Притворись, что ты не знал.

- Адам, ты любил когда-нибудь? - Почему «когда-нибудь»? - Говорит Адам, и Саули улыбается. - «Фак!»

I - Саули. Когда мчишься по ночному городу на бешеной скорости, придорожные пальмы сплющиваются, буквы на неоновых вывесках сливаются, приглушается визг покрышек, и ты словно остаешься в вакууме. Вокруг все проносится мимо, а внутри застывает - и никаких любовных переживаний - как ни теряй голову, при скорости двести в час любовь отступает на задний план. Саули несется по Сансет бульвару; Адам как-то сказал ему, - «тот, кто не любит скорость, не любит саму жизнь, да и не любил, вероятно, никого вообще». - Он щурится, крепче сжимает руль и сбрасывает скорость. Слепящий луч встречных фар - Саули съезжает вправо, к придорожным деревьям, готовый на все, чтобы от него уклониться, останавливается, и гасит фары собственного автомобиля. Вот и все, в этом маленьком четырехколесном приюте, в этой единственной во всем Голливуде только ему принадлежащей вещи, можно насладиться сигаретой, пока Адам не видит этого. За последние месяцы в журналах, по телевидению и в тусовке он столько раз слышал красиво пересказанный эпизод их с Адамом встречи, что сам уже засомневался в его достоверности. Память имеет свойство отбрасывать все неприятное, сортирует события, сохраняя счастливые и вычеркивая горькие мгновения, порой подключает воображение. «Голливудская Золушка Саули» - говорят о нем, и он делает все, чтобы соответствовать образу, соответствовать Адаму, никого не разочаровать, даже ведет дурацкие блоги, движимый самым естественным и невинным желанием – понравиться окружающим. Но у него ни черта не получается, и поклонники у него фальшивые, фанаты одного дня, готовые любить его сегодня в угоду Адаму и выкинуть сразу, как только они расстанутся. Настоящая же любовь принадлежит другому человеку, и Саули давно уже сомневается, что только настоящая любовь фанатов. Томми Джо Рэтлифф, маленький засранец, который имеет непонятную власть над его парнем, и заменой которому – Саули давно понял – он послужил. Со временем это как-то сгладилось, забылось, отошло на второй план, Адам погрузился в тусовки – вместе с ним, в проект нового альбома – с приглашенными музыкантами, и Томми исчез из их жизни. Так, по крайней мере, казалось Саули... Сигарета подрагивает в пальцах, он открывает окна, чтобы не задымился салон, и калифорнийская ночная прохлада касается щек. Это давно уже стало привычкой: уйти из дома, покататься, покурить, успокоиться. Главное – успокоиться, чтобы не показать обиды, чтобы улыбаться Адаму, легко со всем соглашаться, шутить, быть всем довольным. Первое время Саули терялся в их отношениях. Он колебался и не мог определиться в своих чувствах к Адаму, как-то не мог поверить, что собственная любовь к нему отличается от любви остальных миллионов фанатов. Любой из них, окажись на его месте, так же любил бы, ходил рядом, как марионетка, старался выглядеть, как можно лучше, улыбался и удерживал от прозорливых журналистов все подробности отношений. Каждый в гей-тусовке сразу полюбил бы Адама. Да они априори любили его! Какое-то время Саули барахтался в эмоциях, как в тумане, пока ситуацию не прояснил ни кто иной, как Томми Джо. Они тогда только съехались, и Томми Джо просто зашел однажды вечером, зашел в дом Адама, как к себе, не пользуясь дверным звонком, ногой помог входной двери закрыться и поприветствовал изумленного, появившегося на шум Саули, кивком головы. - Адам скоро будет, - сообщил Томми, поигрывая компакт-диском, и отправился на кухню. Саули присоединился к нему, сел за центральный длинный стол-стойку на один из барных табуретов и принялся наблюдать, как Томми Джо достает подставки для стаканов, стаканы, пиво. Он вполне чувствовал себя хозяином положения. Вот тут-то Саули и выбрался из тумана и попал в старую, как мир, западню ревности. Вернулся Адам, и они начали обниматься. «Фансервис», на который Саули поначалу не обращал внимания, вне сцены оказался довольно неприятным жизненным моментом. Он считал себя слабо ревнивым человеком, пока не увидел стоящего на цыпочках Томми Джо и Адама, с удовольствием вплетшего пальцы в его волосы. Осталось чувство, что только его присутствие помешало им поцеловаться. Адам принес еду из Тако-Бэлл, какую-то мексиканскую жирную отраву, которую Томми воспринял с бурным восторгом – оказалось, это его любимое блюдо. Томми принес концерт Мадонны, один из тех, которые Адам прокручивал в детстве тысячу раз и давно мечтал снова увидеть. Идиллия. Ну, где-то здесь все и началось. В свободное время, - а его у Саули было много – он просматривал видео, фанарт и сомнительные произведения группы людей, называвших себя «Адомми» и «Гламберты», потом перешел к Твиттеру. Некоторые моменты стали проясняться. Например, он вспомнил, как Адам попросил его подождать в баре, пока он решит какие-то дела. - Я здесь надолго? – Спросил тогда Саули. - Пока спагетти не закипят, - ответил эпатажный, но слишком педерастичного вида мужчина. Саули списал все на свой английский и не придал значения. Оказалось, над ним посмеялись, и довольно злобно. Адам же в тот момент ничего не возразил. Сигарета дотлела в руке. Он с горечью и отвращением смотрел на свои ногти, покрытые черным лаком. Также он смотрел на свои волосы, неделю назад осветленные в салоне на Лас Палмас – Адам просил его об этих «незначительных» мелочах. Саули выкинул бычок, закрыл окно и уронил голову на руль. II – Адам. - Я в молодости обожала европейцев. Не еврей, конечно, но хороший мальчик, кажется, любит тебя. Да, Адам? - Прости, что? – Адам поморщился и плотнее прислонил к уху телефон, как будто это могло помочь собраться с мыслями. Саули снова где-то гулял. В принципе, у него был достаточно плохой английский, чтобы держаться подальше от журналистов и неприятностей... - Адам, ты там уснул? - Нет, мама, и да, наверно он любит меня, кто ж теперь поймет. До «Идола» можно было сказать, что кто-то любит его, а теперь любили все, но любили свои собственные о нем представления, деньги, славу. Любили совать нос в его личную жизнь. Могло ли так случится, что Саули действительно любит? Сначала им было классно в постели, тем более, что встречались они не часто, и отношения не теряли новизны. Саули уезжал, приезжал, маячил где-то, по большей части, в вирте... Зато Томми был всегда на виду. Скромный, непритязательный и вечно благодарный, который сказал перед АМА «можешь делать со мной все, что захочешь». И это разрешение словно бы навсегда осталось в силе. Адам принял вседозволенность и беззастенчиво ею пользовался на каждом выступлении... в ущерб себе. Нет, ему нравились собственные концертные фотки с откровенно топорщащимися на ширинке брюками, просто яйца порой «звенели». Когда появился Саули, лавина обрушилась на него. Замечал ли он что-либо? Если и так, ни одного намека или упрека в свою сторону Адам не слышал. Сейчас они жили вместе, и Саули был удобным, может, даже слишком, Адам забывал иногда, что они съехались. Саули был неизменно стильным, открытым и сексуальным, не терял голову, думал о карьере (своей) и как-то сказал шутливо, - «Жаль, что Майкл скончался, а Элтон такой моногамный, а то бы можно было устроить маленькое шоу». - И они хорошо посмеялись, подкалывая друг друга: «кого бы ты трахнул?» и «на сколько процентов это бы подняло/понизило твой рейтинг?». D&G - явный взлет, антисемит Гальяно – падение. Адам угорал, пока не услышал «трахнуть твоего гитариста». Конечно, он не сорвался, но так рьяно не доказывал гетеросексуальность Томми, наверно, даже сам Томми, спасаясь от возбужденного Сутана. - Он чем-то похож на Томми, верно, Адам, даже забавно. Все эти татуировки... – из динамика донесся мелодичный смех матери. Томми. После тура Адам не позволял себе думать о каких-либо чувствах к Томми. Конечно, он хотел его, просто пока не мог получить. Гитарист был в списке его долгосрочных целей. Это как: Грэмми, мультиплатиновый альбом, Томми Джо Рэтлифф, второй мультиплатиновый альбом, еще Грэмми, звезда на аллее Cлавы... Иногда Томми писал в своем Твиттере поистине педерастическую чепуху. Он мог запостить каких-то собачек и умиляться им, признаваться в любви музыкантам. Вероятно, как и предупреждал Маркус, Голливуд влиял на Томми, но Адаму это было только на руку. Подвид «натуралы». Адам точно знал: попытайся кто-то с членом поцеловать взасос его отца – лежал бы в больнице и принимал жидкую пищу, пока не срастется челюсть. Томми же был похож на бесхозного щеночка, которого, помните, мама в детстве запрещала заводить, потому что за ним нужно ухаживать. И она была права: его нельзя взять просто на «поиграть». За ним придется ухаживать. Приближаясь к тридцати, Адам хорошо осознавал это и немного побаивался. Сейчас в его жизни шел этап, когда требовалось максимум свободы и комфорта. Он писал альбом, именно такой, который хотел написать всю жизнь, именно так, как хотел. Он был поглощен и увлечен, и не допускал совершенно никаких лишних переживаний и растраты чувств на что-либо, кроме творчества. Саули, веселый, независимый и полный сексуальных фантазий, такого и не требовал. Они просто тусовались в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Майами, Европе, Голливуде. И вместе с тем, Адам понимал, что их отношения – именно этап в его жизни. Чего-то неизменно не хватало. Зато альбом получался свыше всяческих похвал, строки каждой песни отражали его внутренний мир, желания, мысли – обещание записать очень личный альбом Адам держал. Та песня об одиночестве словно выпростала его душу напоказ. Это было... опасно. И немного болезненно. В конце концов, в две тысячи одиннадцатом году обнаженное тело воспринимается лояльнее обнаженной души. Особенно в Голливуде, где все, как один, улыбаются. Неизменно счастливы. - Так вы приедете на Рождество, да? - Приедем, мама, приедем, - ответил он рассеянно, ощущая легкие угрызения совести от того, что почти весь разговор с матерью витал в своих мыслях. - Ладно, дорогой, мы все тебя целуем. Ну и твоего мальчика. Я так рада, что ты больше не один! Я переживала за тебя! Одинокие люди... - Я вас тоже целую. Я тоже рад! Пока, мама. Одинокие люди. Адам замечал, что талантливые люди умирают, в основном, в одиночестве. «Любовь» фанатов питает тщеславие, поднимает настроение, но не может спасти от той щемящей тоски, которая гоняет ночами по дому, гостиничному номеру, не дает спать, толкает одних – к безумствам, других – к алкоголю и наркотикам. Адам вдруг ощутил необоримое желание увидеть Томми. Сутан недавно прислал ему дурацкую, ужасного качества фотографию с жирафом, но у Томми на ней было такое лицо! Адам рассматривал его битый час, как что-то родное, насильно от него отлученное, и внутренне хохотал, видя, как отросли на добрые пять сантиметров корни волос натурального цвета - веселая чернота фальшивого блондина, но Томми она совершенно не портила. Потом приехал Саули. Адам запостил линк на его фото с ребенком в Твиттер. Фото с жирафом он сохранил в папке, заведенной еще с момента прослушивания Томми на басиста. Сначала она называлась ТоммиДжо, потом просто Томми, пока, наконец, не была переименована в Глиттербэйби. Вес папки приближался к двум гигабайтам. III – Томми. Томми скучал, кажется, с того момента, как Глэмтур завершился. Нет, он, конечно, отдыхал и наслаждался тем, что раньше было недоступно. Но Адам – человек-зажигалка, с ним рядом всегда что-то происходит, а Томми так нравилось его провоцировать. Началось все давно и невинно - с концертов. Работу ведь можно выполнять по-разному: воспринимать, как долг – или отдаваться полностью. С Адамом Томми выбрал второй вариант. Ощущать его эрекцию после поцелуев на концертах – то же, что осознавать: кумир миллионов выбрал тебя, хочет тебя и не стремится это скрывать. «Адоммия» фанатов, кажется, оказалось заразной. Томми уже не только ждал, что сделает Адам, но и в открытую его соблазнял, подталкивал, подначивал сорваться. Секс на сцене был их общей тайной сексуальной фантазией, правда, поделенной с фанатами. Но фанаты не мешали. Томми их даже любил немного. Мешал Саули, улыбчивый европейский кретин, внезапно появившийся на горизонте, и слишком надолго, по мнению Томми, застрявший возле Адама. Сам Томми почти не улыбался и с Саули поддерживал вежливо-нудный разговор только при Адаме, да и то, в случае крайней необходимости. Больше всего бесило, что Саули не ревновал, не видел угрозы и воспринимал его, как какой-то предмет интерьера, призванный поднять популярность Адама. Теперь же, когда финн переехал в Калифорнию, они с Адамом почти все время проводят вместе. Работа и Саули постепенно отбирают у него Адама. Последний разговор о Саули оставил странное чувство. Они оба подпили и немного повздорили из-за невнимания Адама к нему. - «Делать мне нехер». – Думал Томми, можно сказать, он устал держать себя на грани каких-то позиций, маневрировать, сомневаясь. Но верного решения все не было, и приходилось продолжать карнавал. - Саули мне, как брат. - Мне тоже. – Рассеянно ответил Адам. - Кхм... - Мне он тоже очень дорог. Позже они обыграли тему для фанатов в Твиттере. Но Томми пришлось притворяться, чего он делать терпеть не мог. Дерьмо. В разговорах о финне никогда не было пользы; они словно месили воду в ступе: Томми и его пиетет к Саули, Адам и его любовь к Саули. Они зачем-то тут же посмотрели отрывок «Большого брата», где Саули рыдал над результатом голосования. Томми бы поржал, но Адама, который и сам участвовал в «шоу на выбывание», это растрогало. Он пустился в воспоминания, и с темы Саули они съехали; словно с гребаной горки в детстве они съезжали с нее раз за разом. Когда Сутан только увидел Саули, он сказал, - «Адам заглянул в бар, нашел невысокого стройного крашеного парня с татуированной от запястья до плеча рукой, и влюбился». – Томми тогда дышать перестал, сидел, опустив голову, и ждал реакции. Но Адам промолчал. Томми давно просчитал свои преимущества и хорошо их использовал. Главное – уметь ждать. Все эти «саули» проносились мимо Адама поездом. Хотя и не скорым, но это, вероятно, из-за расстояния и относительной моногамности последнего. Чем она была - вынужденной мерой безопасности - при желании Адам мог менять партнеров с любой частотой? Но Томми уверен: нет. Это - внутренний стержень Адама, молодчаги, отличника, хориста, выросшего в дружественной семейной атмосфере, скорее всего, даже с субботними походами в синагогу. Томми ждал «Trespassing» и тура в его поддержку, как глотка кислорода, в дороге он был дорог Адаму как константа – в их кочевой жизни было мало постоянного. Переезды, концерты, поцелуи, общие трапезы, а иногда даже сон – они сильно сблизились за то время, особенно духовно, а бойфрэндам здесь не место. Любой парень, таскающийся за своим любовником в турне, становится похож на женушку-наседку. И обесценивается. Томми научился неплохо чувствовать Адама и старался быть рядом, когда тому тяжело или одиноко. Томми и сам не знал, зачем это делает. Адам настоящий от сценического отличался лишь отсутствием макияжа. Он не лишался своей манкости, звездная болезнь его не коснулась. Это был свойский парень, вдохновленный и вдохновляющий, открытый настолько, что херачил прямо в Твиттер о своих диетах и проблемах с кожей. Но кому это было важно! Явно не тем, кто хоть раз посмотрел в сияющие глаза Адама – даже через монитор - когда тот говорил о своем новом альбоме. И не тем, кто хоть однажды слышал его песни – даже в записи. Однако секрет успеха Адама не только в невероятном голосе (кто, скажите, ждет сейчас сингла Сюзан Бойл) – у него множество составляющих, одна из которых – сам Томми и их мифические отношения, которых, вроде бы, и нет, но которые, определенно, существуют. Их «пара», лелеемая фанатами, успешно бьет все рейтинги популярности, а любой жест Адама к нему, и наоборот, расцвечивается разными красками, обрастает намеками и недомолвками до такой степени, что Томми теряет способность адекватно воспринимать происходящее. Зато он очень хорошо воспринимает сексуальность Адама - ни одна телка на него в жизни так не набрасывалась, и, зная привычку Адама жить на сцене, Томми уверен: это – не игра в страсть. Адам горяч, вероятно, даже больше, чем показывает. Но Томми сопротивлялся. Они были близки друг с другом, как ни с кем в этой толпе дружелюбно настроенных музыкантов Адама, его обаятельных и веселых танцоров, гримеров, ассистентов, декораторов. Со всеми серьезными идеями, проблемами и вопросами, личными переживаниями Адам шел к Томми, а Томми – к Адаму, но именно Томми установил эту маленькую тонкую стеночку, которая делала их друзьями, сообщниками и любимыми братьями. А Адам ее не нарушал, даже когда они, процеловавшись на сцене весь вечер, всю ночь пили вместе, заигрывали друг с другом, и остальные музыканты многозначительно переглядываясь, оставляли их наедине, возбужденных, с горящими глазами, Адам ничего не предпринимал, а Томми его не подталкивал. Он сомневался, а Адам не торопил и не давил на него. Ситуация постепенно двигалась сама к единственной возможной развязке, но появление Саули разрушило естественный ход вещей, и Томми тут же решил, что так оно должно и быть, и охотно уступил Адама, а Адам, чувствуя его настроение, не стал сопротивляться. Сейчас Томми с возмущением ощущал себя вытесненным, он перестал контролировать ситуацию, у него отобрали больше, чем он готов был отдать: он отдавал Адама-любовника, который, по сути, никогда ему и не принадлежал, но теперь лишился и Адама-друга, и Адама-брата, и Адама-наставника. Уже было дико представить, что Адам целует его, красит ему ногти, да, черт подери, Томми уже не звонил и не писал ему на телефон без причины или необходимости, а на его Твитты Адам перестал отвечать. Путешествие с Лиз в Мексику, которое должно было успокоить и направить в нужное русло, только распалило Томми, и порой он едва боролся с бешенством, натыкаясь на Лиз то тут, то там. Она не давала ему прохода, мешала дышать, и Томми, чтобы не сорваться, то и дело вынужден был напоминать себе, что сам ее пригласил. Но сильнее всего напрягала не Лиз, а ночные кошмары, виной которым, считал Томми, послужил один случай. Как-то он валялся на диванчике в гостиной Адама и ждал, пока тот сделает мэйкап. Зная, что перфекционист Ламберт закончит не раньше, чем через час, Томми решил посмотреть один из фильмов, но наткнулся только на огромную коллекцию гей-видео на полке. Можно было бы взять лэптоп, вечно пылящийся на стеклянном столике, и найти что-нибудь гетеросексуальное, но Томми почему-то решил, что гей-порно с натяжкой покатит, как фильм ужасов. Именно в Мексике он очень пожалел об этом решении, просыпаясь с криком от будоражащих ночных кошмаров - жирно смазанный крепкий член проникает в беззащитную задницу изящного блондина - и пугал Лиз. Девушка вскакивала, обнимала его, и возбуждение сразу отступало. Лиз не сердилась, чувствовала себя виноватой, считая кошмары Томми последствием неудовлетворенного желания. Она прочла о сублимации в методичке Мормонов и постаралась направить нерастраченную сексуальную энергию Томми в другое русло. Он злился, отвергал предложения совместных приготовлений ужина и пробежек по парку, участии в мексиканских уличных танцах и прочее. Лиз не оставляла попыток; каждый раз, натягивая плотную ночную сорочку до пят, она испытывала благодарность: Томми такой сдержанный; что он не испытывает к ней сексуального влечения вообще, Лиз просто не приходило в голову. По мнению Томми, Лиз была смехотворна, особенно когда излагала, что такие люди, как Адам, попадают в ад и геену огненную, и горят там. Томми посчитал, что адом была их поездка. Он вернулся домой вымотанным и издерганным морально и разбитым физически, ответил на твитты фанатов, тоже чувствующих разлад «Адомми» и безмерно обеспокоенных, заверил их, что никуда уходить не собирается и не поверил глазам, получив ретвитт от Адама, к которому даже не обращался. Такая простая вещь, как ответ Адама, довела его чуть ли не до экстаза. Он несколько дней находился в приподнятом настроении и, наконец, смирился с тем, что только присутствие Адама ни то, что делает его жизнь полной, а просто делает его жизнь. IV - Встреча - Тебя совсем не видно! – Сказал Айзек по телефону. - Заглянул бы, мы страшно соскучились! И вот, достаточно было Софи открыть дверь, обнять его и сказать, - А вот и наш мальчик Томми! - И он почувствовал себя дома. Томми сидит на кожаном диване и пьет пиво в гостиной Айзека и Софи, а они смотрят на него с нежностью, словно вновь обрели любимого нашкодившего ребенка. - Так что это было, Томми, медовый месяц? – Айзек посмеивается, а Софи совсем нет, она ждет, что он скажет с видимым напряжением. - О, черт, я даже не знаю, как это назвать, - Томми вдруг прорывает на хохот. - Какой-то ужасный порыв. Наверно, таких паршивых каникул у меня никогда еще не было. Софи подходит, такая серьезная, садится рядом и берет его за руку, - бедный наш мальчик, ну не расстраивайся, оставайся сегодня у нас. Хочешь? - Можно. – Томми совсем не против остаться с этими милыми людьми, которые о нем позаботятся. Последние ночи он не мог уснуть, ходил по дому сомнамбулой, смирялся, заваривал кофе, брал одну из гитар и погружался в музыкальный транс, играл, интерпретировал. Черт, он даже пытался петь, но быстро бросил это. Петь после Адама казалось кощунством. - А давайте напьемся? – Предлагает Айзек. Томми пожимает плечами, и Софи идет к бару за чем-нибудь покрепче. - Какие здесь новости? Я совсем выпал из жизни, вернулся домой, а чувствую себя потерянным. - Новостей нет, тебя не было, Адама не видно месяцами, даже почти не слышно. Иногда возникает чувство, что Глэмтур мне снился. Да, у Томми тоже иногда такое чувство. Он берет айфон и проверяет Твиттер, но там затишье. По крайней мере, нет того, что он хотел бы видеть. А что он хотел бы видеть? - Виски, - говорит Софи. - Со льдом. И я не разбавляла. Томми принимает стакан. - Пойдет. С Лиз мне дозволялось пить только сок. - А фотографии есть? – Софи обожает рассматривать фотографии. - Одна. С жирафом. - О, мы видели, Томми, какая прелесть! Вдруг в дверь звонят, и Томми расстраивается, он совершенно не хочет видеть сейчас чужих людей, быть вежливым, давать автограф. - Ну вот, нам было так по-семейному спокойно, кого принесло, мы, разве, ждали гостей? – Сетует Айзек, и Софи идет открывать. Она такая приятная, удивительно добрая, если бы Томми пришлось жениться, он предпочел бы кого-то наподобие нее. – Айзек, ты не собираешься разводиться с Софи, я бы тогда на ней женился? - Спрашивает он и получает подзатыльник. - А вот и наш мальчик Адам! – Раздается из холла голос Софи, - привет, Саули. – И Томми застывает, широко раскрыв глаза от изумления, вцепившись в стакан. Хлопает дверь, он вздрагивает и несколько мгновений - пока не замечает, что Айзек с улыбкой рассматривает его - взбивает челку свободной рукой. Томми фыркает: это же просто Адам, а он сейчас похож на девочку, к тому же, влюбленную. Айзек ему это еще припомнит. Но Айзеку можно доверять, он всегда на стороне Томми, как и Софи. Софи никогда не скажет «а вот и наш мальчик Саули». Саули – чужак, какие бы отношения ни связывали его с Адамом, в их «семье» он всегда будет гостем. - А у нас тут как раз Томми. - Я знаю, - говорит Адам, и Томми слышит его голос впервые за черт знает, какое время, - я увидел его машину. Айзек приподнимает бровь и усмехается, а Томми не замечает этого. Он не успел опьянеть, но чувствует себя странно: возможно, из-за бессонницы, он чувствует себя хрупким, почти стеклянным и сжимается в углу дивана. Наконец, в дверях появляется мистическая фигура Адама, одетого во все черное. Похудевший, он кажется выше. Волосы зачесаны назад, оставляя лицо открытым, оно почти не изменилось, но приобрело какое-то новое выражение, и Томми пока не может его прочитать. Если не считать маячащего рядом Саули, картина идеальна. – «Какой он стал?» - спрашивает себя Томми, - «чужой». – От этого больно. - Привет, - говорит Айзек. - Привет! – Отвечает Саули, Адам улыбается, пожимает Айзеку руку, хлопает его по плечу и идет к дивану. Томми сидит, не шевелясь, как дурацкая стеклянная кукла, Адам подходит почти вплотную, останавливается и внимательно рассматривает его, проводит рукой по отросшим волосам, давно не видевшим краски, берет за подбородок и приподнимает его голову, заставляя посмотреть себе в глаза. – Что-то случилось, Китти? - Виски, - выдавливает Томми и опускает ресницы. Адам недоверчиво смотрит на запотевший стакан, полный виски и льда, но отпускает Томми, напоследок проведя пальцами по его щеке. Томми снова может дышать, он отпивает сразу полпорции, лед стукается о зубы, и комната обретает цвета, запахи, звуки. У Адама новая туалетная вода, Софи предлагает выпивку ему и Саули, Айзек включает тихонько радио, и все рассаживаются вокруг низкого столика со стаканами в руках. Томми ловит на себе изучающий и пытливый взгляд Саули. Быть может, это игра света, но ему кажется, что кожа Саули выглядит немного оранжевой. – «Наверно, Адам зовет его «Солнышко»», - Томми становится неудержимо и до неприличия весело. Ржать, глядя на Саули – не лучший вариант, финн сразу чувствует себя мишенью и вопросительно приподнимает бровь. Томми замечает, что привлек внимание всех и находит единственный возможный выход. Он лезет в карман джинсов и извлекает небольшой прозрачный пакетик. – Подарок из Мексики. - Он ждет чего угодно, то только не того, что Адам, повысит на него голос. - Рэтлифф, ты что, пер это через границу?! Совсем больной? - Лиз провезла, - говорит Томми. Она думала, это лечебный чай. Софи хватается за голову, Айзек за стакан, а Адам продолжает взглядом метать молнии. У Саули нечитаемое лицо, пожалуй, он не понял, что происходит. - Да расслабьтесь вы, я пошутил. Это из Восточного Голливуда. На дне должно быть несколько скрученных. Потом они пьют и балуются хорошей травкой. Толстосумы Восточного Голливуда знают в этом толк, Калифорния открывает Томми новые грани удовольствий. Еще пару лет, и его вряд ли уже можно будет чем-то удивить, но сейчас он взял всего пару затяжек, а сердце уже колотится в два раза быстрее, и к горлу подступила радуга. – Адам, - просит он, - ты бы мог спеть что-нибудь из нового? Доля секунды – и лицо Адама меняется, приобретает то самое вдохновенно-счастливое выражение, которое Томми так хорошо помнит, и без которого так скучал. От него начинает исходить сияние, почти буквально, и все вокруг моментально заражаются этим. Айзек выключает радио и садится за барабанную установку. У Софи загораются глаза. – У меня гитара в машине, - говорит Томми. – Сейчас принесу. – Он вскакивает с дивана, счастливый, готовый бежать - ноги сами несут его. - Постой, - просит Адам, - я с тобой, проветрюсь немного. - Он поднимается и целует Саули в щеку, придерживая за плечо, и тот остается сидеть на месте. – «Интересно», - думает Томми, - «они так и общаются – жестами»? Томми идет вперед, не оглядываясь, но чувствует Адама кожей. Тело должно подчиняться мозгу, но оно почему-то вышло из-под контроля. У него своя память, и самым естественным и желанным для него было бы находиться вплотную к Адаму. Наверно, Томми одиноко. Наверно, просто хочется, чтобы обняли. - Как там Мексика? - Ужасно, - отвечает он совершенно искренне. - Даже с Лиз? - Особенно с ней. Адам смеется и вдруг шлепает его по заднице, как делал это раньше, на сцене. – Ты точно все еще натурал, Рэтлифф? – Томми, улыбаясь, разворачивается и замахивается на него, но Адам ловит его за руку и не отпускает. Они идут дальше вместе, и это кажется естественным – они снова обрели друг друга. *** Саули попросил ноутбук у Софи, и теперь сидит и смотрит на световую инсталляцию монитора. К счастью, супруги Карпентер отвязались от него со своим вынужденным гостеприимством. Он взял не пару затяжек, как другие, но этого все равно недостаточно, чтобы не обратить внимания, что твой парень только что ушел с другим. Сначала они чуть не попали в аварию, потому что Адам внезапно решил, что ему срочно и совершенно необходимо заглянуть к Айзеку, теперь еще это. Стоит появиться Томми Джо, и все встает с ног на голову. То, что казалось устоявшимся, оказывается хрупким, аморфные вещи выдвигаются на передний план, и Адам превращается в незнакомца. Томми показался ему неинтересным, растерянным, каким-то выцветшим, с синяками под глазами и волосами, нуждающимися в услугах парикмахера, но Адам смотрел на него с тем же восторгом, что и на свои новые песни, потому что мир Адама – музыка, а Томми – часть этого мира, в то время, как он, Саули, остается просто красивым мальчиком. Вернулись они не скоро, и такие счастливые, что на поддержание добродушной маски он вымотал все душевные силы. У Томми новая гитара, не из тех, чьи фото он недавно размещал в Твиттере. - Я думал, Томми представит нам Джимми или Курта, - словно отвечая на его мысли, говорит Адам, - но у него уже новое приобретение. - Да, это становится похоже на фетишизм, подключается Айзек, никогда не упускающий шанса подколоть Томми. – Ты с ними что-то делаешь – или... - Да идите вы! – Томми откидывает челку и начинает говорить, - вы просто не представляете, что значит смотреть на игру Кобэйна или Хэндрикса, держа двадцатидолларовую гитару в руках, стоя в начале своего пути... – Саули не слушает дальше, он только с болью замечает, как сейчас Томми, возбужденный, взволнованный, с горящими глазами, похож на Адама, рассуждающего о своей музыке. Если бы все это происходило в Финляндии, он бы не задержался здесь ни одной лишней секунды, нашел предлог и уехал, потому что такие моменты не забываются, они накапливаются, заселяются в ваши мысли, в ваш дом, в вашу спальню, укладываются барьером по центру постели – и вот, однажды утром вы уже просыпаетесь, раскатившись по разным ее сторонам. Но они в Голливуде, и идти ему совершенно некуда. - Что спеть? - Спрашивает Адам, но Томми молчит, скромный, как и всегда. - Давай по порядку, - просит Айзек, - мы давно не виделись. Помню, я читал в твоем интервью, что альбом получается очень личным. Восстановим пропущенные события? - Ладно. Вначале будет немного депрессивной музыки. Первую песню я писал почти сразу после тура, когда чувствовал себя довольно одиноким и опустошенным. Но сейчас уже все в порядке, - добавляет он и улыбается Саули. Адам начинает петь, и его музыканты сразу подстраиваются, давно уже привыкнув действовать, как единый механизм. Айзек в который раз поражается красоте голоса Адама, а Томми становится тяжело дышать, когда тот поет, - «Все время Я пытался притвориться, Что не важно, Если я был одинок»* - потому что вместе с песней в него вливается чужая боль. Потому что он, хотя никогда и не обещал Адаму ничего, кроме музыки, после тура, по сути, бросил его без поддержки. И, хотя он прочел только потом между строк в интервью Адама для Out100, как, на самом деле, нелегко далось ему это время, в душе Томми всегда и сам это знал. Сейчас он особенно остро прочувствовал свою вину за то, что сбежал тогда, оставив Адама одного разбираться в растрепанных чувствах, виновником которых послужил. И самое простое и правильное теперь – забыть об этом, сделать вид, что ничего не было, притвориться и порадоваться, что у Адама есть такой прекрасный - Саули, но Томми так уже не может. Он не может отдать Адама, он не хочет видеть Саули ни сейчас, ни в предстоящем туре, ни рядом с Адамом. Он хочет подвинуть Саули, но, как и всегда, не уверен, что готов встать на его место. Это так потрясающе эгоистично, что осталось только рассмеяться над собой. - Томми! – Говорит Адам прямо над ухом. - А?! – Он вздрагивает. - А?! – Передразнивает Адам, - в чем дело? Ты играть перестал. Томми тут же вспоминает, что во всем, что касается музыки, от Адама пощады не жди, и заталкивает все мысли подальше. Песня прекрасна. В исполнении Адама прекрасно все, но это настоящий хит, над которым фанаты будут проливать слезы и превращаться в желе ни один год. Это песня, достойная голоса Адама, они все прониклись и восхищенно молчат. - Что это ты делаешь? - Спрашивает Адам, отбирая айфон у Софи. Надеюсь, ты не собираешься выкладывать это на ютьюб? - Ну, ты спой еще несколько, а там уж я решу, что с ними делать. Адам смеется, обстановка разряжается, но Томми понимает, что сегодня не готов слушать еще какие-то песни. Пожалуй, эта слишком его зацепила. Одиночество – вечная тема с приходом популярности. Тысячи фанатов ничем не могут помочь, друзья постепенно отдаляются. Как ни пытайся сохранить прежние отношения, между вами уже такая пропасть, словно вы живете в параллельных мирах. А в публичных местах он старается теперь лишний раз не показываться. Очень сильная песня. А он ведь совершенно не представляет, что делать на Рождество. – Ты победил, - говорит он Адаму. - В чем на этот раз? - Я читал интервью. – Томми цитирует почти дословно, - «Кем бы вы ни были, я надеюсь, вы сможете найти себя в моих песнях. Если это случится, я победил». - Вот, значит, как. Томми Джо Рэтлифф читает мои интервью и нашел себя в моей песне. - Казалось, Адам разозлился ни с того ни с сего. – Тебе - одиноко? - Случается, - сухо отвечает Томми. – Каждый раз, когда у них с Адамом не гладко, окружающие словно перестают существовать. - Так дай мне знать, когда это случится в следующий раз. - На Рождество, - бросает Томми, не подумав. Он уже тоже подрастерял дружелюбие и позитив. - Ну, так приезжай, моя мама будет счастлива видеть и тебя. Томми не кажется, что Саули вздрагивает - это слишком очевидно. *** Они оставляют гостеприимный дом Карпентеров под утро. Светать еще не начало, ночной воздух теплый, и Адаму нравится медленно ехать по улицам, опустив стекла. Саули дремлет рядом. Еще с утра это было совершенно естественно, то сейчас он думает, - «а что, если бы это был Томми?» Несколько часов назад, на улице, он поцеловал Томми Джо. Словно обстоятельства нарочно совпали для дежавю: Томми с гитарой, тусклый свет фонарей, похожий на софиты – все это вернуло их на сцену. И Адам даже не мог списать свой порыв на опьянение. Он был трезв, когда подрезал какие-то автомобили, чтобы подъехать к дому Карпентеров, потому что вдруг заметил машину Томми на их стоянке. Ведь после тура он говорил себе тысячу раз – держаться от Томми подальше, успокаивал себя, отгораживался цинизмом, но стоило им встретиться – и все началось заново. Томми мог бы сдержать его порыв, но он на него ответил. А сейчас Софи, наверное, уже рассказала ему сказку на ночь, и он видит сладкие сны, в то время как Адам не угомонится еще часов двенадцать. Он уже наметил график гастролей, но все еще не решил, пригласит ли с собой Саули. Зато он пригласил Томми на Рождество. Вопреки подозрениям Адама Томми не спит. Это даже хуже, чем прошлыми ночами, и он уже проклял решение остаться в чужом доме – в своем он хотя бы мог играть до утра. Софи перекинула видео, но он все еще не готов его посмотреть. V - Муза Катри сожалеет о нем, - это понятно даже по голосу, - и несет какой-то бред. А он уже сожалеет, что позвонил ей. - Знаешь, чем отличается жалость от милосердия, Саули? - Если ты пытаешься сказать, как тебе меня жаль, можешь не утруждаться, я уже понял. - Я имею в виду не себя, а тебя. Жалостливые люди рыдают над голодными детьми, а милосердные их кормят. Ты прощаешь Адама из милосердия и подставляешь вторую щеку. - «Какая же она идиотка!» - Саули пару раз глубоко вздыхает, чтобы не сорваться, но не удерживается от грубости. – Я прощаю Адама, потому что люблю. И подставляю совсем не щеку, если до тебя еще не дошло. - Ну, и что ты хочешь от меня услышать? - Да не знаю я, черт! Скажи, что мне делать. Я слишком долго сдерживаюсь, понимаешь. Чувствую, что вот-вот потеряю контроль. - Почему бы вам не поговорить? - А что это изменит? Он этого Томми... этого Томми Джо... - Можешь говорить громче? Я ни черта не могу разобрать, что ты там бормочешь! - Скоро у них турне в поддержку альбома! – Почти орет Саули, - и если они собираются проделывать то же, что в прошлый раз, мне лучше сразу... - Да не будут они ничего проделывать! Я читала интервью. Адам сказал, что собирается сконцентрироваться на музыке. - Он и сейчас где-то на ней концентрируется. - Послушай, не накручивай ты себя! Выпей что-нибудь и ложись спать. - Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо, Катри. - Звони мне в любое время, - отвечает она и отключается. - «Выпить что-нибудь и лечь спать». – Да он почти весь день не вылезал из постели! Но с выпивкой, пожалуй, не такая плохая идея. Саули бредет к бару и наливает себе чистой водки. Не разбавлять? Итак слишком горько. Он закидывает колотый лед в стакан, доливает энергетика. Когда твой мир рушится, а ты ничего не можешь изменить, хочется причинить себе боль. В душе ты знаешь, что это не твоя вина, но все равно наказываешь себя. Саморазрушение манит. Кто-то сбривает волосы или играет с лезвием, кто-то перестает есть, другие пускаются во все тяжкие. Саули еще не начал падать вниз, но аккуратно нащупывает первые ступеньки спуска – он достает новый саундтрек Адама и засовывает диск в музыкальный центр. Эта песня ему ненавистна. Если “Outlaws of Love”, написанная о них с Адамом, и о таких, как они, вызывает восторг, душевную боль и невольные слезы, то «Better than I Know Myself», над которой Адам работал день за днем, кажется в записи слишком выхоленной, безликой, как фотография, доведенная до идеала в фотошопе. Однако когда Адам поет ее вживую, Саули становится невольным свидетелем раненых чувств, душевных метаний, боли, источником которых являлся другой человек, другой мужчина, и ему хочется кричать - он достаточно хорошо знает Адама, чтобы ни только трактовать песню, как задумано, но и читать между строк. И хотя он уверен, что Адам не спит с Томми, и даже не спал, так только хуже – кто не знает, насколько желанно недоступное. Колонки везде: на выступе над камином, стенах, книжных полках и даже на потолке. – «Я никогда не оставлю тебя», - звучит из каждой голос Адама, - «не важно, что я сказал». - Саули залпом опрокидывает в себя выпивку, давится ледяным крошевом, закашливается, вытирает мокрые щеки. *** «ТакоБэлл». Зачем его принесло сюда вечером одного – Адам и сам не знает. После встречи с Томми у Карпентеров он дарит фанатам «Better than I Know Myself» - скидывает линк на полную версию песни через Твиттер и получает миллионы восторженных отзывов. Саундтрек появляется в музыкальных магазинах. Сбывшаяся мечта. Но он не находит себе места, ничего не ест, не замечает Саули и проводит почти все время в студии. Он пишет песню, очень странную, ранящую и чувственную, но теперь это не депрессия, а что-то совершенно иное, полное контрастов и противоречий, тяжелое и воздушное одновременно, словно ты плачешь, но от восторга и предвкушения. Пожалуй, Томми Джо можно назвать его музой. Жестокой музой. Он сидит за столиком лицом к стене, надвинув бейсболку как можно ниже, чтобы скрыть лицо, и пожилая толстая официантка посматривает на него с подозрением. По счастью в зале довольно пусто: несколько мексиканцев в разноцветных шляпах, настолько широкополых, что вся компания плотных невысоких мужчин напоминает грибы, трое немолодых мексиканок через пару столиков – с ними кабальерос заигрывают, охранник и официантка. Адам немного расслабляется, когда она приносит меню – это просто усталая женщина, которая вымученно улыбается, произносит традиционное приветствие с сильным испанским акцентом и не подает признаков фанатизма; она, наверняка, предпочитает поп-музыке кумбию и регатон, и, в отличие от него, потратившего многие часы на получение танцевальных навыков, умеет лихо крутить задницей от природы. - Что вы будете пить? - Воду, пожалуйста, и я готов сделать заказ, - говорит Адам и улыбается, потому что перед глазами счастливое лицо Томми с похотливым и алчным выражением, и его губы, когда он произносит «это». Чертовы незабываемые губы Томми Джо! Их естественный цвет нежно розовый, но еда в Тако Бэлл довольно жирная, и они быстро становятся розово-блестящими. Их хочется облизать, и Томми облизывает. Адам думает, что если бы Томми играл не на струнных, а на духовых, было бы совершенно невозможно сосредоточиться на пении. Он замечает официантку, которая все еще ждет заказа. - Простите. Я буду «кранч рап суприм». - Спасибо за ваш заказ, «кранч рап» будет готов в течение десяти минут. – Она становится приветливой - вероятно, приняла улыбку клиента на свой счет. - Спасибо, - говорит Адам. Вот он и заказал «это» - любимое блюдо Томми Джо. Он сам не слишком-то ценит мексиканскую кухню, но в угоду Томми они часто посещали «ТакоБэлл» во время гастролей, иногда с труппой, иногда втроем – Сутан любил составить им компанию и всегда ужасался выбору Томми, - «девочка моя, сколько же здесь жира, ты растолстеешь и будешь перекатываться по сцене» или «у тебя отрастет такой живот, что ремень для гитары больше не понадобится». – Но Томми только смеялся. Он говорил, что заказал бы и пиво под это дело, но у «ТакоБэлл» нет алкогольной лицензии. Адам называл его засранцем и брал салат. – «Почему я засранец?» - радостно интересовался тогда Томми. – «Потому что ты не жирнеешь от еды, и твоя кожа остается нежной, как у младенца даже после всех наших вечеринок, когда ты заваливаешься спать, не утруждаясь смыть мэйкап». – «Какая разница», - встревал Сутан, - «все равно за концерт ты его слизываешь с нашего маленького Томми». Слишком много воспоминаний, слишком много Томми, невозможно о нем не думать, и все начинается заново. Адам достает айфон и набирает, - «я в десяти минутах от того, чтобы попробовать кранч рап)». – Томми вечно агитировал всех заказать это блюдо, но оказывался одиноким в своем выборе. Адам ставит курсор после буквы «я», добавляет, - «сижу тут один в «ТакоБэлл», - и отправляет сообщение. Ответ приходит моментально, - «Я тоже хочу «кранч рап». Куда приехать?)» - Томми Джо всегда понимает намеки. Его намеки, по крайней мере. Это приятно. Адам проходит к пустующей стойке метрдотеля у входа и берет визитку заведения. Черт, это какая-то дыра - он возвращается за столик и фотографирует адрес для Томми, который раз изумляясь, что его занесло сюда. Но в элитных кварталах Голливуда совершенно точно нет ТакоБэллов. Это все равно, что отстроить сарай в дворцовом комплексе. Голливуд. Все начинается с того, что кто-то с громким именем покупает участок и строит дом в глуши, происходит переоценка стоимости близлежащих земель, звезды постепенно стягиваются и застраивают этот район. Какое-то время все живут счастливо, но как только в новом квартале открывается «Макдоналдс», «Старбакс», «ТакоБэлл» и прочее, элита бежит от туда, как с тонущего корабля. - «Уже в пути». – Пишет Томми. «Через пятнадцать минут буду на месте». Адам подзывает официантку и просит еще один «кранч рап». Улыбка так и просится на лицо, и он закусывает губы. Сидеть так - приятно, это напоминает дни, когда он еще не был популярным – никаких фанатов, никаких автографов, они с Брэдом, бывало, коротали ночи в круглосуточных «Ваффл Хаусах» за маленькими столиками у окон, пили кофе, разговаривали, смеялись. Этого здорово недостает. Томми заходит в «ТакоБэлл» и сразу видит Адама, перед которым выставлены две порции «кранч рап суприм» - пожалуй, лучшее зрелище с их последней встречи. Все, что он любит. Но, кажется, принадлежать Томми может только нашпигованная лепешка, совершенно сейчас не нужная – меньше часа назад он запихнул в себя нечто, приготовленное Лиз. Адам чувствует его присутствие сразу, - не ветерок, прокатившийся по полу и не хлопнувшая дверь, -это его персональное шестое чувство, безошибочный инстинкт, безусловный рефлекс. Да все, что угодно. Он поворачивает голову, совершенно уверенный, что увидит Томми - и видит его, немного растрепанного и, вроде бы, даже взволнованного. - Ты быстро. - Как раз гостил тут неподалеку у Лиз. - Как Лиз? - Как Саули? - Парирует Томми Джо, и Адам тихонько пихает его рукой. Томми садится напротив, стол довольно широкий, и они далеко друг от друга. Гораздо дальше, чем хотелось бы Адаму. Он провозит руки по столу ладонями вверх, сдвигая тарелки, и Томми тут же вкладывает в них свои. У него твердые подушечки на пальцах, а ладони очень нежные, от них исходит тепло, но Адаму этого не достаточно; что чувствует Томми - он не знает. - Привет, Китти. - Привет, - Томми поднимает голову и смотрит прямо ему в глаза. Некоторое время они сидят так, просто держась за руки, потом Адам замечает шарф, намотанный на шею Томми не по погоде, и радость от встречи меркнет. - Что-то случилось, Бэйбибой? – Вот так, рикошетом, но у него нет виски, и ссылаться не на что. - Я просто думал, что мы будем делать на Рождество, кроме ужина. - Костюмированную вечеринку? - Вяло предлагает Томми. - Все равно ты оденешься вампиром. Он смеется. – Верно. - Время просто летит. Снова Рождество, потом Новый год... - Твой день Рождения. - Спасибо, что напомнил. - Тут Адам не может помочь себе. Даже если ты - суперзвезда, однажды старость вылезет из тебя морщинами и седыми корнями волос. - Как ты пережил депрессию тридцати? - Вспомнил, что в двадцать пять жил в дерьмовой дыре и питался крекерами. - Ты умеешь утешать, Томми Джо. - Мне нужно отлить, – не к месту говорит Томми, выдергивает руки и уходит. На Адама сразу наваливается одиночество, это просто смешно. Смешно и нелепо. А ведь Томми совсем не такой скромный, каким кажется. Циничный, довольно резкий в суждениях, при этом тактичный, но никогда не будет притворяться – вот что импонирует. Некоторые из окружения Адама восхваляют даже те песни, которые еще не слышали, предсказывают ему Грэмми сразу во всех номинациях, смотрят в рот и начинают поддакивать до того, как он успевает закончить предложение. Например, он говорит, - слишком много антуража, я хочу сфокусироваться на музыке. Знаете, вот как Адель. Просто голос и музыканты. – И все пищат от восторга. - О, фак! – бросает Томми, - она такая скучная. В прессе об Адель, кроме заметок о музыкальных планах, может появиться только некролог. – Но ты можешь спеть с ней дуэтом, - это уже, смеясь, на ухо Адаму, - если, конечно, Адели не придет в голову меня целовать. Адам обожает свою жестокую музу. *** Лиз отравила его своей стряпней – или из-за бессонницы тошнит? Но мерзнет-то он точно от недосыпа, и не спасает ни зимний свитер, ни дурацкий вязаный шарф. Томми стоит в туалете и смотрит на себя в зеркало. Вид у него встревоженный и немного дикий, но это еще куда ни шло. Если бы на лице отражались душевные переживания, люди бы от него шарахались. Только что он готов был перелезть через стол, расшвыривая солонки, салфетки, тарелки, и броситься Адаму на шею. Он не соображает, что делает - как лунатик, честное слово, живая декорация к «Sleepwalker». Бешеная радость и легкий стыд - он опять «на волне»: внимание Адама отвоевано, нереализованные желания вернулись, и воздух между ними снова наэлектризован. – «Китти, ну и сука же ты!» Из туалета Томми появляется сияющий и сексуальный. Адам думает, что натуралы не должны выходить из мужских туалетов с такими лицами. - Так мы попробуем, наконец, это де... блюдо? – Спрашивает он, чтобы отвлечься от созерцания Томми. - Я как-то избегал его дегустировать, даже когда приносил домой для тебя. - Мм... кранч рап. Я мог бы есть его вечно! – Томми снова сидит напротив. Пытка. - Как ты можешь выбирать всегда одно и то же? - Когда что-то действительно любишь, от него не отказаться. Адам вздрагивает, Томми поднимает голову и смотрит на него с нежной улыбкой. – Как-то мы ужинали в «Тако» с Лиз, и она заказала нам обоим здоровую пищу. И вот, я сидел с ней, ковырялся в тарелке и думал: это совсем не то, чего я хочу. Мне нужно другое. – По выражению лица Адама Томми понимает, что его занесло. - И что же тебе нужно? Адаму, наверное, было бы приятно выдавить из него что-то типа признания в вечной любви... – Лепешку, - говорит Томми, берет «кранч рап» и впивается в него зубами. Адам не хочет смотреть на его рот, блестящие губы и язык, который скользит по ним, но все равно смотрит. Однажды он изнасилует Томми Джо и вряд ли испытает за это чувство вины. У них один стакан с водой на двоих. Томми дотягивается до него, обхватывает стекло губами и с удовольствием делает жадный неосторожный глоток. Капельки воды стекают и остаются на его подбородке. Маленькая девочка появляется из подсобного помещения и щурится на яркий свет, видно, что она только проснулась. У нее два растрепанных хвоста на макушке, а уши торчат, как у эльфа, и идет она прямо к Томми. Он наблюдает с умильной улыбкой, как семенят маленькие тощие ножки. В нежной душе Томми Джо любовь к детям уживается с любовью к Фрэдди Крюгеру. - Тэкиеро си? – Спрашивает девочка-эльф, встав к Томми почти вплотную. - Си, - отвечает Томми, и она забирается к нему на колени. Оба выглядят счастливыми. - «Это ничего не значит»,- говорит себе Адам. Но это значит очень многое, в основном, это значит, что надо оставить Томми Джо в мире и спокойствии, тогда Лиз нарожает ему детей, и, может быть, потом... Адам обрывает себя. - О, простите, сэр, - официантка появляется рядом, - моя дочь такая нескромная. - Ничего. Кажется, мы уже полюбили друг друга. – Томми смеется, женщина благодарно улыбается и забирает ребенка. Они снова вдвоем, но осадок никуда не девается от Адама. - Дети такие классные, да? - Сними шарф, Томми. - Не хочу. «Кранч рап» остыл, Адам подносит его ко рту и откусывает почти с ненавистью. Внутренности лепешки – зелень, овощи, фарш и какой-то жирный крем, вываливаются ему в рот и вызывают брезгливое чувство. Адам забирает стакан с водой и запивает омерзительное месиво. – Дерьмо – эта твоя любовь, Китти, - злобно говорит он. Ему вдруг становится чертовски обидно. - Попробуй заказать что-то другое, Бэйбибой. – Невозмутимо отвечает Томми. - Вероятно, так будет лучше для тебя. – Он предложил бы Адаму морковный салат, но это будет, наверное, слишком. Вместо этого Томми предлагает ему сходить в ночной клуб. Адам соглашается не только из чистого мазохизма - ночь танцев вплотную к Томми – и он, наверняка, закончит песню, которая станет супер-хитом. *** Клубы Калифорнии работают до двух утра по закону штата, зато частные вечеринки могут проходить сутками в режиме нон-стоп. В Голливуде им будут рады почти везде, но Адам пользуется только гостеприимством людей, которых хорошо знает. Расслабиться возможно, если уверен, что наутро твои фото не всплывут в интернете, и ютьюб не пополнится из-под полы сделанными видео. Поэтому они едут к одному из друзей Сутана, который держит небольшой приватный гей-клуб. Томми следует за машиной Адама, дороги Лос-Анджелеса свободны, они быстро доезжают до места и паркуются рядом. Хотя стоянка почти пустая, клуб забит веселящимися людьми. Видимо, большинство планируют напиться и что-нибудь еще, и предпочитают услуги такси. Томми в гей-клубе смотрится естественно. Он слишком органично вписывается в тусовку – свой парень. Если малознакомого человека, далекого от поп-культуры, спросить, кто из них двоих гей, он укажет на Томми, Адам проверял. Диджей приветствует их и ставит «Better than I Know Myself». Томми пробирается к бару. - Потанцуй со мной, - просит Адам и тянет его за руку. – Еще успеем напиться. - Томми подается - и вот, они уже на танцполе, движутся легко и на удивление синхронно. - Надо же, - со смешком говорит Адам ему в ухо, - я думал, ты мне все ноги отдавишь, а у тебя открылись танцевальные таланты. - Просто музыка хорошая. – Томми улыбается и вдруг спрашивает, - Адам, ты же разозлился у Айзека, когда я сказал, что нашел себя в этой песне? Почему? - Томми... - Адам еще крепче прижимает его к себе. – Ты такой придурок, моя песня про тебя, а ты ни черта не понял. Они танцуют нежно и без вычурных движений, Адам ограждает его от случайных соприкосновений с разгоряченными мужчинами, и Томми расслабляется, прикрывает глаза и не может вспомнить, когда последний раз ему было так хорошо. И еще он думает, что сегодня хочет переступить последнюю разделяющую их черту... - Что будешь пить? – Спрашивает Адам и отпускает его. - Без разницы. - Ему, и правда, без разницы. Он смотрит, как Адам идет к бару, пока тот не скрывается за телами танцующих моделей, актеров и еще каких-то знаменитостей. Половина лиц ему смутно знакома по «NOH8», «OUT100» и еще черт знает, откуда. У бара давка, и он решает, что успеет посетить туалет, пока Адам купит алкоголь. Томми действительно как дома в гей-тусовках. Единственное, в тематических клубах, чтобы отлить, он пользуется кабинками. И не из предубеждений. Просто, стоит расстегнуть ширинку у писсуара – и кто-нибудь сразу пытается с ним познакомиться. Он никогда не забудет, как выдавливал «меня зовут Томми», держась одной рукой за член, пока вторую ему сердечно жал странный, очень манерный мужчина в бархатных темно-вишневых брюках и без верха – так Томми познакомился с Маркусом Молинари. Потом оказалось, что Маркус над ним подшутил, но с тех пор писсуары в гей-клубах перестали существовать для Томми. Он заходит в свободную кабинку, отливает и задерживается ненадолго. Легкая тошнота никак не отступает, но, может, это просто от волнения. На секунду музыка становится громче, потом хлопает дверь, снова наступает тишина, и на ее фоне голос сложно не узнать. - Ты что – пил, Саули? – Спрашивает Адам. – Томми застывает, разрываясь между желанием заткнуть уши и слушать дальше. - Нет, я еще задержусь... не знаю... ложись без меня... А потом он говорит ему это. Даже шестое чувство порой подводит. Скрип двери. Музыка снова усиливается, он успевает разобрать, - «I Think I Love You, Baby. I Think I Love You Too», - и все стихает. В кабинке мужского туалета гей клуба Томми расстается со своим ужином. Все-таки, Лиз отвратительно готовит. *** Адам ждет его у бара. Адам и две порции чистого виски. Возможно, он хочет напоить Томми, но тот и сам готов напиться как можно скорее. У Томми разная реакция на все виды алкоголя: от пива он расслабляется, от виски веселится и хочет танцевать, от текилы возбуждается, а от водки ему просто сносит крышу. Но сейчас он не ищет чего-то конкретного, а хочет, чтобы чувства смешались, поэтому быстро выпивает виски и заказывает текилу для них обоих. Адам пьет наравне с ним, и, если и удивляется, когда после текилы Томми просит бармена две водки с лимоном, не подает вида. Бармен чертовски хорош. Наверное, днем он бегает по кастингам, мечтая стать актером или супермоделью. Он красивее многих моделей в зале, уже заметно потасканных, но, видимо, его звездный час еще не настал, если когда-нибудь настанет вообще. Томми грызет лед и рассматривает его, как картинку, размышляя, может ли этот безупречный молодой мужчина вызвать в нем какие-нибудь желания. Наверное, он опьянел, раз подобные идеи приходят в голову. Опрокидывая в себя водку до дна, Томми чувствует: вот-вот настанет сумбур, собьются мысли и закружится потолок. Адам не может понять, в чем дело: двадцать минут назад Томми казался почти счастливым, теперь напивается и не спускает глаз с бармена. Впрочем, там есть, чем полюбоваться. Но это же Томми! Он не может смотреть на мужчину с подобными желаниями. – «Хотя, почему не может», - говорит себе Адам, - «ты же надеешься, что он смотрит так на тебя». - Пошли танцевать, - он буквально вытаскивает Томми на танцпол, а тому уже без разницы. Он обнимает Адама за шею, вцепляется в волосы рукой и тянет назад. Адам чувствует, как он проводит носом по его коже и облизывает где-то за ухом, - Ты классно пахнешь, мм... как раньше. - «Твою мать!» - Томми, если ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, ты перестанешь! - Я перестану, - говорит Томми и вжимается в него. Если спросить Томми, зачем он это делает, он не сможет ответить. Алкоголь тут не при чем. Этого не достаточно, чтобы потерять контроль. Он просто зол, хочет вывести Адама и впивается ему в шею с почти садистским удовольствием. - Какого черта ты делаешь? - Орет Адам и пытается вырваться, но ему наплевать, он чувствует, как сильно Адам хочет его. Это совсем не милые игры, как на концертах, между ними сейчас столько эротического бешенства, что вот-вот полетят искры. Адам срывает с его шеи шарф и хочет вышвырнуть на пол. - Нет! Лиз убьет меня, дай сюда! Она его сама мне вязала! – Он вырывает шарф и завязывает вокруг талии Адама. - Вязала? Да что это за бред?! Ты вообще спишь с ней – или нет? Томми начинает смеяться. Наверно, все напряжение последнего часа выходит из него с этим хохотом, совершенно диким. - Перестань! – Адам встряхивает его. – Да прекрати ты! – Томми вскидывает голову. Слишком близко. Он не видит лицо Адама, только размытое светлое пятно среди взбесившихся неоновых огней, почти безумный взгляд, два расширенных влажных зрачка... они целуются яростно, горячо, кусают друг друга и намеренно причиняют боль. – На секунду Адам думает, что они не должны делать этого, по крайней мере, не здесь, но язык Томми уже у него во рту, и на все становится наплевать. Томми виснет на нем, цепляется, они словно двое пьяных в распаленной агонизирующей толпе, полуобнаженные мужские тела задевают их, движущихся не в такт и против ритма, оттесняют, толкают, пока, наконец, они не оказываются возле какой-то стены. Эффект светомузыки кидает их от света к тьме, и с каждой вспышкой Адам выхватывает глаза Томми, шею Томми, полураскрытые губы, которые снова к нему тянутся. - Стой! Прекрати! – «Если они не остановятся прямо сейчас, то...». – Поехали к тебе. - Мм... нет, мне надо еще выпить. – Томми тащит его к бару, словно ничего и не было. Ощущения – пиздец, взгляды задерживаются на его ширинке, но в гей-клубе этим никого не напугаешь. – «Чертов Томми Джо! Пусть только откажется, и он прикончит его». Брэд обожал проделывать подобное, но потом они трахались всю ночь. А Томми, как группа на разогреве: отрабатывает свою программу и сваливает прямо перед концертом. Основной музыкант – Саули, его лицо на всех афишах последнее время, вот только... бывает, ты уходишь с концерта вслед за тем, первым музыкантом, потому что покупал билеты ради него. *** Они снова пьют: Адам - от злости, Томми - по своим загадочным причинам. Поет Адель. Адам смотрит Томми прямо в глаза и проговаривает каждое слово, - Never Mind I Will Find Someone Like You». - Дерьмо. Такие вещи не срабатывают, даже Томми знает об этом и улыбается. Теперь они напиваются всерьез, красивый бармен раз за разом приносит выпивку и, наконец, решается дать Томми свою визитку. – Меня зовут Родриго, я – начинающий актер, недавно приехал из Бразилии, - он улыбается, - можешь звонить мне в любое время, когда захочешь. Томми непонимающе разглядывает визитку, потом Родриго. – А зачем? - Ну, ты так смотрел на меня, и я подумал, я тебе тоже понравился... - Но я не гей, - говорит Томми. - «О, Боже!» - Адам смеется, расплескивая виски: только Томми с этим своим невинным лицом способен на подобное - в гей-клубе, после того, что они проделывали полчаса назад на глазах у всех. Он берет визитку и возвращает Родриго, - попробуй с кем-нибудь другим, это мой парень. - Какого хрена! Ты мне не парень. – Чертова визитка снова у Томми. – Я позвоню тебе как-нибудь. - Ага, посмотрите вместе фильм ужасов, сходите в «ТакоБэлл». Ты любишь дрочить, Родриго? - Спрашивает он, и тот уже не рад, что связался с этой странной парой. В его стране люди совсем другие, веселые и дружелюбные, а здесь все улыбаются, но в воздухе словно витает ложь, и вечно пахнет скандалом. Все эти звезды и полузвезды, продажные, циничные, он их не понимает. – Выпивка за счет заведения, - предлагает он. Хозяин клуба сразу разъяснил лучший способ урегулирования всех скандалов, и Родриго его хорошо усвоил. Эти люди, богатые, но жадные до денег, обычно не отказываются. - Не надо, - Адам передает ему кредитку. - Я заплачу. Повтори нам виски. Томми не смотрит на него. Застыл, визитка между пальцами. Адам забирает ее и кидает на пол. - На хрена ты это сделал? - Ты не будешь звонить ему. - Тебя это не касается. - Как скажешь. Виски им подает другой бармен, афроамериканец, он работает топлес, черная кожа лоснится и покрыта татуировками, дрэды такие длинные, что скользят по рельефному животу. – «Здесь всё и все кричат о сексе», - думает Адам, - «все, кроме одного человека». - Ну, и что дальше? - Спрашивает Томми, - он уже немного кренится и опирается о стойку, но берет принесенный стакан и отпивает чуть ли не половину. - А дальше ты идешь со мной, к тебе, в отель, куда угодно, а если нет, то ты идешь к черту, Томми, я так больше не могу, понимаешь, меня это достало! И ты меня тоже достал! - Аа... - Что «аа»?! - Знаешь, что?! – Он приближается и почти заваливается на Адама, - иди ты к черту сам, а я остаюсь здесь! Если бы жизнь была низкопробной порнушкой, Адам бы двинул ему по лицу и разложил прямо на барной стойке. И еще сотня «если бы»... Адам осторожно отодвигает его в сторону, забирает кредитку и уходит. Полупустой стакан остается на стойке. Так оно и бывает порой: любишь кого-то, вот - он рядом, а через мгновение ты уже видишь удаляющуюся спину. Ты сам просил его уйти, потому что не смел попросить остаться. Томми не хочет ехать домой, он переливает виски Адама в свой стакан, и, покачиваясь, переходит в джазовый зал. Давно он так не надирался. Лиз приучает его к трезванно-вегетарианскому образу жизни. Не за горами время, когда он присоединится к группе защитников кур и коров, станет бегать по Голливуду и выкрикивать лозунги. Но сейчас Томми просто хочет присесть, и, по счастью, есть свободный столик возле сцены. Он проходит и садится за него. Зал синий под искусственным светом темных ламп, предметы кажутся обтекаемыми, а люди какими-то далекими, чужими, совершенно нереальными. Приятный, хотя и слабый, голос певицы льется со сцены, - она как будто мурлычет, и это успокаивает. Они сидят рядом: бордовая роза в узкой прямоугольной вазе, полуувяшая от запаха дыма; дезориентированная в темноте, она так до конца и не раскрылась, но продолжает мучительно пахнуть, умирая. И потерянный Томми Джо. Он больше ничего не пьет, и к закрытию бара почти трезвеет. Вместе с трезвостью приходит раскаяние. VI - Последствия Вернись Адам на час позже – Саули бы уже спал. А утром они, скорее всего, спокойно позавтракали бы на пару и выпили тайленол от похмелья, не углубляясь в подробности прошлой ночи. Но пьяный и нервный Саули выходит навстречу пьяному взбешенному Адаму. - Где ты был?! – Орет он, перекрывая «Better than I Know Myself», которая бьет изо всех колонок в доме. Это что-то новое, и Адам с интересом рассматривает его. Саули выглядит убийственно. Он по пояс раздет, и то ли мокрый, то ли вспотел, всегда аккуратная укладка вздыбилась, и, каким бы пьяным ни был Адам, он чувствует запах водки, витающий в воздухе. Саули протягивает руку, берет его за подбородок и отклоняет в сторону голову. Адам подчиняется, не видя подвоха, и догадывается только, когда Саули проводит пальцами по его шее. Вампир Томми Джо. Саули хочет сказать, как устал, как его бесит, как его достало, что Адам только играет и притворяется счастливым перед ним и перед самим собой, и перед журналистами, и перед гребаными фанатами – а на самом деле ни черта не любит его! Но он просто не может объяснить все это по-английски, особенно сейчас, когда и на родном языке фразы подбираются с трудом. Все укладывается в одно всеобъемлющее слово. - Фа-ак! – Орет Саули, размахивается и бьет его по щеке изо всех сил. Когда звезды перестают мелькать у Адама перед глазами, он фокусируется на Саули. Тот стоит у стены и что-то кричит, заламывая руки. Наверное Адам ужасно пьян. Он не понимает ни слова, и только через минуту-другую осознает, что все это на финском. Однако зрелище завораживает. Саули почти в истерике, замученный, полуголый, с влажной блестящей кожей, слезы льются из глаз, но он, кажется, не чувствует этого. Адам развязывает шарф - передаренный подарок Томми - машинально делает петлю и медленно приближается к Саули, как ковбой, готовый накинуть лассо на шею приглянувшейся лошади. Только лошади наплевать – Саули всегда позволяет все, и Адам надевает удавку на его шею. Он хочет, чтобы Саули заткнулся, и «Better than I Know Myself», наконец, перестала играть. Но песня начинается снова. Адам берет за концы безвкусного вязаного шарфа и медленно тянет в разные стороны. Глаза у Саули ненормальные, совершенно больной взгляд. Там столько всего уместилось, и он впервые беспредельно открыт - позволяет читать себя. Адам кладет ладонь на его глаза и толкает в первую попавшуюся спальню. Он не хочет ничего знать, и менять ничего не хочет. Их отношения должны оставаться сказкой, иначе он их просто не выдержит. Саули валится на постель беспомощной немой куклой, подчиняется настойчивым рукам, расстается с одеждой. Все сильные эмоции переживаются с Адамом, безотносительно него есть только пустота, огромная черная осязаемая бездна отчаяния. У него не осталось ничего своего, он смирился, отдался до конца, получив взамен так мало, что теперь опустошен. Он итак задыхается. - Тебе понравится, - говорит Адам, - ты только верь мне. – Он со вкусом, медленно раздевается под песню, которую написал для Томми, и все его чувства сейчас – для Томми, а с Саули он делится своей болью. Это основа их отношений - жестокая, но прочная, и Адам притворяется, что не знает... Саули теперь такой хрупкий, покорный. Лучше бы он сопротивлялся. Адам наваливается на него, придавливает, душит собой и утягивает шарф еще сильнее, - «ну же!» - Саули, давясь, вдыхает - невозможно не чувствовать одеколон Томми, который Адам впитал, кажется, каждой порой, и он царапает Адаму спину в отчаянной ярости. Тело не готово, но он хочет боли - стоит на тех самых ступеньках и смотрит вниз. Бездна манит... Он принимает боль, как освобождение и срывается в пропасть почти с благодарностью. Все бесполезно. Этой боли недостаточно, чтобы вытеснить ту, а он задыхается от запаха Томми, и от удавки Адама с последней мыслью, что их всегда, всегда будет трое. Саули больше не может бороться. Он погружается на дно, переставая ощущать окружающий мир, и вместе с тем в нем поднимается огромная восторженная волна, она накатывает, накрывает его полностью и прорывается, вытолкнув из темноты. Руки едва слушаются, Саули дотягивается до шеи, ослабляет удавку, и первый вздох – мучительно-болезненный, а тело продолжает сотрясаться. Он торопливо проглатывает воздух, черные круги перед глазами расступаются. Адам над ним с совершенно сумасшедшим взглядом, и, вопреки всему, в голове только одна мысль - он сейчас невероятно, просто демонически красив. Саули жадно любуется, не шевелясь, впитывает момент. А потом Адам откидывает голову назад и замирает, приоткрыв губы в немом крике. *** Адам просыпается один. Раскалывается голова, тошнота готова заявить о себе, и он дышит редкими неглубокими вздохами, чтобы не растревожить ее, аккуратно встает и идет в гостиную за таблеткой. «Better than I Know Myself» продолжает играть. Безумие. Саули сошел с ума – или пытается свести его. Если прямо сейчас не вырубить звук, он разобьет все колонки к чертям, и никогда уже не сможет исполнять эту песню. Бутылка водки возле бара почти пустая, несколько банок энергетика в луже растаявшего льда, лэптоп на стеклянном столике работает, Саули сидит и пялится в него, не моргая. - Выключи ты эту гребаную песню, - просит Адам, как можно спокойнее. Саули не реагирует и даже не шевелится, только с его мокрых волос капает вода. Адам вытряхивает таблетку из пузырька и проглатывает, не трудясь запить. – Что ты там увидел? – Он подходит ближе и заглядывает в ноутбук. С монитора смотрит фотография, очень удачный снимок, потрясающий ракурс: он, Томми, чертов шарф, поцелуй крупным планом - можно даже разглядеть переплетенные языки. И они оба выглядят безнадежно влюбленными, сексуальными до неприличия. Адам ощущает весь путь таблетки по пищеводу, она падает в желудок, как кирпич. Внизу еще фотографии, много фотографий, в одной из вкладок открыт ютьюб, и он догадывается, что там за видео. Он же знал! - Твою мать! Фак! – Самое ужасное, что больше всего сейчас Адам хочет посмотреть это видео, и даже не один раз, несмотря на то, что его официальный парень сидит рядом. Адам кладет руку на плечо Саули, тот вдруг вздрагивает, почти подпрыгивает на стуле, и начинает смеяться, если это можно назвать смехом – у него настоящая истерика. – О! - Выдавливает он, всхлипывая, - о, Господи, нет, я этого больше не выдержу, Адам! Это смехотворно! Вы так и не переспали. – Он снова хохочет, как умалишенный. В конце концов, Адам влепляет ему пощечину, потом подходит в музыкальному центру и вырывает штепсель из розетки. В комнате, наконец, наступает тишина. Они сидят рядом, совершенно разбитые. - И что дальше? Совсем недавно Адам уже слышал этот вопрос, и все полетело к чертям. - Думаешь, я теперь уйду? Я не Томми Джо. - Это какая-то гребаная мелодрама, детка, - говорит Адам. – Я знаю, что ты не бросишь меня. Это мелодрама, точно, хотел бы Саули пересмотреть пленку и переснять какие-то сцены, вырезать боль и ревность, добавить любви. Может, исключить Томми из актерского состава... или даже себя. Он ушел бы, но знает, что всегда будет оборачиваться на Адама, не глядя на собственный путь, спотыкаться и падать. Думать тут не о чем, и если Томми Джо не уйдет, пока Адам не ударит его, то Саули скорее сдохнет, чем уйдет.