Обнаружение Силенда.

Несколько дней на пароходе, потом – в автомобиле, потом ещё несколько часов езды в тряской двуколке по пыльной грунтовой дороге, – и вот они уже вдали от Европы, среди дремучих африканских лесов. Когда Романо Варгас решил отправиться в это путешествие со своим шурином, англичанином Артуром Кирклендом и взять с собой на каникулы 12-летнюю дочь Марианну, он не мог и предположить, что всё обернётся не совсем так, как он планировал. Среди саванны, куда доставила их повозка, возвышался одинокий дом в колониальном стиле, принадлежавший Артуру. Он находился на некотором расстоянии от деревни Фугивато, сплошь застроенной тростниковыми хижинами, обмазанными коричневой глиной. Этот дом в отсутствие Артура оставался на попечении Франсуа Бонфуа, а затем, когда отношения с ним испортились, в ведении португальского дельца Жозе Энрике Карьедо, но в основном им занимались и поддерживали его в надлежащем состоянии темнокожие сотрудники фирмы Киркленда. Дом был довольно просторен, оснащён всеми необходимыми удобствами, в нём даже имелись телефон и водопровод, но не это сейчас занимало мысли Марианны. Она отличалась рассудительностью и сообразительностью, которая обычно свойственна более старшему возрасту, по крайней мере, такое впечатление производила она на многих, кому приходилось с ней общаться. Девочка, обладавшая довольно привлекательной внешностью, стремилась во всём подражать взрослым и, вместе с тем, быть независимой от них. Такой, вероятно, была и юная Джульетта Капулетти из Вероны, тем более, что одним из тех, кто воспел её трагическую судьбу, был небезызвестный англичанин Уильям Шекспир. Матерью же Марианны была англичанка, Розалина Киркленд, сестра Артура, от которой она, по всей видимости, и унаследовала весьма своеобразный характер. И по всему остальному, кроме цвета волос и глаз, Марианна выглядела скорее англичанкой, чем итальянкой. Дядя Артур нравился ей порой даже больше родного отца, это вызывалось ещё и тем, что в его биографии было множество тайн и загадок. Артур Киркленд являлся крупным коммерсантом, чьи предприятия были разбросаны по всему земному шару. Были у него дела и здесь, в этом уголке Африки, в котором он, правда, не появлялся вот уже более четырнадцати лет. Его тогдашнее посещение Африки было вызвано не столько тягой к путешествиям, сколько экономической необходимостью. Артур потерпел неудачу в поставках оружия и прочих оборонных заказах во время Великой войны, и ему потребовалось изыскивать новые способы восстановления былого могущества своей солидной фирмы. Тогда-то он и вспомнил об Африке, как о территории, на которой он бы мог разместить свои филиалы, связанные с закупкой сырья и прочими подобными операциями, несомненно выгодными для производства. Теперь же он решил немного отдохнуть от постоянного напряжения и провести лето с сыном и племянницей, хотя и имел тайную надежду в будущем организовать сафари для богатых американских и английских туристов в этом пока что почти не тронутом современной цивилизацией крае. На Марианне сейчас было длинное зелёное платье с оборками, кружевами и рукавами-фонариками, которое, как она думала, вовсе ей не шло. В руке она держала маленький белый чемоданчик с белым равносторонним крестом на нём, обведённым красным контуром. Это была своеобразная личная эмблема Марианны, которая сама придумала этот знак и помечала им все свои вещи. Несколько лет назад, когда она была ещё совсем ребёнком, этот символ имел несколько иной, более вычурный вид. Тогда концы креста имели вид ласточкиных хвостов, и всё это выглядело ещё более средневеково. Теперь же Марианна упорно стремилась во всём следовать последней моде, хотя не утратила ещё окончательно своих детских фантазий о замках, драконах, рыцарях и принцах и привычки подолгу рассматривать своё лицо в зеркало. Романтика никуда не делась, только спряталась в её душе куда-то очень глубоко, словно её хозяйка боялась извлекать её на свет Божий. И теперь её прямо-таки бесило это чересчур старомодное платье, которое было в моде около двадцати пяти лет назад и в которое облачил её любящий отец консерватор. К тому же в нём ей было невыносимо жарко. Да, несмотря на показную подростковую грубоватость, несмотря на внешность акселерата и полный чемодан пудрениц, губных помад и прочей косметики, Марианна оставалась живой и впечатлительной натурой, и известие о том, что она отправится в путешествие в тропическую Африку, привело её в неописуемый восторг. И вот, начались летние каникулы, она оставила ненавистную скучную школу, и теперь она, наконец, здесь, среди родных и близких ей людей, с папой, дедушкой Ираклием Карпусисом, дядей Артуром и кузеном Гилбертом. Всю дорогу она радовалась своим маленьким открытиям: встречам с экзотическими животными, африканскими аборигенами, – всем, что попадалось ей по пути. Но, видимо, главные приключения были для неё ещё только впереди. В чемодане лежали так же два вместительных альбома – один для рисования, а другой, в красном муаровом переплёте, – для фотографий. Марианна, или Мэри, как она, на английский манер, просила всех себя назвать, за всё время путешествия не расставалась с карандашом. Рисовала она не только то, что попадалось ей на глаза, но и свои грёзы и мечты, в которых она не переставала надеяться, что когда-нибудь, рано или поздно, за ней приедет прекрасный принц на белом коне, хотя и презрительно называла всё это чушью и вздором. Свои рисунки она старалась никому не показывать, особенно эти, с принцем, но талант юной художницы постепенно становился известен даже за пределами семейного круга. Родные и школьные подруги то и дело упрашивали показать, а то и подарить им, кое-что из её работ. Приходилось показывать. Делала она это всегда неохотно, будто не желала излишнего внимания со стороны окружающих. В альбоме для фотографий, кроме карточек, изображающих родню – дяди Артура в пробковом колониальном шлеме в пору его молодости, когда он участвовал в Англо-Бурской войне, ещё задолго до рождения Мэри, дедушки Ираклия, известного археолога и скульптора, в его мастерской, за работой, и во время экспедиции в Египте, были и фотографии самой Марианны, – в различных позах и нарядах, – запечатлевших молодую красавицу в разном возрасте, – от младенчества до настоящего времени. Но главной гордостью её коллекции были фотографии мальчиков, добытые разными путями. Некоторые сами подарили ей свои карточки, некоторые она выменяла на различные безделушки, с некоторыми она сфотографировалась сама дома у отца, когда они были приглашены в гости, или в школе, иные фотопортреты были выкадровками из увеличенных совместных школьных фотографий. И над каждой были проставлены имена этих boy-friends ( «друзей», « обожателей») и порядковый номер. Марианна меняла парней, как перчатки, хотя и не носила их. Хотя Романо и осуждал её манеру заводить и прерывать знакомства, но поделать ничего не мог, даже считая, что, в общем-то, девочке в подобном возрасте ещё рановато стремиться к такому общению. Марианна с тяжёлым вздохом, когда до дома оставалось всего несколько шагов, в очередной раз бросила оценивающий взгляд на пыхтящего от натуги и сгибающегося под тяжестью своей ноши двоюродного брата, который просто со стоической покорностью переносил все тяготы пути. В обеих руках Гилберта были две огромные сумки. Гилберт был старше Мэри на год, у него были тёмные вьющиеся волосы, напоминавшие о его, пусть и частичной, принадлежности к испанскому народу. Гилберт был тихим и застенчивым мальчиком, с печальными светло-карими, почти янтарными глазами, в которых слились воедино оттенки глаз его обоих родителей – Артура и матери Изабеллы Фернандес Карьедо, сестры Антонио Фернандеса, некогда прекрасной девушки с аристократическими корнями. Предки её были настоящими испанскими грандами, а кое-кто даже заседал в кортесах. Поэтому ничего удивительного не было в том, что Артур счёл её достойной спутницей жизни. Он познакомился с ней, когда пребывал в Барселоне во время делового визита в Испанию, сразу после того, как вернулся в Европу из Африки. Правда, они заключили лишь гражданский брак, так как принадлежали к разным христианским конфессиям. Изабелла была католичкой, Артур – протестантом. Но это, казалось, не должно было мешать их пылкой и страстной любви. Артур увёз Изабеллу в Англию, а затем у него возникли проблемы с его французскими конкурентами, договорившимися с ним о встрече на солнечном побережье южной Италии. С собой Артур взял свою сестру Розалину, здоровье которой всё более и более вызывало серьёзные опасения. Он поместил её в один из лучших санаториев, располагавшийся на маленьком островке в Средиземном море. Там она встретила свою любовь – молодого инженера Романо Варгаса, который отдыхал там же после упорного и самоотверженного труда по ликвидации последствий землетрясения на Сицилии по рекомендации от профсоюза. Любовь зла, и Артур, у которого к тому времени уже родился сын, не стал препятствовать образованию их союза. Плодом, если можно так выразиться, этой любви и стала красавица Марианна. Но даже мягкий средиземноморский климат оказался бессилен перед недугом Розалины Киркленд, через два года после рождения дочери она скоропостижно скончалась от воспаления лёгких. Артур старался находить время, что бы уделять достаточно внимания и сыну, и племяннице, только его, этого времени, у него постоянно катастрофически не хватало. Мистер Киркленд занялся лично воспитанием сына, причём принялся за это основательно. С раннего детства Гилберт, чьё полное имя звучало как Гилберт Френсис Доминик Киркленд, рос в окружении британской культуры. В семье старались говорить на английском языке, и к тринадцати годам юный Гилберт, несмотря на свою внешность уроженца Пиренейского полуострова, выглядел настоящим англичанином, хотя порой вставлял в свою речь некоторые испанские слова. Гилберту с недавнего времени так же была присуща некоторая замкнутость характера и погружённость в самого себя, граничившая с почти полной отрешённостью от внешнего мира. Медлительность и замкнутость были своеобразной защитной реакцией на некую, непонятную ему самому угрозу, возникшую после развода родителей. Мальчик крайне тяжело воспринял эту семейную катастрофу и часто выглядел хмурым и угрюмым. Артур разорвал всякие отношения с Изабеллой, заподозрив её в измене с Жозе Энрике Карьедо, португальским компаньоном британского дельца. Гражданский брак был официально расторгнут, и Гилберт лишился возможности видеться со своей матерью. Теперь Артур, его отец, стал единственно близким, по его собственному определению, человеком для Гилберта. Видя, что сын страдает, отец отправил его в частную школу, поближе к его исторической родине, но это не намного изменило характер ребёнка. Гилберт по-прежнему оставался тихим и задумчивым, хотя глубокая печаль от разлуки с матерью постепенно в нём почти прошла и забылась. Он шагал по каменистой дорожке вслед за похожим на героя книги Даниеля Дефо Ираклием, опиравшимся на длинную суковатую трость; из под ног его, подпрыгивая, вылетали мелкие кусочки гравия. На нём была полосатая красно-белая рубашка на распашку, из под которой виднелась другая – нераспашная рубашка-поло, на которой спереди, на груди, был набивной рисунок: красно-коричневая крепость с тремя башенками, под которой располагался огромный ключ. Нижняя рубашка была заправлена в коричневого цвета шорты. Молчаливый кузен чем-то привлекал Марианну, но что именно было в нём такого особенного, Мэри не знала, и это её во многом раздражало. Сумки и пакеты втащили в дом и принялись обставлять комнаты. Марианна со скучающим видом рассматривала интерьер дома. Всё в нём дышало прошлым веком. На стене гостиной висело несколько картин: джентльмены в цилиндрах, игравшие в крикет, состязание в беге древнегреческих девушек в лёгких хитонах, австрийский кайзер Максимилиан на охоте. Справа, у окна, затянутого москитной сеткой, стояли большие громоздкие напольные часы в чёрном деревянном корпусе, являвшие собой уменьшенную копию знаменитого Биг-Бена. Марианну, однако, немало порадовало то обстоятельство, что в доме был радиоприёмник последней модели – большая чёрная тарелка репродуктора на стене, откуда доносилась весёлая громкая музыка. Романо и Артур проверили телефон, водопровод и взялись распаковывать чемоданы. Среди прочих вещей обнаружилось несколько винтовок и револьверов. Артур унёс их в свою комнату, встретив неодобрительный взгляд Ираклия. « Если всё будет благополучно, то завтра я отправлюсь охотиться на львов»! – заявил старый археолог. « В твои-то годы, папа! Ты подвергаешь себя величайшей опасности», – воскликнул Романо. « Но я всё ещё в отличной физической форме, сынок. Так, решено. Мы с Артуром завтра отравляемся искать львов. Это говорю я, Ираклий Карпусис, уже имевший богатый и содержательный опыт общения со львами»! – ответил дедушка Марианны. Распределили комнаты, распаковали и установили большой патефон, причём Мэри настояла, что бы он стоял в её комнате, и любящий дядя не устоял перед энергичным натиском своенравной племянницы. Аппарат тут же завели, и саванна сразу же огласилась громогласными ритмами жизнерадостных фокстротов и квикстепов. Солнце, зелень и масса свободного времени – о чём ещё мечтать юной леди? К тому же она была достаточно свободолюбива и независима, считая себя достаточно взрослой, что бы самостоятельно принимать решения и устраивать свою личную жизнь так, как нравилось ей самой. Львы, слоны, носороги. Похоже, её ждут незабываемые приключения. Как она ждала этого! До чего же ей надоела эта школа, в которой всё было какое-то ненастоящее, даже друзья. От чего ей было невыносимо скучно, Мэри не знала, но теперь с досадой и злорадством вспоминала нездоровый снобизм урождённой княжны Лилии Лихтенштейн, которая относилась к девочке с презрением, как к дочери всего-навсего инженера со средним окладом и скучные растянутые фразы Ужуписа Лауринайтиса, сына литовского иммигранта Толиса с длинными бледными кистями рук. Её прежние школьные знакомые, как она тогда думала, должны были бы лопнуть от зависти, едва им удалось бы узнать, где теперь находится Мэри и каково её настроение. Да и возвращаться в эту противную школу особенно не хотелось. Наступал вечер. Артур, Романо, Гилберт и Мэри смотрели вдаль через окно, где за обширным пространством саванны виднелся таинственный и дремучий тропический лес. Каждый думал о чём-то своём. Не было того единства чувств и мыслей, которое обычно должно встречаться в семье. Артур достал свой потёртый цейсовский бинокль, долго изучал сквозь него окрестности, а затем молча предложил сделать то же Мэри и Гилберту. Мери не могла оторваться от представившегося ей зрелища. На деревьях, одиноко росших в саванне, сидели диковинные, никогда ранее не виданные ею непосредственно птицы: аисты-марабу, пёстрые маленькие суетливые ткачики. У некоторых из них уже начался брачный период, и самцы на разные лады привлекали самок, демонстрируя им своё яркое оперение и полётное мастерство, спрыгивая, кружась в воздухе и вновь садясь на ветки. По земле с важным видом разгуливали, зорко высматривая змей, птицы-секретари, пробегали стройные, изящные газели. Как бы хотела она рассмотреть всё это с более близкого расстояния! Только через несколько минут почти моментально, как это бывает в тропиках, стемнело. Артур и Романо велели детям ложиться спать. Гилберт сразу же последовал за своим отцом, а Мэри не хотелось уходить. Она наслаждалась повеявшей на неё ночной прохладой и свежим воздухом. « Правда, чудесно»? – сказал ей отец. « Ты прав, папа. Лучше уж и некуда, совсем не так, как в скучной и мерзкой школе. Я так рада, что начались каникулы, и я вырвалась оттуда на свободу», – заметила дочь. « Разве тебе там плохо»? – удивился отец. « Хуже некуда, – отвечала дочь, – если так дальше пойдёт, то я смоюсь оттуда навсегда». « Это крайне неразумно, Марианна. В твоём возрасте надо вести себя более осмотрительно. Учиться необходимо, что бы получить хорошее образование и устроится на хорошо оплачиваемую работу», – начал объяснять сеньор Варгас. « Чушь собачья все это. Вот ты, папаша, даже университет закончил, а что толку? Так, инженер, которому едва хватает монет на то, что бы уплатить налоги», – огрызнулась девочка. « Ты не должна так разговаривать с отцом! Подумай о своём будущем», – не сдержался Романо. « Я уже подумала. Я ведь не маленькая, тратить время попусту я не собираюсь. К чему мне возвращаться этой осенью в школу? Попробую найти работу», – заявила Мэри. « Это вполне справедливо, что ты стремишься зарабатывать сама и жить своим трудом. Ты умна и красива, перед тобой масса возможностей. Но прежде всего необходимо закончить школу, верно»? У Мэри только и вырывалось: « Ах, папа»… Увлечённый процессом воспитания, Романо Варгас, не обращая внимания на возмущённые восклицания дочери, продолжал: « Что ты там ни говори, аттестат – это неплохо. В таком возрасте у тебя ещё так мало сил и опыта. Не всем ведь везет. А если ты и дальше будешь учиться в школе, то нужен приличный аттестат». « Это же глупо, я уже достаточно взрослая, мне хочется работать, а школа… Ну начнут тебе пудрить мозги, как один средневековый чувак встретил другого чувака, ещё древнее, и они вместе спустились в самое пекло и ужас что там повидали. И всё это ещё почему-то комедией называется! Чушь собачья… Сказки для дурачков, – Мэри по-настоящему разгорячилась. – Я хочу начать зарабатывать, что бы у меня были собственные деньги и всё прочее. Мне независимость нужна. Хочется красивой жизни, новых впечатлений, тех, кто по достоинству оценит мой ум и красоту, наконец. А что мне приходится терпеть? Отчуждённость и скуку? Надоело мне это, понимаешь? По своей воле я в школе ни дня лишнего не останусь». « Но если ты не образумишься, так и дальше пойдет», – Романо вновь вознамерился было читать мораль, но Мэри резко оборвала его. « Перестань, эту болтовню я каждый раз слышу, и не только от тебя»! – воскликнула она. « Ты собираешься работать… Я тебя понимаю. Но подожди немного, придёт время. Такое решение нормально для девушки в 15 лет, но в двенадцать, мне кажется, ещё рановато», – проговорил Романо. « Ещё три года ждать», – недовольно пробурчала Мэри. « Что ж, воля твоя, – согласился отец, – но кем ты собираешься работать»? « Пока не решила, – призналась дочь, – я могла бы петь или танцевать в кабаре. Так многие сейчас поступают. Или, к примеру, стала бы секретаршей при какой-нибудь уважаемой фирме». « Какой позор! Моя дочь будет певичкой из кафешантана! Никогда в жизни»! – произнёс Романо Варгас. « Многие так начинали, – возразила Мэри, – есть шанс, что тебя кто-то заметит и откроет тебе замечательные перспективы». « Что это ещё за перспективы»? – недовольно спросил отец. « Ну, например, я могла бы стать кинозвездой. Как Мэри Пикфорд, Норма Дезмонд или Грета Гарбо. И меня будут возить в лимузинах, дарить роскошные манто. У меня, возможно, появится личный шофёр. Толпы фотокорреспондентов будут сражаться за то, что бы получить право первыми запечатлеть меня. Внешность у меня что надо». « Внешность – лишь одна из составляющих успеха, доченька, – ответил Романо. – Нужны хорошие знания, что бы»… Мэри не дала отцу договорить: « Есть и другой вариант. Я могла бы поступить в ученицы к модистке, научиться шить, а затем создавать новые модели одежды. Не волнуйся за меня, папа, я точно не пропаду». « Хочешь самостоятельной жизни? Быть может, ты хочешь замуж», – недоумевал отец. « Если бы ты знал, какая это гадость и скука – брак. Похуже школы. Нет, мужа иметь я пока не намерена», – объяснила Мэри. « У тебя талант художницы, Мэри, – напомнил отец, – не стоит упускать возможности развить его. Мы с твоим дядей Артуром могли бы помочь тебе после школы поступить в художественное училище в Неаполе. Я считаю, что ты должна овладеть теорией и практикой живописи». « Опять одно и то же! Нет уж. Что я, буду потом торговать своими картинами? Приглашать натурщиков? Устраивать вернисажи? Этим пускай мужики занимаются. Мне это совершенно без интереса», – съязвила Мэри. Романо задумался, промокнул лоб платком и медленно проговорил: « Что ж, время покажет. Но без документа об образовании тебе придётся сложно. К тому же, кругом обманы и соблазны для юной девицы. Я растил тебя, не жалея ничего для твоего счастья, а ты так неблагодарна? За что? За что ты так жестока к своему бедному папочке»? – взмолился Романо. « Ты не жалел ничего для моего счастья? О чём ты, папаша? Хотя бы посмотри, в какие обноски ты меня вырядил. Я выгляжу в них просто позорно», – упрекнула дочь отца. « Это не обноски, а вполне приличное платье, причём совсем новое», – заметил отец. « Может быть, оно и новое, но слишком старомодное! Одни старые девы так теперь одеваются. И потом, это ужасный зелёный цвет! Почему из всех твоих цветов, ты выбрал для меня именно зелёный»? – спросила раздосадованная Мэри. « Прости меня, мне свойственно иногда ошибаться. Но если ошибаюсь я, уже достаточно опытный и взрослый человек, то где гарантия, что не ошибёшься ты в своём жизненном выборе?.. Впрочем, не будем об этом. Теперь я уже иного мнения. Зелёный тебе, действительно, не идёт, красный и белый куда как лучше. А что касается покроя, то я настоял на том, что бы ты во время поездки надела именно это платье, потому что в тех костюмах, что подарил тебе дядя Артур, ты выглядишь так вульгарно, просто безнравственно», – сказал Романо. « У тебя устаревшие понятия о нравственности, – ответила Мэри, – ты человек прошлого века». « Да, конечно, я родился в прошлом, девятнадцатом веке, но какое это имеет отношения к твоему поведению? И в этом не моя вина, что я не понимаю ваши увлечения, вкусы молодёжи. Всё разное у них и у нас – одежда, музыкальные стили, политические и спортивные пристрастия. В годы моей молодости мы наслаждались танцем танго и музыкой Д. Пучини, а теперь в моде в больше этот блюз и джаз, которых я не понимаю и не могу даже слушать, а тем более любить… Так что ты говорила о платье? Какие теперь в моде»? « Во-первых длина, папа, – оживилась Мэри, – такие длинные платья неудобны и некрасивы. Пример надо брать с мадам Шанель. Платье должно быть только по колено». « Длиной до колена! Прав был один острослов, который сказал: « Дети – цветы жизни, но ни за что не давайте им распуститься»! – закричал Романо. В это мгновение в гостиную спустился Артур, только что уложивший спать Гилберта. « Что происходит, Романо, – возмутился он, – ты опять кричишь на Мэри»? « Она никак не желает меня слушаться. Говорит, что ей надоело учиться в школе, и что она намерена её оставить. И это – в 12 лет»! – признался несчастный инженер. « Мэри, необходимость почтения к родителям, как заповедь, предписывается священными писаниями многих мировых религий. Бросая вызов отцу, ты бросаешь вызов Богу, – проговорил мистер Киркленд тоном протестантского проповедника, – и тебе уже дано пора спать, моя дорогая племянница». « Просто средневековье какое-то, – бросила им Мэри, уходя в свою комнату, – как же вы все безнадёжно отстали от жизни»! Не пожелав отцу и дяде спокойной ночи, Мэри уткнулась лицом в подушку и через некоторое время крепко заснула. Пробудившись от столь здорового и продолжительного сна утром следующего дня и умывшись, Мэри Варгас сменила пижаму на белую блузку и красную юбку до колен, шею она повязала красной косынкой. Глянув в зеркало, она не без удовольствия отметила сходство со своей любимой героиней Пенелопой Вай, девочкой-почемучкой ( в английском языке вопросительное местоимение Why и название вымышленного государства Wy звучат практически одинаково) из Неверленда. Именно так она была изображена на крикливо яркой обложке целой серии книжек для детей, написанной каким-то австралийским писателем, имя которого история для человечества не сохранила. Наложив на щёчки тонкий слой пудры и подчеркнув безупречную линию губ алой помадой, Мэри занялась причёской. Волосы она уложила так, что бы в итоге выглядеть подобно Вирджинии Черрилл в « Огнях большого города». Это был один из самых любимых фильмов у Мэри. И Вирджиния в роли цветочницы была там в высшей степени хороша. Романо, в общем, был согласен с ней, правда, почему-то именовал киногероиню новой Иолантой, Иолантой двадцатого века. Мэри не знала, кто такая Иоланта, героиня пьесы современника и соотечественника великого датского сказочника Ганса Христиана Андерсена Хенрика Херца « Дочь короля Рене» и оперы русского композитора Петра Ильича Чайковского на тот же сюжет под названием « Иоланта», но это имя ей сильно не нравилось, так как казалось ей отдающим чем-то замшелым и безнадёжно устаревшим. Зато ей нравилось всё американское, а искусство Голливуда привлекало своей таинственностью и сказочностью, Мэри не исключала для себя возможности рано или поздно сбежать туда, как поступали многие итальянцы, за океан, в США, что бы сделаться, наконец, в лучшем случае, звездой экрана. Закончив приведение своей внешности в порядок и вдоволь налюбовавшись на себя в зеркало, Мэри бодро сбежала по ступенькам в гостиную, где уже был накрыт стол к завтраку. Завтракали все молча. Каждый был погружён в свои думы. После чая, когда посуду убрали, взрослые снова сели за стол, на этот раз как за стол переговоров, и детей вежливо попросили удалиться. Гилберт с мрачным видом покорно поплёлся в свою комнату, а Мэри остановилась на лестнице и прислушалась. Ей очень хотелось узнать, о чём говорили между собой дядя Артур, папа и дедушка. Уткнувшись в газеты, они и подумать не могли, что за ними кто-то наблюдает, и совершенно не подозревали о присутствии Мэри. « Да отложите вы свой « Таймс» и послушайте меня! – важно произнёс Ираклий, проведя рукой по окладистой бороде, – я здесь самый старший, и я имею сказать, что я думаю по этому поводу, кир Кленд». « Мистер Карпусис, – недовольно отозвался Артур, – я бы попросил меня так не называть. Я мистер Киркленд, и « кир» в моей фамилии – совсем не то, что ваше « кир». Итак, что же вы хотели мне сообщить»? « Хорошо, мистер Кленд, вы нам не чужой, вы родственник моего сына, дядя моей внучки, и я немного обеспокоен вашими политическими убеждениями. По моему мнению, в вас имеется склонность к нездоровому национализму, даже к расизму. Вы вот смотрите на коренных обитателей Африки, как на своих рабов, как на людей второго сорта. Кажется, вы склонны в известной степени принижать их. Я понимаю, что это вызвано вашим британским характером и другими причинами, но согласитесь, это нездорово и не гуманно. Да, в какой-то степени, народы Африки не достигли ещё тех ступеней цивилизационного развития, какой достигли мы, народы Европы. Но значит ли это, что они вообще на это не способны? Вовсе нет. Главное, не кичиться своим превосходством, не подчёркивать этого и не мешать им самим развиваться. К тому же, история Африки имеет немало примеров, доказывающих несостоятельность расистских теорий. Культуры древних и средневековых государств Ашанти, Ойо, Йоруба, Ифе, сложная и разветвлённая мифология и глубокая философия догонов – блестящие подтверждения интеллектуальной одарённости коренного африканского населения. Я, как археолог, знаю всё это, за мной – авторитет науки. Поэтому, вот мой вам совет мистер Кир… Кленд, берегитесь различных нацистских теорий, не позволяйте, что бы они брали над вами верх. Вы ведь человек умный, так неужели вы опуститесь до вульгарного шовинизма, махровой ксенофобии и патологического расизма»? « А между прочим, нацизм сейчас популярен в Европе как никогда, иногда кажется, что кругом одни наци и фашисты, если, конечно, не считать всяких красных интернационалистов», – заметил Романо. « Да, мой сын, правда. Слева – большевистская угроза, справа – фашизм. Но мы, христиане, должны устоять и сохранить себя среди этих двух крайностей», – проговорил Ираклий. « Действительно, ситуация почти анекдотическая, – подтвердил Артур, – собрались как-то за одним столом протестант-англиканин, католик и православный»… « Так! О чём я? Возраст уже не тот, память подводит… Что же я хотел сказать? Да, фашисты, большевики… Да, да, – вновь оживился дедушка, – вот и у вас, в Англии, этот, как его»… « Лорд Мосли, мистер Карпусис», – помог греку англичанин. « Да, вот, у вас в Лондоне происходят разные собрания и митинги, раздаются демагогические призывы к борьбе за чистоту расы. Я уже не говорю о Германии, где постоянно что ни день, то путч или мятеж, но на то она и Германия. После поражения в Великой войне и провозглашения Веймарской республики она оказалась в таком положении, что понять её, в основном, можно. Но даже мой племянник, Феличиано записался в эту организацию и теперь поддерживает Муссолини. Его брат, Марио, другой мой племянник, писал мне, что Феличиано носит чёрную форму и тяжёлые армейские ботинки и участвовал в разгроме синагоги в Милане. Какой позор для меня и для моей сестры, его матери! Им по душе теперь красивые изречения, они твердят всем и каждому: « Иммануилы, долой из Рима, не нужны нам ваши собеседования. Нет махаберотам! За близкий конец для семитской денежной паутины, опутавшей Флоренцию, Венецию и Милан». Не смешно ли? Если бы не евреи, то даже немыслимо себе представить, как бы выглядела современная Италия. Ну, о Феличиано довольно. В семье не без урода. Пусть Лео молится за всех… От Марио я узнал, что Лео очень сильно болен. Тяжело ему молиться за весь мир и всех прощать. Нам остаётся лишь принять все необходимые меры, что б эти пошлые идейки не оказали никакого влияния на нашу молодёжь», – сказал суровый благообразный старик. « Хорошее намерение, но трудно осуществимое, – заметил Романо, – даже и не знаю, что предпринять». « Но необходимо отчётливо представлять себе эту угрозу. А я не понимаю, каким образом это может повлиять на наших детей», – произнёс сэр Артур Киркленд. « Через образы массовой культуры, – был ответ Ираклия, – ну, и конечно – газеты, радио»… « Наши дети газет не читают, они им не интересны», – в один голос заявили Артур и Романо. « Но ведь остаются книги»! – воскликнул пожилой археолог. « Книга – источник знаний, отец», – напомнил Ираклию Романо. « Смотря, какая. Книга книге – рознь. И есть такие литературные произведения, в которых многое мне не нравится. И не нравится потому, что и некоторые детали развития сюжета, и общая концепция автора, и характеристики отдельных персонажей не могут не возмущать любого здравомыслящего человека. Но что бы быть здравомыслящим, необходимо для начала быть просто мыслящим. Но многие мыслящими быть и не пытаются, для них беллетристическое произведение, а равно даже и пьеса, и поэма, просто красивая история, они видят лишь одни приключения, какими разнообразными бы они не были, так сказать, поверхностный слой. А, между прочим, за любой историей может скрываться нечто гораздо глубокое, чем это кажется на первый взгляд. И вот в этой глубине может и скрываться зло. Вы хотите, что бы ваши дети читали книги, где автор пытается навязать читателю свои субъективные представления о жизни, которую, при этом, он ещё не до конца знает, или у него искажённый взгляд на неё, например излишний пессимизм или оптимизм, или он просто что-то недопонял и недораскрыл, или вы предпочитаете, что бы ваш ребёнок знакомился с продукцией более высокого качества, с вершинами интеллектуальной мысли человечества? – голос Ираклия звучал, как гром с вершин Олимпа, – возьмем, к примеру, для наглядности, творчество Эдгара Райса Берроуза, тем более, что это позволит мне вернуться к моей предыдущей теме о равенстве рас. Не буду отрицать в нём писательского таланта. Естественность чувств, красота природы являются одними из ключевых тем его произведений. В этом так же нет ничего плохого, многие величайшие художники слова прославляли то же самое. Но некоторые крайние русистские измышления вызывают во мне тошноту. Но не в этом основная его беда. Написав свой роман о Тарзане, человеке, выросшем вне человеческого общества, он, восхищённый его успехом, прельстился славой и коммерческой выгодой и опошлил своё же создание. После своего Тарзана он выпустил в свет и жену его, и сына его, не хватает только осла и вола, – Ираклий отбивал ритм своей речи массивной ладонью по столешнице, – и началось самое страшное. А ведь человек этот не лишён гуманистических ценностей, что ярко проявлялось в ранних его романах, среди которых надо особо отметить антимилитаристский роман « Потерянный континент». Но неуместным и раздражающим выглядит его кокетство равно как перед цивилизацией, так и перед дикостью, хотя он использует их иногда как иносказания и даже иной раз противопоставляет. При этом он с таким упорством отстаивает превосходство белой расы, так часто подчёркивает слово « европеец», что это всё уже начинает смахивать на спекуляцию расистскими идеями. Не будем винить его в приписывании так называемому « естественному человеку», а это всегда, как правило, европеец, тех свойств, которые превращают его почти в божество. Этого и в нашей литературе предостаточно. Не будем обвинять его в увлечении разного рода лженаучными теориями, вроде вульгарного дарвинизма, ницшеанства и тому подобного. И псевдоромантика, ему свойственная, – порок, которым страдают многие писатели такого жанра, – грек всё более увлекался, и темп его речи заметно ускорился, постепенно приобретя ритм танца сиртаки, – Только дело в том, Что под стальным пером Этого американца Превратились африканцы В слабоумных и трусливых, Кровожадных, похотливых, Неприятных, несмышлёных, Быть рабами обречённых… Список можно продолжать… Вот что надо всем нам знать! Я не могу назвать ни одного места в книгах Берроуза, где бы негр выступал в качестве носителя добра, напротив, частенько именно коренные обитатели Африки становятся источниками всех бедствий. А если негр и не несёт зла, то всё равно в сравнении с белым человеком значительно уступает последнему. Вот против какой литературы я протестую. Теперь вы знаете, какого рода книги я считаю нежелательными для чтения детьми и подростками». Наступило долго молчание. Романо насупился, пытаясь припомнить, когда же в последний раз он видел свою дочь читающей, и что именно она читала. Мистер Киркленд задумчиво произнёс, ни к кому особо не обращаясь: « Думаю, что люди часто прививают своим детям дикарскую жестокость, чтобы те смогли выжить, но она не сулит ничего хорошего их окружению. Но я к этому отношения не имею. Что Эдгар Райс Берроуз, что Альфред Филипп Джонс, всё почти одинаково. Тёмные стороны американской литературы, одним словом». « Я только предупредил вас, понимаете, сказал то, что считал нужным, не более того, – вновь заговорил Ираклий вы ведь не подумали, что я вас в чём-то упрекаю. Как я могу упрекать вас, мистер Киркленд, после всего того, что вы для нас сделали». « Это такая мелочь для меня, – отозвался Артур, – не стоило о ней и упоминать. Я оказал вам небольшую услугу – избавил вас, как отца моего зятя, от этого наглого типа в феске, только и всего». « Садык Аднан, ловкий юрист, грозил мне судебным разбирательством, предъявив фальшивые расписки, и Романо обратился к вам», – продолжал Ираклий. « Да, якобы у вас остались неоплаченные долги перед турецкими рабочими, сотрудничавшими с вами во время экспедиции в Анатолии. Это было ещё до прихода к власти Кемаля. И вот объявился этот молодой юрист, что бы опозорить вас перед всем научным сообществом, а заодно бросить тень на всю историческую науку вашей родины. Это стоило мне некоторых затрат, и я в конечном счёте выиграл этот провокационный политико-экономический процесс, мои юристы блестяще доказали несостоятельность всех обвинений, предъявляемых мистеру Карпусису», – сказал Артур. « Правда, не бескорыстно, отец говорил, что одним из условий вашей помощи ему была передача некоторых археологических находок Британскому музею, но учёный совет в итоге одобрил и это», – заметил Романо. « Не важно, какой ценой, но теперь мне не грозит разорение, – промолвил Ираклий Карпусис, – и я собираюсь отправиться сегодня на охоту, как планировал. Хотя я прибыл сюда не за этим одним, но и данной возможности упускать не собираюсь».