Сказочник

Мистер Оукеншилд не понимает, зачем упрямо продолжает совершать одну и ту же глупость. Он взрослый человек, у него ответственная работа, непогашенные кредиты и кризис среднего возраста. У него на шее, черт возьми, двое несовершеннолетних племянников и безработная сестрица! И все-таки каждый вечер, тайно от всех, Оукеншилд задерживается на работе допоздна, хотя за это рвение ему не платят. Коллеги наверняка считают, что он потихоньку спивается, заперевшись в своем кабинете. Иногда Оукеншилд жалеет, что это неправда. Наверное, за то время, что он тратит на этого безнадежного шизофреника, можно сделать множество других, более полезных дел. Найти частных пациентов, наладить личную жизнь, встретиться с друзьями... Но все эти радужные перспективы разбиваются об один очень глупый и простой факт: мистер Оукеншилд, психиатр с многолетним опытом работы, ужасно любит сказки. И сказочников. *** На свое настоящее имя – что-то вычурное и, кажется, итальянское, Оукеншилд не помнит точно – Трандуил принципиально не откликается. Откуда он взял это свое идиотское прозвище, никто не знает. Оукеншилд подозревает, что сам выдумал, с него бы сталось. Трандуил поступает к ним в отделение с шизофренией в острой фазе. Все как по учебнику – беседы с голосами в голове, галлюцинации, исполосованные запястья, странные фантазии о путешествиях между мирами. В отличие от многих, Трандуил оказывается небуйным: он просто говорит, говорит, говорит, пока не хрипнет. С его слов выходит, что после смерти он непременно попадет в некий прекрасный мир, где будет жить вечно. Бред кажется довольно типичным, оттого Оукеншилд особенно не вслушивается и привычно выписывает нейролептики. Сейчас он жалеет об этом: кто знает, какую часть истории он пропустил. Трандуил никогда не рассказывает одно и то же дважды. Через пару недель закономерно наступает ремиссия, однако родня предпочитает подержать Трандуила в клинике еще немного, заплатив весьма кругленькую сумму. «Еще немного» длится третий год. На второй Оукеншилд зачем-то прислушивается к тому, что несет его пациент — и попадается в ловушку. В бреду Трандуила вдруг прослеживается четкая, поразительная логика, и повествование оказывается настолько детальным, затягивающим и удивительно настоящим, что Оукеншилд вопреки здравому смыслу делает все, чтобы встречаться чаще. Например, каждый вечер, плавно перетекающий в ночь. Так все и начинается. *** Трандуил охотно делится своими историями. Других слушателей у него все равно нет. Иногда Трандуила навещает сын – такой же высокий, светловолосый и бледный до прозрачности - но они почти не говорят между собой, словно общаясь телепатически. Его взгляд, задумчивый и потерянный, кажется почти больным. Возникает ощущение, будто парень осматривается и недоумевает, как оказался в этом дурацком мире. Профессиональная интуиция подсказывает Оукеншилду, что однажды и он окажется в этой же клинике, рядом с отцом. Все же таким, как члены этой беспомощной семейки, не место в грязном неласковом мире. Им и в самом деле стоило бы попасть в какую-нибудь гребаную страну эльфов, всем бы легче стало – и им самим, и людям, что рядом с ними страдают от собственного несовершенства и толстокожести. Впрочем, Оукеншилд и сам бы предпочел оказаться в другом мире, если бы у него был такой выбор. Трандуил утверждает, что выбор у него есть. *** Трандуила приводят два дюжих санитара, из тех, что круглосуточно дежурят в клинике и не имеют склонности болтать. Его сажают на стул и сковывают руки за спиной. От такого обращения Трандуил морщится, недовольно встряхивает отросшими почти до плеч волосами соломенного цвета и поджимает тонкие губы. Оукеншилду на мгновение становится неловко: в качестве пациента Трандуил выглядит слишком неуместно, прямо как король в изгнании. — Если я расскажу тебе сказку, ты снимешь наручники? – интересуется он. — Чтобы ты снова себе вены резал? Нет уж, второй раз я на это не попадусь. Оукеншилд до сих пор с легкой паникой вспоминает тот мутный странный вечер, когда он слишком увлекается и снимает с Трандуила наручники. Ему смутно жалко терзать эти красивые тонкие руки. Но доброта выходит боком: Оукеншилд и глазом моргнуть не успевает, как освобожденный Трандуил подбегает к его столу, хватает канцелярский нож и резким жестом распарывает себе запястье вдоль. Его темная кровь мгновенно оказывается везде – на ковре, на столе, даже на тонких светлых занавесках. Останавливая кровотечение и крепко перебинтовывая запястья, Оукеншилд борется с желанием как следует вмазать Трандуилу, прямо по породистому лицу. Мерзавец явно наслаждается ситуацией: он знает, что его спасут, и совершенно этому не сопротивляется. Оукеншилд осознает: случившееся было извращенной проверкой. Трандуил словно бы хочет понять, как далеко может зайти в их странных, неправильных отношениях. Впрочем, узнать, к какому выводу он пришел на этот счет, так и не удается. После этого случая их встречи, однако, не прекращаются ни на день – Оукеншилд не может так просто оказаться от своего наркотика. — А ведь я не сумасшедший, — тихо произносит Трандуил, звякнув наручниками. — Я нормальнее многих, не правда ли? Оукеншилд отводит глаза: и на эту удочку фальшивой нормальности он тоже попадался — но больше не попадется. Нет, Трандуил не симулянт, как бы ни хотелось в это поверить. — Как твое настроение сегодня, Трандуил? – формально спрашивает Оукеншилд. — О чем думаешь? — Ни о чем, мистер Оукеншилд, — отвечает Трандуил, и в его голосе слышится глумление. – В моей голове пустота, ваши таблетки творят чудеса. Оукеншилд злится: ему хочется услышать часть истории, услышать сейчас, и Трандуилу это прекрасно известно. Потому он и тянет время, намеренно издеваясь. — Прекрати, — резкий, рычащий голос. – Перестань играть в эти игры. — Я вот о чем думаю, — мурлычащим тоном тянет Трандуил, — а что, если о твоем досуге со мной узнает твое начальство? Что будет, тебя лишат лицензии? — Да, — Оукеншилд согласно кивает. Его терпение на пределе. – Меня лишат лицензии, а ты отправишься туда, где тебя будут пичкать такими лекарствами, от которых ты очень быстро станешь безмозглым овощем, ссущим под себя. Ты этого хочешь? Трандуил бледнеет: перспектива расстаться со своими фантазиями по-настоящему явно пугает его. — Почему тебе так интересен мой бред? – тихо спрашивает он. – Какая в нем ценность? — Ты сам понимаешь, — Оукеншилд сцепляет руки в замок. Ему стыдно за свой срыв и грубость, но извиняться он не намерен. — Знаю, — подтверждает Трандуил. — Из всех, кого я когда-либо встречал, ты лучше всех подходишь. Оукеншилд не уточняет, для чего именно он подходит. Все и так ясно. — Но ты слишком любишь жизнь, — с легким упреком замечает Трандуил. – И у тебя семья, ты их не оставишь. Иногда мне... – он рвано выдыхает. – Мне так жаль, мистер Оукеншилд. Ведь чтобы попасть в то место, о котором я рассказываю, всего-то и нужно, что умереть. Оукеншилд весь превращается в слух – сейчас он узнает что-то еще о той стороне, куда ему вход заказан. По крайней мере, пока он жив. Умирать он все еще не намерен. — Там так красиво, — шепчет Трандуил. – Только представь: яркие бабочки, каких здесь не встретишь, золотые деревья, а воздух пахнет медом и пряными травами. Там можно прожить вечность и не устать. Оукеншилд закрывает глаза и представляет, представляет так ярко, что голова кружится. Он чувствует запах полыни, видит огромное янтарное солнце, опускающееся за горизонт, очертания высоких гор вдалеке, и эти образы кажутся реальнее его обычной жизни. Черт с этим всем, горько думает Оукеншилд, черт с сестрой, что не видит смысла в жизни без бесконечных отупляющих сериалов по ящику, и с племянниками, что до утра рубятся в компьютерные игрушки. Они все справятся без него, они переживут. Если бы ему только хватило безумия пойти следом... Но ему не хватит. Если бы он был более безумным, то прошел бы этот путь вместе с Трандуилом до конца. Если бы Трандуил был более нормальным, они бы, наверное, могли завести отношения. Ни к чему не обязывающий роман с сексом по выходным, почему бы нет? Кажется, они неплохо понимают друг друга. — Я не знаю, кем ты там был, — вкрадчивый голос Трандуила вводит в подобие транса. — Но мне иногда кажется, что ты был рядом со мной. — Почему? – спрашивает Оукеншилд. — Потому что я так хочу, — Трандуил сладко улыбается. – А если бы ты стал сопротивляться, я бы запер тебя в темницу. Оукеншилд ухмыляется: сопротивляться он бы точно не стал. — И что бы ты сделал потом? – в горле вдруг пересохло. — Приходил бы к тебе каждую ночь, — из-за расширившихся зрачков глаза Трандуила кажутся почти черными. – Сначала ты бы упрямился, но я бы все равно узнал правду. — Какую правду? — Что ты хочешь меня, — отвечает Трандуил, и становится неясно, о какой реальности он говорит – по-прежнему о своей фантастической или об этой. – Хочешь невыносимо, безысходно, с самой первой встречи. И я бы уступил тебе, потому что твое желание взаимно. Оукеншилд облизывает губы. Горячая волна возбуждения захлестывает его с головой: он представляет Трандуила, растрепанного, раскрасневшегося, принадлежащего только ему. Терпкий запах горячей кожи, тонкие ноги, сомкнувшиеся на его спине – все это кажется таким чудовищно настоящим, будто уже происходило с ним. Или произойдет совсем скоро. — Но этого не случится, пока мы здесь, — холодно говорит Трандуил, сокрушенно качая головой. — Не в этом мире, мистер Оукеншилд. В этом я могу только рассказать тебе про большого страшного дракона, хочешь? – он наклоняет голову вбок и смотрит с вызовом, будто предложив нечто непристойное. Абсолютную тишину нарушает лишь шум проезжающих за окном машин. — Рассказывай, — справившись с голосом, говорит Оукеншилд. Он снова вполне контролирует себя. *** Слушая сказку про золотого дракона, разорившего цветущие земли волшебной страны, Оукеншилд как никогда твердо понимает, что не сможет переступить через границу этой реальности, он слишком разумен для этого. А Трандуил не посмеет принудить его, не посмеет убить. И все же Оукеншилд опасается поворачиваться к своему любимому пациенту спиной.