Спящая во тьме

      Вниз. Вниз.       Козловые башмачки стучат по ступеням. Факел давно погас; но здесь он не нужен — лестница словно подсвечена снизу странным светом, бледно-жёлтым и пульсирующим. Свет то разгорается, то гаснет; и в одном ритме с ним звучит шум, напоминающий отдалённое тяжёлое дыхание. Вдох — выдох, вдох — выдох. С каждым шагом всё громче.       Элли спускается вниз.       ***       После знакомства с рудокопами, едва не стоившего друзьям жизни, маленький отряд остановился передохнуть на следующей площадке. Отдых был необходим: после всего пережитого Элли едва держалась на ногах, да и остальные, не исключая даже могучего Льва, падали от усталости. Однако, удобно устроившись на мягком боку Льва и закрыв глаза, девочка вдруг обнаружила, что заснуть не может. Слишком много впечатлений обрушилось на неё за последние дни — и слишком много испытаний ещё предстояло.       Лев храпел так, что содрогались своды пещеры; рядом с ним тихо повизгивал и перебирал лапками во сне Тотошка — быть может, ему снилась охота на мышей. Чуть поодаль, укрывшись курткой и положив под голову рюкзак, спал дядя Чарли. А Элли смотрела в темноту и думала о том, как они будут выручать Страшилу и Дровосека; и как, интересно, этому Урфину Джюсу удалось оживить деревянных солдат; и ещё о том, что, когда она вернётся домой (а когда, кстати, она вернётся?), лето уже кончится, и придётся навёрстывать пропущенное в школе; и ещё — что на этот раз обязательно надо привезти из Волшебной страны что-нибудь необыкновенное, хотя бы пару изумрудов, чтобы этот противный Джимми Талл заткнулся и больше не обзывал её вруньей; и ещё о куче разных разностей...       А потом она услышала зов.       Слов поначалу не было. Только голос. И свет, тускло мерцающий в одном из боковых гротов.       Не было слов — но было ясно, что делать.       Никого не будить. Не думать. Не задавать вопросов. Встать и идти на свет.       ***       Почти сразу дорога пошла круто вниз, а через несколько десятков шагов превратилась в лестницу. Неровные зубчатые ступени, словно выгрызенные в толще камня. Лохматая белёсая плесень на стенах. Поднеся факел к стене, Элли замечает, что лохмотья плесени, как живые, отдёргиваются от огня — и её охватывает страх. Что она здесь делает — одна? А если заблудится? Надо вернуться к своим...       Но тут до неё снова доносится голос. Теперь в нём различимы слова:       — Ты пришла освободить узников?       — Да... — робко отвечает Элли.       — Так освободи меня! Помоги мне... не бойся... я здесь, внизу...       Мягкий, обволакивающий, но полный силы. Голос, которому невозможно противиться.       «Я не боюсь», — думает Элли и идёт дальше.       ***       Лестница выводит к пологому спуску; пещера расширяется. Элли оглядывается, подняв факел высоко над головой, пытаясь понять, куда идти дальше — и в этот миг из бокового грота перед самым её носом вываливается Шестилапый.       Элли с визгом отпрыгивает. Но зверь её не замечает: он остановился в проходе, шумно дыша, распространяя вокруг себя тухлую рыбную вонь. Кажется, ему плохо. Болен? Нет, ранен: на боку, среди свалявшейся шерсти — широкая рваная рана с потёками подсохшей крови, и в ране копошатся белые черви. Фу! Элли отводит глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Она думала, червяки только мёртвых едят...       От густого мрака у стены отрывается чёрная многоногая тень. Огромный паук, со Льва размером, прыгает на Шестилапого сбоку, сжимает его многосуставчатыми лапами в смертоносном объятии, приникает к ране. Слышится тошнотворное хлюпанье. Шестилапый оглушительно ревёт, топчется на месте и мотает тяжёлой башкой, пытается стряхнуть мерзкую кровососущую тварь — напрасно! Видя его мучения, Элли забывает и о страхе, и о неприязни к Шестилапым: хотела бы она ему помочь — вот только как? Ткнуть в паука факелом? С колотящимся сердцем она уже подбирается ближе... но в этот миг снова раздаётся голос, звучащий не снаружи, а внутри, голос, с которым невозможно спорить:       — Оставь их. Звери пожирают друг друга — так всегда было и будет. Я жду тебя... иди ко мне...       Словно сомнамбула, Элли медленно проходит мимо хищника и его обречённой добычи. Дальше, дальше. Пещера позади: снова узкий проход, снова по лестнице вниз.       Бледный свет всё ярче. Что светится — плесень ли на стенах, или склизкая, влажно мерцающая жижа на каменных ступенях? И откуда этот ритмичный шум: словно где-то далеко внизу тяжело, хрипло дышит великан, или работает огромный насос — медленно, натужно, с какими-то взрыками и всхлипами: «Ар-р-рр.... ах-х-хххх.... ар-р-рр... ах-х-хххх...»       Воздух в подземелье вонючий и спёртый: всё труднее дышать. Ни сквозняка, ни дуновения ветра — однако откуда-то снизу поднимаются плотные облачка грязно-жёлтого дыма или тумана, кружатся по странным траекториям, словно по собственной воле. В одно такое облачко Элли неосторожно попадает лицом — и еще несколько минут после этого кашляет и трёт глаза.       Голос в голове уже почти не умолкает, подбадривая и подгоняя. У Элли кружится голова, и перед глазами плывут цветные пятна, складываются в странные и жуткие видения.       Вот рядом с нею — грузный старик, одетый по-старинному, в золотом венце и с золотой цепью на шее. Король? Он спускается по этим же ступеням: лицо его — когда-то, должно быть, красивое, но теперь морщинистое и оплывшее — искажено страданием, страхом и решимостью, губы беззвучно что-то шепчут. Иногда он останавливается, берётся за сердце — переводит дух и, стиснув зубы, продолжает свой путь. Но вот старик спотыкается, падает на колени, хватает себя за горло, глаза его вылезают из орбит, изо рта сочится что-то чёрное...       — Не смотри на него, — мягко, успокаивающе говорит голос в голове. — Это призрак. Король Бофаро умер тысячу лет назад. То, что ты видишь — лишь отпечаток, как картинка в книге или... — невидимая рука беззвучно, чуть щекотно ворошит её мысли, ищет нужный образ... — вот: как кино. Призраки ничего тебе не сделают. Иди ко мне... скорее... освободи меня...       И Элли идёт дальше.       Она видит людей в просторных чёрных одеяниях: лица их закрыты капюшонами. Встав вокруг расщелины в земле, они воздевают руки к небесам и произносят нараспев какие-то непонятные слова. Над расщелиной болтается на цепи деревянная клетка. В клетке — обнажённая женщина, совсем юная, почти девочка, скорчилась, обхватив руками огромный живот; лицо у неё сонное и растерянное, как будто она не может понять, что происходит. Скрипит лебёдка, и клеть на цепи начинает опускаться. Женщина в клетке, словно проснувшись, вскакивает, хватается за прутья, запрокинув голову, беззвучно и отчаянно кричит: но ей нет спасения — люди в капюшонах безлики и равнодушны, а снизу, из глубин земли уже жадно тянется к ней и к её нерождённому ребенку что-то слизистое, бескостное, чёрное...       — Жертвоприношение, — мягко шелестит в голове. — Эти глупцы думают, мне нужны их жертвы! Не смотри туда. Не бойся. Иди ко мне... иди вниз...       «Всего лишь картинки, — думает Элли. — Как в кино. Это всё не настоящее. Может быть, и пещера не настоящая, и всё это не взаправду, а я просто сплю и вижу страшный сон...»       Что-то хрустит под ногой. Элли смотрит вниз — и из груди её вырывается сдавленный крик.       Она идет по детским черепам.       ***       Из мрака бесшумно выныривают две многоногие тени, бегут по сторонам от неё, словно почётный караул. Элли уже не чувствует ни страха, ни отвращения; внутри как будто всё онемело, она идёт вперёд, механически передвигая ноги, и отчаянно щиплет себя за руку, впивается ногтями в ладонь — пытается проснуться. Но проснуться никак не выходит. Значит, всё-таки не сон?       Всё ярче свет, всё громче хриплое дыхание; и наконец лестница выносит её к обрыву.       Далеко внизу, так далеко, что кружится голова — гигантское подземное озеро. Над ним клубится желтоватый туман.       По берегам озера ползают тысячи огромных пауков: их столько, что под ними не видно земли. Они переползают друг через друга; иные тащат в жвалах куски окровавленного мяса, другие — камни или что-то непонятное, склизкое и бесформенное; каждый движется бесшумно и целеустремлённо, и в передвижениях их, на первый взгляд хаотических и бессмысленных, угадывается какая-то жуткая, нечеловеческая разумность.       А на дне озера покоится она.       Та, что призвала её сюда.       Она так огромна, что взгляд не может охватить её целиком. Или, быть может, так прекрасна и страшна, что облик её не укладывается в сознании. Элли видит лишь отдельные детали: иззелена-бледная кожа, много тысячелетий не знавшая солнца... неестественно алые соски и губы... волосы — словно толстые чёрные змеи извиваются в воде... лицо с закрытыми глазами, пугающе безупречное и безмятежное — портит его лишь глубокая морщина на лбу...       — Наконец-то ты пришла! — гремит у неё в мозгу торжествующий голос. — Иди же ко мне! Освободи меня!       Как зачарованная, Элли наклоняется над обрывом, вглядывается в лицо той, что спит на дне... и вдруг складка на лбу спящей раздвигается, словно трескается; на мраморном лице великанши распахивается третий глаз, безумный, налитый кровью — и этот глаз с неутолимой злобой смотрит прямо на неё...       ***       — Элли! Элли, девочка! Что с тобой?!       Глаза её открыты, но пусты и безумны, изо рта вырывается какое-то сипение. Она молча и отчаянно рвётся из рук Чарли. Детская рука вцепляется ему в лицо; ногти пропахивают кожу в опасной близости от глаза, оставляя на щеке кровавые следы.       Чертыхнувшись сквозь зубы, Чарли сильно встряхивает племянницу.       — Элли, успокойся! Это просто сон!       Девочка обмякает у него в руках; в глазах её появляется осмысленность.       — Дядя... Чарли... - слабо шепчет она.       Тотошка пролезает в кольцо рук Чарли и, поскуливая, начинает лизать маленькой хозяйке лицо. Элли растерянно оглядывается кругом — и вдруг, судорожно прижав к себе песика, заходится в рыданиях.       Позже, когда она немного успокаивается, Чарли осторожно спрашивает, что же такое ей приснилось.       Элли надолго задумывается. Детали кошмара уже померкли в её памяти, оставив по себе лишь ощущение непередаваемого ужаса и омерзения.       — Там были чудовища, — говорит она наконец. — Подземные чудовища, о которых говорила Кагги-Карр. Огромные пауки, и ещё... жертвоприношение... и мёртвые дети... и... она. — При этом воспоминании её снова начинает бить дрожь.       — Кто «она»?       — Не знаю. Она лежит глубоко под землёй. Мёртвая и не-мёртвая сразу. Спит — и не спит. И очень хочет проснуться. — Лицо Элли в неверном свете факелов бледно, как молоко, глаза, обведённые темными кругами, устремлены куда-то вдаль. — Она хотела, чтобы я её освободила. Ее зовут Ар...ар... ар-раххна. И она там, внизу.       Друзья стоят вокруг неё, тревожно переглядываясь. Лев — коренной житель Волшебной страны — едва заметно мотает гривой; об «Ар-раххне», спящей под землёй, он никогда ничего не слышал.       — Вот что, — говорит наконец Чарли. — Сворачиваем лагерь и идем дальше. Клянусь рифами Куру-Кусу, спёртый воздух в этом подземелье дурно действует на мозги — и чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше!       Маленький отряд снова пускается в путь. Элли, всё ещё бледная и дрожащая, едет верхом на Льве; Тотошка бежит рядом, оглядываясь и принюхиваясь, чтобы ни один враг не подобрался к его хозяйке незамеченным. Чарли с факелом в руке идёт впереди, освещая дорогу, и мысленно проклинает свою деревянную ногу, не дающую двигаться быстрее.       Ему очень не по себе. Быть может, смешно пугаться детских кошмаров — но, будь он проклят, так он не боялся, даже когда их старушка «Женевьева» попала в двенадцатибалльный шторм у Каймановых островов!       Чарли Блек побывал едва ли не во всех портах на свете; а моряки любят рассказывать друг другу небывальщины. За свою жизнь он наслушался странных и страшных историй... а кое-чего навидался и сам. В Гуанчжоу он встречал иссохших старцев, о которых говорили, что они живут уже не одну тысячу лет — и слышал удивительные рассказы о том, как они достигли бессмертия. На Киритимати, что белые называют Островом Рождества, он своими глазами видел людей — впрочем, людей ли? — с выпученными глазами, лягушачьими ртами и перепонками меж пальцев; о них передавали вполголоса, что они приносят кровавые жертвы богу подводных глубин, и за это он дарует им способность жить под водой.       И во многих отдалённых уголках мира слышал он одну и ту же легенду, рассказываемую шёпотом; о некоем чудовищном существе с непроизносимым именем, что когда-то, в седой до-человеческой древности, пыталось подчинить себе Землю, но было низвергнуто и погружено в вечный сон. И поныне покоится оно — иные говорят, в толще земли, иные, на океанском дне — мёртвое и не-мёртвое, спящее и бодрствующее одновременно. Грезит и ждёт. И порой проникает в человеческие сны, пытаясь подчинить людей своей воле, сделать своими орудиями и через них приблизить своё освобождение. Говорят, к его влиянию особенно чувствительны художники, безумцы — и дети...       Какой образованный белый человек станет верить в такие басни? Там, в Большом мире, Чарли Блек в них и не верит. Но здесь — дело иное. Здесь Волшебная страна, где возможно всё.       Кто знает, какие сказки здесь становятся явью?