ниже высились стройные ряды сосен и серебристой лентой сбегал вниз по склону ручей. Картина величественная и в то же время умиротворяющая; все в ней дышало безмятежностью и покоем. По правую руку стоял скромный бревенчатый домик с крылечком, выкрашенным в цвет сосновой хвои; перед домом был разбит огород, а в огороде росли синие огурцы. Урфин поморгал и протер глаза. Усики и форма плодов не оставляли места для сомнений; но разве огурцы бывают такого цвета? Он перевел взгляд на грядку слева. Там толстые стебли легли наземь, склонившись под тяжестью лиловых помидоров. Посмотрел на грядку справа. Там, словно фонарь над крыльцом веселого дома, игриво выглядывал из-под широкого листа алый кабачок. Впереди, за плотным рядом кустов, кажется, смородины (если только смородина бывает нежно-голубой), послышался шорох и мелькнуло какое-то движение. Недолго думая, Урфин ломанулся туда через кусты, увязая в рыхлом влажном черноземе. За кустами старик в холщовой крестьянской рубахе, склонившись над грядкой, сосредоточенно пропалывал желтую, как солнышко, клубнику. Вот, услыхав треск и шаги, он поднял голову... неторопливо распрямился, отряхивая перепачканные в земле руки... медленно-медленно повернулся к гостю лицом... — Ой, - сказал Урфин и попятился. — П-привет. Трудно сохранять невозмутимость и демонстрировать красноречие, когда встречаешь лицом к лицу самого себя. А вот старик ничуть не удивился и не испугался. Молча смотрел на него, иронически вздернув кустистые седые брови. Просто смотрел — но с каждым мгновением Урфин все острее сознавал, что прошелся по его клубнике, поломал смородину, что его роскошный королевский наряд выглядит здесь на редкость неуместно, да и сам он... — Здравствуй-здравствуй, — сказал наконец Урфин из будущего. — Я знал, что ты придешь. Заходи в дом, располагайся — я сейчас. — Ну и как? — раздался за спиной его собственный голос. — Нравится? Урфин вздрогнул и едва не уронил деревянного зайчонка: он еще не привык к этому «раздвоению личности». — Как тебе сказать... — осторожно начал он, ставя трогательного большеглазого зверька обратно на полку, к его столь же очаровательным собратьям. — Нет, работа отличная. Работа просто класс! Я бы так не смог... в смысле, сейчас... то есть не сейчас, а... Хозяин тем временем расставлял на столе тарелки и чашки. Почетное место в центре стола заняла резная деревянная миска с огурцами, свежевымытыми и сияющими, как небо после дождя. — И все же тебя что-то смущает, — заметил он. — Еще бы! Ты снова начал вырезать игрушки? Зачем? И почему они... почему, черт возьми, они у тебя такие позитивные? — Детям такие нравятся, — с легкой улыбкой ответил старик. — Каким еще детям? — воскликнул Урфин уже в нешуточном испуге. — Ты что, семью завел? Хозяин покачал седой головой. — Увы, я по-прежнему одинок. — «То есть как «увы»?!» — мысленно переспросил его гость. — Но на Праздник Угощения родители всегда приходят вместе с детьми — а дети любят подарки. — И снова улыбнулся теплой, добродушной улыбкой сказочного деда. — А теперь прошу к столу. Чем богаты, как говорится... Огурцы в этом году удались на славу! — А есть-то их можно? — не выдержал Урфин. — А чего ж нельзя? — И, подавая пример гостю, он захрустел небесным огурцом. Урфин осторожно откусил от странного овоща. Против ожидания, огурец оказался вкусным. Немного приободрившись, гость из прошлого потянулся к чашке, где вместо чая плескался какой-то терпко пахнущий травяной отвар. Сделал глоток, поперхнулся... — Великий Гуррикап, это еще что за пакость?! — Настой полевого хвоща, — невозмутимо объяснил хозяин. — Исключительно полезен для печени и почек. — И на умиротворенном лице его на миг проступила какая-то смутная тоска. Урфин смотрел на него и слушал, не веря своим глазам и ушам. «Это не я! — думал он. — Нет, это просто не могу быть я!» И не в том дело, что хозяин уединенного домика в горах был старым: что годы согнули его плечи, буйная черная шевелюра поредела и сплошь поседела, а лицо покрылось морщинами. В конце концов, все мы с годами не молодеем. И начинаем заботиться о печени и почках — да, это тоже можно понять. Но выражение его лица, и тон голоса, да и то, что он говорит... черт знает, как все это назвать — но ясно одно: этому Урфину Джюсу вполне подошел бы голубой кафтан и широкополая шляпа! И хорошо еще, если не с бубенцами. — Вижу, у тебя много вопросов, — заметил старик. — Это уж точно! Вопросов полно, а времени мало, так что выкладывай. Что еще за Праздники Угощения? Почему ты здесь? Что это за место? Тебя... меня... тебя все-таки свергли? Тогда почему ты жив и на свободе? Что вообще произошло? Кто теперь правит Изумрудным городом? Что это за дикари, которые объявили тебя богом, и почему они тебе не помогли? Куда делись дуболомы? И почему все овощи здесь каких-то ненормальных цветов? — Похоже, мне действительно лучше рассказать все по порядку, — усмехнулся старик. — Только уговор: не перебивать — иначе не закончим до ночи, а мне еще поливать рассаду. Начнем с того, что свергали меня дважды... — ...Так закончились приключения Урфина Джюса, неугомонного авантюриста и честолюбца, и началась совсем другая история. Теперь, поборов гордыню, примирившись с человечеством и с самим собой — как видишь, я живу в этом благословенном уголке Волшебной страны, возделываю свой сад, по мере сил приношу пользу ближним; и эту скромную жизнь, чистую и простую, не променяю уже ни на какую славу и почести. В конечном счете судьба обошлась со мной куда благосклоннее, чем я того заслуживал... Да, кстати: вместе с прочими пороками я отказался от непристойной брани — сам этих грязных слов не произношу и не терплю их в своем доме. Так что ты хотел сказать? Урфин открыл рот. Закрыл. И снова открыл. — Считай, что я хотел промолчать, — отрезал он. Судорожно схватился за чашку — но тут же оставил, вспомнив, что в ней. Мда, бессмысленно спрашивать, найдется ли в этом приюте добродетели что-нибудь покрепче! — И что... неужели больше совсем не хочется? — помолчав, недоверчиво спросил он. — Материться? — Завоевывать мир. И материться тоже. — Бывают искушения, — сурово отвечал отшельник. — Но я с ними борюсь. Снова наступило молчание. — Нет, не верю! — вскричал Урфин. Вскочил, едва не опрокинув стул, и заметался взад-вперед по тесной горенке. — Что-то здесь не так! Давай по порядку. Ты понял, что Жевуны не так уж плохи... гм... ну да, согласен, в Изумрудном городе публика еще хуже. Ощутил суету всех своих метаний и борений... — Тщету, - поправил старик. — Ощутил тщету... тьфу, язык сломаешь... короче, тебе надоело раз за разом захватывать Изумрудный город, ты понял, что все это бессмысленно, и решил заняться чем-нибудь другим. Согласен, такое могло быть. Хотя ты как-то быстро устал, я бы обязательно еще раза два попробовал. Раскаялся, устыдился, захотел искупить свои злодеяния и встать на путь добра... ну, не знаю. Но допустим. Мало ли что может прийти в голову, когда человек становится таким старым перд... почтенным старцем. Но дальше-то, дальше! Забрался куда-то к черту на рога и сажаешь здесь голубые огурцы! И это, по-твоему, путь добра? Где логика?! — Много ты знаешь о путях добра, — проворчал отшельник. — Можно подумать, ты когда-нибудь по ним ходил! Однако лицо его заметно омрачилось. — А знаешь что? — сказал Урфин, остановившись у стола и пристально глядя на своего двойника. — По-моему, все это просто красивый треп. Ни хрена ты не переродился, не стал другим человеком. Ты просто сдался. Поднял лапки кверху, как какой-нибудь трусливый Жевун! Старик вздернул голову. — Вот как? — Именно так! Смотри сам. «Ах, Жевуны такие прекрасные люди, а я, дурак, их не ценил, бла-бла-бла...» — если они такие распрекрасные, почему же они в Когиде, а ты здесь? Когда тебе кто-то нравится, хочешь быть к нему поближе, верно? — После всего того зла, что я им причинил, — со вздохом отвечал старик, — им было бы неприятно видеть меня слишком часто. Я решил не торчать у них на глазах, чтобы мои преступления скорее изгладились из их памяти. — Приятно им или нет — это уже их проблемы. Будет неприятно — сами скажут, вот уж в этом смысле Жевуны не стесняются... И вообще, за двадцать лет они должны были уже двадцать раз все забыть! Но нет: ты забился в какую-то нору, вылезаешь раз в году, разыгрываешь перед ними благодетеля, раздаешь угощение и подарки, собираешь комплименты — и бегом домой! О чем это нам говорит? — И о чем же? — с опасным спокойствием в голосе поинтересовался отшельник; смуглое лицо его медленно наливалось багрянцем, на висках вздулись жилы. — Да о том, что ты по-прежнему этих людишек терпеть не можешь, как и я! Но — как и я — хочешь, чтобы они тебя обожали. Только я завоевываю их признание и любовь в открытом бою, а ты перед ними пресмыкаешься и стараешься купить! — Ну и как, много любви завоевал? — язвительно вставил старик. Какая-то неприятная правда в его словах определенно была; но Урфин решил, что подумает об этом позже. — Разглагольствуешь о пользе ближним, - горячо продолжал он, — а сам от этих ближних на край света сбежал. Говоришь, что смирился и поборол гордыню — а сам сидишь, как памятник самому себе, и через слово у тебя «я» да «я». Может, дуралеи на твоих Праздниках Угощения и принимают все это за чистую монету — но меня-то не одурачишь: я прекрасно знаю, как ты... как я умею врать! Так вот: сейчас ты врешь! Я притворяюсь волшебником, ты прикидываешься праведником — но это такая же комедия: только я обманываю других, а ты — самого себя! Глаза старика под низко нависшими бровями сверкнули; с неожиданной для своего возраста энергией он вскочил из-за стола. — Какой-то щенок... — прорычал он клокочущим от ярости голосом, — какой-то щенок, не переживший и десятой доли того, что я пережил, будет тут копаться в моей душе и нравоучения мне читать!.. — Во-о-от! — торжествующе протянул Урфин, на всякий случай отступая на шаг назад. Он не знал, что произойдет, если «второе я» до него дотронется (а то еще, пожалуй, и полезет морду бить), но интуитивно чувствовал, что этого лучше не проверять. — Вот, пожалуйста! Прямо как я давеча с феей Виллиной! Нет, гордыню ты определенно поборол не до конца! Двойники застыли друг напротив друга. Гневные взоры одинаковых глаз скрестились; никто не хотел уступать — но старший отвел взгляд первым. — А огурцы? — продолжал Урфин, ободренный своим успехом. — Это же вообще бред! Ради Гуррикапа, с чего ты вдруг увлекся сельским хозяйством? Игрушки детям — это хотя бы логично, в конце концов, это моя профессия; но копаться в земле... Отшельник молчал, и лицо его было непроницаемо и угрюмо. — Я же терпеть не могу копаться в земле! И всегда терпеть не мог. Столярничать, что-то смастерить, дом построить — совсем другое дело. Но этот крестьянский труд, чтоб его, эта «землица-матушка», нудное ковыряние на грядках, из года в год одно и то же, зависеть от погоды, зависеть от всего... ненавижу! Я с ума сходил, думая, что обречен всю жизнь торчать кверху задницей на огороде! Неужели ты забыл?! Вдруг Урфин замер на полуслове, впившись в лицо старика подозрительным взглядом. — Ответь-ка на один вопрос... — медленно проговорил он. Мысль его лихорадочно работала. О чем спросить? Ага, вот этого никто, кроме него — да еще филина с медведем — знать не может... — На чем я испытывал живительный порошок, прежде чем начал строгать дуболомов? В ответ отшельник смерил его взглядом, полным иронии и... неужели жалости? — Надеешься, что я призрак? Морок, созданный Виллиной, чтобы наставить тебя на путь истинный?.. — Губы его искривились в безрадостной усмешке. — Сперва ты испытал порошок на чучеле попугая, что стояло на столе, справа от чернильницы. А потом — на оленьих рогах, прибитых к стене над кроватью; и это была не слишком удачная идея. Быть может, косые лучи заходящего солнца, просочившись сквозь оконное стекло, бросили на лицо старика какой-то новый отблеск — только оно неуловимо изменилось; и теперь уже никому не пришло бы в голову, что этому человеку пойдет голубой кафтан и дурацкая шляпа. — Хватаешься за соломинку, — вздохнул он. — Что угодно, лишь бы не признавать себя побежденным. Как это мне знакомо! Но нет: я — это действительно ты, а все, что ты видишь вокруг — твое будущее. И другого не будет. По-стариковски шаркая ногами, отшельник отошел к окну, тяжело опустился в массивное кресло-качалку с причудливой резьбой на спинке. Устремил взгляд на вершины далеких гор. — Вижу, ты не успокоишься, пока не доберешься до сути, — сказал он. — Хорошо, расскажу тебе все. Я упомянул, что после второго поражения, во время блужданий по лесам Западного края мне открылась истина — но не сказал, какая. А ты не спросил. — Я думал, ты это фигурально... ну, про Жевунов там, про путь добра... — пробормотал Урфин. — «Фигурально», ха! — горько усмехнулся старик. И начал рассказ. — Между поселениями рудокопов и границей Голубой страны, милях в тридцати от Дарума, я сбился с дороги и несколько дней шел напрямик через леса, ориентируясь лишь по солнцу да по мхам на стволах. На третий вечер, уже к ночи, я вышел на берег необычного озера: вода в нем тускло светилась, словно отливала серебром, и от нее поднимался легкий пар. В иное время, быть может, я не стал бы ночевать в таком странном месте; но у меня уже два дня ни крошки не было во рту, я шел весь день, устал смертельно и хотел только одного — найти подходящее место для ночлега, лечь и больше не вставать. А там был не только пологий берег, усеянный мягким песком, но и рощица деревьев траа с удивительно сочными и сладкими плодами. Уже позже я навел справки об этом озере — и узнал, что крестьяне в округе считают его волшебным. Говорят, если уснуть на его берегу в лунную ночь, тебе приснятся пророческие сны... — Хочешь сказать, ты свою «истину» во сне увидел? — изумился Урфин. — А ты бы поверил какому-то сну? — презрительно ответил старик. — Разумеется, нет. Но то, что я увидел и услышал в ту ночь, сном не было. Это была сама Реальность — куда более реальная, чем вся моя жизнь, до того и после. Чем весь наш мир. Это было... не знаю, как описать — должно быть, в нашем языке просто нет для этого слов; но, когда ты сам это увидишь — сразу поймешь, о чем я. И, поверь, никаких сомнений у тебя не останется. Я видел Истинный Мир, для которого наша Волшебная страна вместе с миром-за-горами — лишь бледная тень, одна из бесчисленных искаженных копий. Мир, где живут боги. И видел Его — Автора. Бога, создавшего всех нас. — Гуррикапа? Отшельник только отмахнулся. — Наши старики и старухи, болтающие о Гуррикапе, просто не понимают, о чем говорят! Нет, создав Волшебную страну, Автор не умер и не ушел на покой — он остается с нами, хранит нас и управляет нашей жизнью. И все, что творится здесь, в кольце Кругосветных гор — происходит по Его воле. Сотворив и обустроив Волшебную страну, через некоторое время Автор заметил, что живется в ней хорошо, но как-то уж очень скучно. После того, как фея Элли погубила Гингему и Бастинду, а Гудвин улетел в мир-за-горами, здесь стало совсем нечем заняться. Ни войн, ни стихийных бедствий, ни чудищ-людоедов, ни злого колдовства — знай только пой да пляши, жуй да мигай. Еще немного, сказал Он себе — и местное население от такого счастья на четвереньки встанет и захрюкает. Я им буду уже не нужен, да и писать Мне станет не о чем. А Ему хотелось возвращаться сюда и писать новые книги. Вот Он и решил: надо подкинуть им что-нибудь этакое... чтобы не расслаблялись. Например, наслать на них злодея. Не какое-нибудь кровожадное чудище, исчадие тьмы — это уж слишком, у нас все-таки добрая детская сказка. Нет, отыскать подходящего человека: гордого, неуживчивого, честолюбивого. При этом неглупого и на многое способного, чтобы с ним нелегко было справиться. И пусть он рвется к власти, плетет интриги, развязывает войны; а остальные пусть сопротивляются ему, как умеют — и в ходе этого учатся чему-то новому, и сами все меньше становятся похожи на забавных пряничных человечков, и все больше — на живых людей. С этой мыслью Автор окинул взглядом Волшебную страну и ее жителей; и благосклонный взор Его упал на одного угрюмого парня, столяра-неудачника, который ненавидел всех вокруг, не хотел жить как все — и твердо верил, что его ждет какая-то необыкновенная судьба... Да — это по Его приказу ураган занес к тебе в огород семена чудесного растения. Это Он подсказал тебе, как изготовить из него живительный порошок, и навел на мысль о деревянной армии. Он незримо шел вместе с тобой в Изумрудный город, хранил тебя и оберегал. Но не пройдет и года — и точно так же Он приведет тебя к падению. После этого пролетит — а для меня уже пролетело — много лет. Автор еще не раз возвращался в Волшебную страну, которую полюбил всей душой, и писал о ней новые книги; и снова и снова Он обращался мыслями ко мне. Пока однажды не понял, что вовсе не желает мне ни страданий, ни гибели. Слишком уж хорошо я Ему удался, — усмехнулся старик. Но что же со мной делать? Мы ведь в детской сказке — зло здесь может победить лишь очень ненадолго. А я... ты... мы с тобой — все-таки злодеи, пусть и не самой худшей породы. Значит, я обречен снова и снова проигрывать. И с каждым разом буду все сильнее озлобляться, все упорнее сопротивляться, войны будут все более жестокими и разрушительными — и Ему все труднее будет меня спасти. И чем все это кончится? Смерть, или рудники, или — вернее всего — перевоспитание Усыпительной Водой... — При этих словах его передернуло. — Ты еще не знаешь, что такое Усыпительная Вода — и радуйся, что не знаешь. Все это Он объяснил мне; а потом сказал, что долго над этим думал и, кажется, нашел выход. Не идеальный — но, пожалуй, лучший из возможных. Я останусь жив и на свободе. Останусь самим собой. Сохраню память о прошлом. Поселюсь там, где захочу, и буду жить так, как мне нравится. Даже получу то, о чем всегда мечтал — пусть и не таким путем, как мне мечталось... — И ты согласился. — Да. Знаешь, я мало чего боюсь в этой жизни — но одного боюсь. Нового падения. Ты пока не понимаешь — у тебя это еще впереди; но я пережил два поражения — и понял, что еще одного просто не выдержу. Хватит. Какой смысл биться лбом в стену? Нет, это действительно лучший исход. Я согласился — и с тех пор не жалел об этом... почти не жалел. Он умолк и повернул голову к своему собеседнику, видимо, ожидая новых восклицаний и вопросов. Но вопросов не было. — А овощи эти, будь они неладны... — Старик пожал плечами. — Знаешь, даже у величайших и добрейших волшебников бывают свои странности. Не знаю, почему овощи и почему они таких цветов. Быть может, после смерти — а этого уже недолго ждать — я снова встречусь с Ним, и тогда... — Подожди! Ведь теперь я... мы можем все исправить! — Как? — Теперь я знаю будущее — значит, загодя разберусь в том, что сделал не так, учту свои ошибки и... — Так ничего и не понял! — скривился старик. — Ты все делаешь не так — но понять этого не можешь, и не поймешь, пока не придет время. Таков замысел Автора. — Тебя послушать, так мы — какие-то безмозглые куклы у Него в руках! — воскликнул Урфин. — Но, как бы Он ни был велик и могуществен — у меня есть своя воля, есть разум, я сам решаю, что делать... я свободен! Старик усмехнулся снисходительно и печально. — Могут ли дуболомы восстать против тебя? Может ли Топотун поднять на тебя лапу? А ведь они — не бездушные куклы. У них тоже есть разум и чувства, они могут и думать, и действовать по своему усмотрению. Можно сказать, они свободны — в определенных пределах... — «В пределах» — это уже не свобода! — Значит, свободы нет вовсе. — Старик пошевелился в кресле. — Ладно, тебе пора. Опоздаешь на заседание совета министров — да и не годится, чтобы придворные перешептывались, увидав короля по колено в навозе. А меня ждет рассада. Иди. А насчет подумать, где и что ты делаешь не так — чего ж, подумай, дело полезное. Изменить вряд ли что изменишь — но, может, потом тебе будет легче... приспособиться. Закат за окном давно догорел; и в наступивших сумерках хозяин дома, сгорбленный в своем кресле, казался бледным, размытым, точно призрак. И искусно сделанная деревянная мебель, и бревенчатые стены вокруг как будто истончались, таяли на глазах. Волшебство Виллины теряло силу с каждым мгновением. Прошлое властно тянуло Урфина назад; и сам он чувствовал, что ни минуты больше не сможет оставаться в этом доме — в уютном резном гробу, где похоронены его мечты. Рядом с самим собой — живым мертвецом. Не прощаясь, он бросился к дверям. — И знаешь что еще? — донесся сзади усталый хрипловатый голос. Его собственный. — Попробуй по агрономии что-нибудь почитать. Или оранжерею во дворце заведи, что ли. Чем черт не шутит, вдруг тебе понравится! *** После путешествия во времени прошло три недели. Король Изумрудного города нетвердым шагом вошел в спальню, запер за собой дверь и устало опустился на край кровати. Он был бледен и изможден, словно снедаем какими-то неотступными тяжкими думами, и в одной руке сжимал кусок мыла, а в другой — тонкую, но прочную пеньковую веревку. Вернувшись из будущего, Урфин Джюс потерял покой. В каждом пустяке — будь то хмурая физиономия слуги, перешептывание придворных или недостаток усердия у деревянного капрала — чудились ему грозные предвестники скорого падения. Диктатор сделался нервным и раздражительным; приближенные поговаривали, что с ним что-то неладно — и ряды его сторонников, и без того скудные, начали таять на глазах. Нелюбовь подданных, до сей поры казавшаяся явлением неприятным, но неизбежным, теперь всерьез его угнетала. Оказалось, решить проблему проще простого: достаточно накормить этих людишек разноцветными овощами — и они начнут тебя на руках носить! Может, в самом деле завести для них регулярные праздники с бесплатной кормежкой и раздачей подарков? Но заискивать перед ними, покупать их любовь... как-то это унизительно, нет? И потом — он уже выяснил, что для этого совсем необязательно становиться королем. Выходит, все его усилия потрачены зря? А что, если сделать для них что-то хорошее всерьез? Например, построить больницу для бедных, или бесплатные школы открыть — пусть видят, что он серьезный правитель, который заботится о своем народе, а не какой-нибудь презренный узурпатор! Чего вообще люди ждут от короля?.. Но тут же он с ужасом отбрасывал эти размышления, понимая, что, того гляди, встанет на путь добра — а в конце этого пути поджидают его голубые огурцы. Но больше всего мучили его мысли об Авторе. Сознание, что собственный разум ему не принадлежит, что кто-то незримый и всесильный управляет им, как марионеткой, не давало ему покоя и сводило с ума. Не раз он замирал на полуслове или с поднятой рукой, отчаянно пытаясь понять: вот эти слова, это движение, эта мысль — его или не его? А вот эта злость, или удивление, или усталость — настоящие или внушенные? Как понять? И видит ли Автор, что его создание узнало о нем и пытается ему сопротивляться? А что, если и это входит в его чертов замысел? И теперь отчаяние и гордость нашептывали Урфину безумное, гибельное, но соблазнительное решение, которое разом развяжет все узлы. «Уж этого Автор точно не планировал! — думал он, воспаленными от бессонницы глазами уставившись в стену. — Посмотрим, как он запоет, когда все его планы на меня рухнут! Я докажу, что я свободен!» Разум возражал на это, что свою свободу лучше доказывать каким-нибудь другим... да что там, любым другим способом — но голос разума звучал как-то вяло и неубедительно. Король обвел спальню измученным взглядом в поисках подходящего крюка или балки на потолке... и в этот миг заметил на столике у кровати золотистый конверт, которого еще минуту назад точно здесь не было. Урфин вскрыл конверт и извлек оттуда листок бумаги такого же золотистого цвета; от него исходил сладкий запах ванили и еще чего-то приятного, напоминающего о детстве — и аккуратный бисерный почерк был королю знаком: «Дорогой мой мальчик! Если Вы видите это письмо — значит, уже побывали в будущем, узнали свою судьбу, и это знание наполнило Вас ужасом и безысходным отчаянием...» Надо отдать должное фее Виллине: она умела выражаться высокопарно и при этом удивительно точно. «...быть может, Вы даже задумываетесь о том, чтобы совершить над собой нечто непоправимое. Заклинаю Вас с этим не торопиться! Что-что, а это всегда успеется. И потом, это ведь будет означать, что Вы сдались». — Еще чего! — воскликнул король, отбрасывая веревку и ногой запихивая ее под кровать. — Да мне и в голову не приходило... «На самом деле все не так безнадежно, как кажется. Та истина об устройстве нашего мира, которую Вы узнали в будущем от самого себя, в целом верна, но грешит сильным упрощением. Здесь есть некоторые тонкости: объяснять их долго, да смертному и сложно будет разобраться во всех этих хитросплетениях, но... Одним словом, сочувствую Вашему горю и, если Вы согласны принять помощь и добрый совет — помогу всем, что в моих волшебных силах. Ничего не обещаю, но, по крайней мере, от будущих сельскохозяйственных достижений постараюсь Вас избавить. Заодно продолжим разговор о тех спорных территориях — и, надеюсь, теперь, когда Вы лучше понимаете тщету и ничтожность подобных забот, нам будет легче прийти к согласию. Всегда Ваша Виллина. PS: Сердечно благодарю за рецепт печенья. И передайте, пожалуйста, господину Балуолю слова восхищения от меня и от феи Стеллы, она тоже в полном восторге». — Кхм-кхм... не помешал? — послышался с подоконника знакомый скрипучий голос. Уединившись, король запер за собой дверь, но, как видно, забыл затворить окно. Гуамоко прошелся по подоконнику, окинул спальню цепким взором круглых желтых глаз. Покосился на торчащий из-под кровати конец веревки. — Повелитель, — начал он, поколебавшись, — не хотелось бы лезть не в свое дело, но... у тебя все в порядке? Урфин развернулся и смерил его убийственным взглядом. — У меня все лучше некуда! — отчеканил он. — Ну хорошо, коли так. А то, знаешь, генерал Пирот о тебе спрашивал. Говорит, армия волнуется... — Что-о? — Видишь ли, повелитель, когда среди придворных ходят сплетни, что ты не в себе — в этом ничего удивительного нет, придворные все время о тебе сплетничают. Простой народ поговаривает, что проклятый тиран тронулся умом — тоже дело житейское: этих людишек мышами не корми, дай только сочинить о тебе какую-нибудь новую пакость. Но, когда о твоем душевном здоровье начинают беспокоиться дуболомы — по-моему, это повод задуматься. — Тяжело хлопая крыльями, старый филин перелетел поближе, сел на резную спинку кровати. — Может быть, все-таки объяснишь, почему после возвращения из будущего ты сам не свой? Что ты там увидел? Король поднял на своего верного помощника измученный взгляд. — Знаешь, Гуамоколатокинт, — сказал он с глубоким вздохом, — впервые в жизни чувствую, что мне остро необходим добрый совет. От кого-нибудь постарше и поумнее... гм... поопытнее. Но между тобой и феей Виллиной — однозначно выберу тебя. Слушай же... К чести Гуамоко, он ни разу не перебил рассказчика, хотя несколько раз на протяжении истории принимался взволнованно ухать и хлопать крыльями. Когда же ужасный рассказ был окончен, филин воскликнул: — По-ра-зи-тель-но! Кто бы мог подумать? Оказывается, эта безумная Теория Автора верна! — Так ты тоже о Нем знаешь? — Разумеется, знаю. Это суеверная чушь была опровергнута еще в Средние века! Но если это все-таки не чушь... тогда... тогда... скажи, пожалуйста, повелитель, а меня ты там, в будущем, не видел? — Видел, — мрачно сообщил Урфин. — Ты тоже вступил на путь добра: отказался от мяса и перешел на вегетарианство. Потому что бедным мышкам больно, когда их едят. — Саблезуб меня сожри! — потрясенно проговорил филин — и добавил несколько слов на птичьем языке, очевидно, переводу не подлежащих. На некоторое время воцарилось траурное молчание. — Нет, так нельзя! — вскричал Гуамоко. — Мы должны что-то предпринять! Нельзя же просто сидеть сложа крылья и ждать, пока... — Вот и я так думал. Но я уже голову сломал: что тут можно "предпринять"? Что?! Филин предостерегающе поднял крыло: глаза его вспыхнули желтым огнем. — Погоди-ка... — проговорил он. — дай мне припомнить... Да, точно! О Теории Автора довольно подробно говорилось в колдовских книгах Гингемы. Однако в нескольких из них — кажется, в Книге Дхол и еще двух или трех — составители прибавляли к этому нечто странное. Будто бы кроме Автора, создавшего наш мир, существуют еще некие Иные Авторы... — Иные Авторы? Кто же они и где их искать? — Трудно сказать. Об этом говорится лишь вскользь и намеками: такое впечатление, что, говоря об Иных Авторах, составители колдовских книг испытывали сильнейший страх. Если об Авторе они отзываются как о божестве премудром и всеблагом, то об Иных Авторах — совсем наоборот. Их называют слепыми, безумными, бесконечно враждебными мировому порядку и гармонии; говорят, встреча с ними сулит человеку нечто намного худшее, чем смерть. Но в одном все источники сходятся: хоть Иные Авторы и не творили наш мир — они могут вторгнуться в него и изменить по своему произволу. В том числе, в их власти изменить судьбу любого из нас... *** — Какая удивительная история! — воскликнула фея Стелла. — И что же было дальше? Волшебницы пили чай на террасе Желтого дворца. В синем небе плыли перистые облачка; свежий ветерок колыхал ветви сосен над золотистыми дюнами, от которых Желтая страна получила свое имя, и в воздухе витал легкий запах смолы и меда. Все вокруг дышало безмятежностью и покоем - и все же обе феи ясно ощущали разлитую в воздухе безотчетную тревогу. Казалось, близится нечто... нечто неприятное и опасное. — Увы, дорогая моя, — вздохнула фея Виллина. — Любой здравомыслящий человек, которому открылись такие тайны бытия, разумеется, с радостью принял бы мое предложение. Но среди смертных вообще здравомыслящих не так уж много — а этот молодой человек к тому же отличается крайней гордостью и самонадеянностью. Он решил, что не пойдет на поклон к доброй фее, а во всем разберется сам. Сказав себе: "Все равно хуже не будет!" — а именно с этой мыслью, милочка, совершаются самые ужасные ошибки в истории! — он приказал доставить к себе во дворец колдовские книги из пещеры Гингемы, прочел все, что говорится там об Авторе и об Иных Авторах, и теперь, что ни ночь, проводит в подвале Изумрудного дворца темные ритуалы. Не соблюдая никаких мер предосторожности, даже не очертив себя защитным кругом, взывает он ко всем Иным Авторам без разбора, в надежде, что они явятся и помогут ему изменить свою судьбу... М-да, хоть он и злодей, а мне его искренне жаль. — У него ничего не получится? — Хуже, милочка, гораздо хуже. У него уже все получилось. Иные Авторы — там, в иномирье, на своих циклопических престолах — откликнулись на его зов. Они уже спешат сюда... они вот-вот будут здесь. И скоро, совсем скоро судьба Урфина Джюса изменится так, что он еще не раз пожалеет о грядке с огурцами! Став игрушкой в руках множества Иных Авторов, он будет умирать и воскресать, терять рассудок, посещать иные миры и переживать новые воплощения; в одном из воплощений у него появятся жена и дети, в нескольких других ему, злосчастному, предстоит узнать, что такое слэш и NC-17... — А что такое слэш и NC-17? — округлила огромные голубые глаза Стелла. Виллина слегка покраснела. — Ах, простите, милочка. Напрасно я об этом упомянула. Об этих ужасных, богомерзких вещах не следует ничего знать тем, кому еще не исполнилось тысячи лет. Одним словом, теперь Урфину Джюсу можно только посочувствовать. — Она вздохнула. — Но довольно о нем — он сам выбрал свою участь, когда взбунтовался против воли Автора. Лучше возьмите еще печенья. Не правда ли, чудесный вкус? В этом рецепте господин Балуоль превзошел самого себя! А я налью вам еще чашечку, и поговорим о том, для чего я вас сюда пригласила. При этих словах добродушное лицо старой волшебницы сделалось серьезным, даже мрачным. — Не случайно я рассказала вам, дорогая Стелла, эту историю. Дело в том, что мы сейчас столкнулись с очень схожими проблемами — с той лишь разницей, что мы их на свою голову не призывали. А между тем опасность уже здесь, и угрожает она не кому-то одному из жителей Волшебной страны, а всей стране - и всем нам... Безмятежно-гладкий лоб Стеллы прорезала морщинка. — Кажется, я понимаю, о чем вы, — проговорила она. — Действительно, в последнее время в Волшебной стране творится что-то неладное. Жители Зеленой и Фиолетовой стран, знающие свои родные края вдоль и поперек, то и дело обнаруживают у себя под носом нечто неожиданное: то неведомо откуда появится новая река, то лес, то гора, то развалины старинных замков или покинутые храмы с идолами неведомых богов, которых еще вчера здесь не было. Тревожные вести приходят из Подземной страны: на рудокопов нападают какие-то неописуемые чудовища и требуют, чтобы семь королей покорились некоему Властелину Тьмы, о котором до сих пор никто ничего не слышал. А вчера ко мне явились беженцы из Голубой страны с удивительной историей: якобы у домов в их родной деревне вдруг выросли ноги, дома вскочили и убежали во Тьму! Слыша обо всем этом, я не знала, что и подумать. Даже в Волшебной стране... да что там — именно в нашей Волшебной стране, где царит порядок и гармония, такие дикие, противоестественные чудеса совершенно невозможны! Но теперь, кажется, начинаю понимать... Виллина значительно кивнула. — Совершенно верно, дорогая моя, — подтвердила она. — Именно так выглядит вторжение в мир Иного Автора. Безжалостного, беспощадного, совершенно безумного. И это только начало. Этот Иной Автор — в своем мире он носит имя Сухинов — написал о Волшебной стране добрый десяток книг, и в каждой из них... нет, не буду смущать вас подробностями. Замечу только, что фантазия у него богатая и разнообразная, так что нас ждет еще много испытаний. — Но это ужасно! — воскликнула Стелла. — Что делать? Не можем же мы сидеть сложа руки и смотреть, как наша Волшебная страна превращается в какую-то совсем другую Волшебную страну! Мы должны что-то предпринять! — Вы правы — вот только что? Сколько ни думаю над этим — не могу найти такого выхода, который не привел бы к еще худшим последствиям. Для того и пригласила вас: быть может, нам удастся что-то придумать вместе? Стелла задумалась с недопитой чашкой чая в руке, устремив взгляд на далекие песчаные холмы. Ветер крепчал. Вот мощный его порыв всколыхнул ветви сосен — и деревья запели, застонали единым многоголосым хором. Взметнулся песок, и фее показалось, что ближайшая дюна сдвинулась — немного, на дюйм или два. И еще, и еще... все ближе к Желтому дворцу. "Буря идет", — поняла Стелла. — А что, — начала она, — если обратиться к нашему Богу — к Истинному Автору, создавшему всех нас? Он же всемогущ! Воззовем к Нему — пусть Он явится и защитит свое творение! Она обернулась — и встретилась с мудрым и бесконечно печальным взглядом старшей феи. — Дитя мое, — тихо сказала Виллина, — я думала, вам это известно. Бог умер. И, словно вторя ее словам, стены дворца и пол под ногами беззвучно содрогнулись — как будто до Желтой страны долетел отголосок далекого землетрясения... или, быть может, тяжелых шагов какого-то чуждого и свирепого божества. Близилась буря.