Дождь как судьба

Он в ее мире чужим был, всегда. А ей крылья – как оборвали; только бумага осталась. И под дождем не мокнет – особый сорт. Она на свободу рвалась, под этот дождь; а он его как судьбу принимал. У него весь мир мрачным был, полуразмытым в смирении. В ней же надежда на радугу жила и на вновь светящее солнце; он во тьму верил, она – в свет. Когда он ее обнимал, пальцы в ворох бумаги погружались. Раздавался звук, будто по опавшим листьям идешь. Осень. Конец. Для него, не успевшего начать – конец. Первая любовь – она же и последняя; у нее цветок в волосах и равнодушная улыбка. Ему цветов никогда не дарила. Как-то принес ей розу, кроваво-красную, как собственный взгляд – показалась уместной. Она посмотрела безразлично, взяла с такой осторожностью, будто это оружие было. Покачала в пальцах, поблагодарила бесстрастным голосом, и он понял – все равно ей. Ее свобода далеко была, вне жизни или смерти, и он ей ничего дать не мог. Она наружу шла, он – вглубь. Только она его остановиться заставила – на какое-то время. Может, эта сила ей как женщине дана была – он не знал. Он вообще мало что знал о женщинах. Была одна, которая его любила, только он ее убил. А эту он не интересовал. Он и сам не знал, почему она его тогда первой обняла – когда только в Акацки пришел, почему ухаживала, повязки на глазах меняла, бесстрастная, как всегда. Почему однажды, заметив слезы, которые без его на то воли текли, собрала их – поцелуями. Почему позволила зайти дальше. Не любила она его. Только руки опустить и оставалось, и умереть – под дождем. Так, как позже умрет она – от руки другого.