А теперь не смотри

— А теперь не смотри, — приказывает Трандуил, и Леголас послушно закрывает глаза. Он привык не перечить отцу и не спрашивать лишнего. Последнее время им всем приходится нелегко – Тьма, подчинившая себе Лихолесье, с каждым днем растет и становится сильнее. За плотной сетью паутины не видно неба, вода в реке отравлена ядом, а воздух насквозь пропитан влажным запахом гниющей листвы. Стоит ли спорить из-за мелочей, когда неизвестно, что случится с ними завтра?.. Родной лес стал западней, и только они двое, отец и сын, остались друг у друга. Трандуил неслышно подходит ближе, обнимает Леголаса за плечи и прижимает к себе так крепко, что тому становится душно. Пальцы у Трандуила ледяные, точно жабья кожа, у эльфа не должно быть таких. Леголас прикусывает губу, чтобы резким вздохом не выдать свой жалкий страх. — Тебе не нужно меня бояться, — горячо шепчет Трандуил. – Главное, не открывай глаза, и все будет хорошо. Леголас коротко кивает, подавляя желание отстраниться. Последнее время отец постоянно раздражен и как будто нездоров, и все его прикосновения, даже самые ласковые, пугают. Возможно, дело в том, что в глубине души Леголас твердо уверен: все уже не будет хорошо. Однако он готов терпеть, если его покорность принесет отцу облегчение, хотя бы временное. Ведь хуже точно не будет. — Сними это, — Трандуил легко задевает ногтем оберег на шее сына. Серебряный лист изящной работы, Леголас носит его, сколько себя помнит. — Но... Ты сам велел никогда не снимать его, отец, — он дрожит и крепко прижимает оберег к груди, точно в нем спрятана последняя надежда на спасение. — Ты намерен спорить со мной? – властно спрашивает Трандуил. Леголас качает головой и покорно стаскивает с шеи оберег. Теперь он чувствует себя совершенно беззащитным, хоть и прежде никогда не верил в такое примитивное колдовство. Зато он верил в отца... когда-то, не сейчас. Трандуил снова рядом, он перемещается так быстро, что не уследить. Леголас снова чувствует прикосновение холодных пальцев и лихорадочно-горячее дыхание. Трандуил стоит совсем близко и медленно, с наслаждением вдыхает запах его волос, словно стараясь запомнить. — Такой живой, такой красивый... – голос у Трандуила надтрестнутый и сухой, точно шелест осенних листьев. Он подчиняет и завораживает, и Леголас больше не чувствует страха. Его место занимает захватывающий, головокружительный восторг. — Не вздумай открывать глаза, Леголас, — напоминает Трандуил, издевательски мягко касаясь большим пальцем его сухих губ. От этого прикосновения кружится голова, точно от ядовитых испарений некогда зеленого светлого леса. Мысли и чувства путаются, стирая границы реальности и здравого смысла. — Пожалуйста, — просит Леголас, не осознавая толком, чего ему хочется. – Пожалуйста, отец... Поцелуй выходит влажным и жадным. Леголас захлебывается им, почти задыхается, но не может разорвать. Все, что он когда-либо желал, вся жажда признания, любви и неодиночества воплощается в этом поцелуе, и ничего не хочется сильнее, чем продлить его еще, хоть ненадолго. — Я не обижу тебя, только не смотри на меня, — шепчет Трандуил, отстраняясь и торопливо расстегивая пуговицы на рубашке Леголаса. И в этот момент морок вдруг рассеивается, и он открывает глаза. На мгновение, равное нескольким взмахам ресниц, но хватает и этого. Пелена спадает с глаз, и вместо отца Леголас видит перед собой мертвеца — синюшно-серого, с белыми потрескавшимися губами и тонкой, точно паутина, кожей. На правой щеке плоть совсем сошла, обнажив белые черепные кости. Однако у мертвеца глаза отца, и пальцы унизаны точно такими же кольцами. Вот только его руки совсем не походят на ухоженные отцовские. Под ногтями запеклось что-то похожее на кровь, суставы и вены явно выступают под тонкой бесцветной кожей... Леголас чувствует сильную тошноту и закрывает глаза, закрывает так крепко, что они начинают слезиться. Но уже поздно, Трандуил — вернее, то, что от него осталось — заметил все. Он замер, смотрит внимательно, и этот взгляд режет острее ножа. Тишина подавляет, и Леголас открывает глаза. Ему больше нечего бояться. Трандуил не изменился: он все тот же живой мертвец. Очевидно, его колдовства больше не хватает на маскировку. Однако в его глазах отражается страдание настолько живое и искреннее, что хочется стыдливо отвести взгляд и не смотреть. — Беги, — одними губами произносит Трандуил. – Беги, не оглядываясь, иначе и тебя заберет темное проклятье. Или убей меня, спасти уже не выйдет. Но Леголас не шевелится. Теперь происходящее стало таким ясным: все странности в поведении отца, его боязнь выйти из дворца, завешанные зеркала, попытки отослать сына куда подальше... Очевидно, Трандуил знал о проклятье и боролся, как мог. Но Леголас не уехал, потому что не хотел оставлять отца одного. И сейчас тоже не хочет. Воображение захватывает удивительно живой образ: что, если действительно убить? Сделать шаг вперед, достать из голенища припрятанный нож и ударить, неожиданно, подло, не давая себе шанса задуматься. Леголас как наяву видит кровь на своих руках, такую яркую и алую, и понимает, что не сможет так поступить, что без отца у него останется только бесконечое одиночество, везде, куда бы он ни пошел. Одиночество пугает сильнее смерти — и выбор сделан. — Прости меня, — Леголас порывисто и крепко обнимает отца, — Прости, но я не могу ни уйти, ни убить. Лучше забери меня с собой. — Нет, — голос у Трандуила тихий и печальный. – Там, куда я уйду, нет спасения. Я достаточно пожил за счет твоей молодости, настало твое время освободиться. — Мне не нужно спасение, — настаивает Леголас, с детской доверчивостью уткнувшись отцовское плечо. – Мне нужен ты. Не оставляй меня здесь. Руки у Трандуила дрожат, ему явно непросто контролировать собственный разум, истерзанный тьмой. — Прости меня, — Леголас не уверен, что в самом деле слышит эти слова. Последнее, что он помнит — сухое прикосновение мертвенно-холодых губ и вдох, наполненный запахом жухлой травы и прелых листьев.