Primum instinctum

1 - Станция Новокузнецкая. Тут житель от свиньи отличается только отсутствием пятачка, - продребезжал Турист и глухо засмеялся. Его острота казалась ему безумно смешной. Хотя в шутке его была доля правды – жили на бывшей бандитской станции действительно не очень опрятно. Но и сам Турист тоже смахивал на свинью, да и по тонкости работы был хрюкающей скотине под стать. Лицо он имел отвратительное – большие, размером со сливу, глаза навыкате, оскаленные зубы и коротенький бобрик на постоянно мечущейся в разные стороны голове. Хорошо, что сейчас его рожу почти полностью скрывал дождевик. Мне не нравилось работать с ним. Хотя это и могло быть делом привычки, ведь сегодня я первый раз пошёл с ним в четвёрке. До этого я работал в другой части метро. Стреляю я плохо и не скрываю этого, но данный недостаток с лихвой восполняю развитыми мышцами. Я думаю, поэтому меня и взяли с собой сегодня. Кажется, никто не был настроен на особо тихую работу. У младшего Кадерлеева, который Сергей, на этот счёт была своя трактовка. Потому что за несколько сотен метров от станции он вдруг остановился, посмотрел на меня своими выцветшими глазами и с бульканьем зашептал: - Ты не пузырься сейчас, Марат, хорошо? Но прежде чем мы пойдём дальше – ещё раз проведу политинформацию. Ты у нас новенький, расчёт на тебя маленький. Не взяли бы, если б нашего Ливера позавчера не шлёпнули. Ты - сирота, детей не имеешь и семьи не знавал. И матери у тебя отродясь не было… - Матери, матери…Фуятери! Мозгов у него нет, а не матери, - прошипел коротышка из-за спины Кадерлеева. Я изо всех сил старался изобразить равнодушие. - Турист! - Сергей поднял правую руку, и шипение за его спиной прекратилось. Он продолжил: - Матери у тебя не было и поэтому объясню тебе проще. Как будущему волкодаву. Мы идём ловить убийцу, понимаешь, убийцу? Убийцу детей. Работа тонкая, что бы ты там не думал. Ищут его уже долго, девятнадцать детей успели пропасть. - И троих бедняг уже зачикатилили не за что, - добавил Турист, уйдя вперёд. Кадерлеев выдохнул: - Да. Троих линчевали. Всё мимо, дети дальше исчезают. Обходит этот урод нас. Сейчас мы пойдём и…просто посмотрим, правду ли нам сказали комиссары. - А что они сказали? – спросил я. - На Новокузнецкой красные недавно бандитов вышибли, осваиваются. Остатки арьергарда у бандитов в правительственную ветку слились. Красные за ними. Самих бандитов потеряли, зато у выхода кое-что поинтереснее нашли. - Трупы? – я мог предположить что-то похуже, но странная перегородка в моей голове старалась защищать меня от подобных мыслей всё время, что я занимался с волкодавами ловлей этого зверя. - Увидишь, - скривил лицо Сергей. - Я просто хочу быть уверенным, что ты не нажмёшь на курок раньше времени. Я кивнул. - Вот и договорились. Кадерлеев-старший, который Андрей, крикнул кому-то в конце туннеля: - Свои! – и замигал фонарём. Он был самым жутким человеком в нашей четвёрке, потому что больше всех молчал. Когда-то всю группу братья Кадерлеевы и собрали. У нас не было ни имени, ни позывных. Братья вообще старались работать как можно незаметнее. Эти мужики откололись от сталкеров лет пять назад – тогда они выполняли особо тонкую работу для «Ганзы». С тех пор, когда из глубин метро всплывало дерьмо повышенной степени смрадности – разгребать его поручали обычно нам, и не всегда нанимателем была «Ганза». Я попал я к ним не слишком давно, оттого привык ещё не ко всему. Например, ко всеобщей скрытности. Тонкая работа не значила, что на ней была меньшая вероятность поймать пулю и вскоре братья начали набирать себе смену. Ливера, которого грохнули два дня назад, они нашли где-то у фашистов – изумительный у парня голос был. Турист – этот, как и я, сам к ним пришёл, по-моему вообще из уголовных. Стрелок, конечно, от бога, но человек дерьмовый. Ненавидит всех и не скрывает этого. Ну и я у них теперь, из запаса, так сказать. Раньше-то я допросами занимался, благо, комплекция располагала. В тот день я точно не знал, куда мы идём и зачем. Но догадывался. Помнил, что пару месяцев назад в метро стали пропадать дети. Пропадали часто – пара свидетелей рассказывала, что их уводила женщина… и находили ребят уже по частям, по всей Замоскворецкой линии. Самый большой «улов» был в Венеции. Поэтому поначалу грешили на тамошних головорезов, но где-то на десятой или на пятнадцатой жертве от бандитов пришёл гонец - ушлый, смахивающий на обезьяну, мальчик, и передал на словах, что «пацаны сами готовы на куски порвать того, кто творит в метро подобное». Вообще, доверия бандитам не было, но Кадерлеевы их слову почему-то поверили. Да и куда было деваться? На мутантов тоже перестали думать очень быстро – потому что трупы находили, и следы на них были от вполне себе человеческого ножа. Как и обычно, самых кровавых зверей породила на свет не радиация, а обыкновенная человеческая дикость. Убийца был человеком и ходил среди жителей метрополитена. Оставалось только выяснить – где. Этим братья и занялись. Сам я этого процесса не застал. Только вчера ко мне пришёл Сергей и сказал, что Ливера из их четвёрки убили на обратном пути домой и теперь я займу его место… - Да в дупель себе фонарь этот засунь! – щурясь от яркого света, огрызнулся Турист, когда навстречу нам вышло трое красных. Андрей перекинулся с ними парой слов и обернулся к нам. В свете фонаря сверкнули его серые дряблые щёки, блестящий от пота высокий лоб и усталые глаза-щёлки: - Аллюром, родные. Там он, в сто тридцать пятой. Быстрее, пока не ушёл, - и поманил нас за собой. Мы старались как можно незаметнее пройти поперёк станции. Насколько я понял, нужная нам хибарка была наискосок. Впереди бежал Кадерлеев-старший, скоро и тихо. Потом шёл его брат, потом красные, а я едва поспевал. Ближе всех ко мне бежал Турист, и я, хоть и без особо удовольствия, спросил у него: - Нашли они его, что ли? - Почти. Трясутся эти поганки красные внутрь лезть к нему, - фыркнул коротышка. - На отшибе живёт, недалеко. Мы тут искали уже, при бандитах только. А красные как шухер тут устроили, так всех проверять начали. Вот на этого и нарвались. Заперся. Наверняка он. - Убийца? - Тут все убийцы, - отрезал Турист, пытаясь держать дыхание. – А это - мразь, животное, падаль. Так нам его даже убивать не позволено. Поэтому и предупредил тебя младший, смотри, не погаси нам пленника. - Почему убивать нельзя? - А вдруг снова возьмём не того? - Турист, увидев, что Кадерлеевы замедлили ход, припустил ещё быстрее и с ядом в голосе бросил мне спиной. – Или тебе невинно убиенных мало? - Мы что, в клетке его повезём на «Ганзу»? - Понадобится – на закорках потащишь, ты у нас тут как раз самый здоровый, - часто дыша, ответил коротышка. - А чего красные в правительственной ветке-то нашли? – задавая этот вопрос, я понимал, что Турист наверняка ответит какую-нибудь гадость, но мне всё-таки хотелось внести ясность перед тем, что мы собирались сделать. Однако, ответить он мне не успел. Сергей жестом призвал меня к тишине и, расставив красных по сторонам от двери, громко постучал в дверь приземистой хибарки на краю станции: - Дезинфекция! Открывай! Андрей и Турист встали у него за плечами. Ответа не было. Послышался лязг взводимых затворов. Турист сбросил свой дождевик, и под ним оказался добротный бронежилет. 2 Дверь разлетелась в разные стороны как бумажная, и осыпалась на пол со смачным хлюпаньем. Весь этот сарай, казалось, был гнилым насквозь. Первым внутрь рванулся Андрей. Пропустив старшего, следом забежал его брат, потом я и Турист. - Комиссар со мной, остальные снаружи. Дом стеречь, внутрь никого не пускать, - рявкнул Андрей и двое красных, последовавших, было, за нами, отступили. Я сразу же почувствовал непреодолимое отвращение к этому месту. В нос мне ударил запах затхлости. Повсюду на стенах была чёрная плесень, с потолка свисала паутина. Здесь не было никаких признаков человеческой жизни, не было даже самого примитивного топчана - лишь везде валялись кучи грязных тряпок. Самая большая из них была в углу и как-то странно шевелилась, словно бы под ней пряталась стая крыс. - Чисто, - послышался незнакомый крик, видимо, комиссара. - Тут тоже, - отозвался Турист. - Серёга, люк ищи, - тихо скомандовал Андрей где-то справа от меня. – Должен быть люк. Он по-любому лыжи через люк смастырил. Быстрее, уйдёт! Аккуратно приблизившись к грязной куче в углу, я стволом автомата стянул с живого комка грязную простыню и невольно ахнул. Заплывшие от гематом глаза, разодранное в кровь лицо, рассечённая рука и свалявшиеся в колтун волосы. Это была маленькая девочка, но возраст её я даже на глаз бы определить не смог, настолько она была избита и искалечена. Она едва слышно всхлипывала и заикалась, пытаясь произнести какие-то шипящие звуки. К горлу моему подступила тошнота, а звуки стали на пару тонов тише – их перекрывал стук крови в висках. Мне не хотелось даже думать, что с ней могло случиться совсем скоро, если бы не подоспели мы. Я почувствовал жгучую ненависть к обладателю этой хибары. Чёртов Турист был прав, все мы были убийцами, но…зачем так-то? Для чего? -Трёхсотый, Андрей! – крикнул я и тут же почувствовал удар чуть повыше правого виска. Меня спас шлем. Повернувшись, я увидел перед собой беззубый рот, распахнувшийся в диком крике и, казалось, два чёрных провала вместо глаз, настолько были расширены зрачки напавшей на меня. Это была женщина, худая и высокая, она кричала ужасно, как настоящий первобытный зверь, отчаянно вырывающийся из западни. Она цеплялась за меня и била чем-то большим и неуклюжим, кажется, большой банкой или ведром. - Не трожь её! Не надо! Уйди! Пошёл отсюда! Электрошокер висел у меня на поясе. Я бил им не глядя, на звук, но удара хватило, чтобы усмирить сумасшедшую. Да что же тут происходит? Лениво матерясь, в комнату шагнул Турист. Ботинки его чавкали какой-то мутной жижей, и по помещению распространилось зловоние. Он присвистнул: -Чего, мать себе присмотрел, сиротка? Живой, Марат? – он почти незаметно похлопал меня по шлему и, увидев, что я подаю признаки жизни, сорвался в угол. – Комиссар, девку забери отсюда! Чтоб ни одна живая душа не видела! Ещё самосуда нам не хватало. Андрей, я люк нашёл! Всё происходило слишком быстро. Я с трудом смог оторвать от себя эту самую, как её назвал Турист, «мать». Она продолжала слабо сопротивляться, но от такого удара быстро в себя не приходят. Так что в ближайший час она не будет опасна. Под истерзанным телом девушки действительно находился люк, аккуратная квадратная дверца. - Драный дом, проклятая станция, чёртов выродок, - твердил на ходу Сергей, подбегая к нам. – Сволочи. Турист, открывай. - Эй, а если там растяжка? – коротышка опасливо покосился на Кадерлеева-младшего. - Открывай, я тебе говорю! Нет тут ничего, кроме трупов. Чушка он, у него даже огнестрела дома нет! – рявкнул Кадерлеев и пинком сковырнул засов на крышке люка. Дальнейшее я помнил смутно. Сначала из люка послышался страшный рык. Турист, легко дёрнув рукой, дал в проём очередь и спрыгнул вниз. Снова задребезжала его удивлённая брань, затем опять раздалось грозное рычание и лай. - Ничего тебя не берёт, тебя гранатой, что ли, рвать?! – возмущённо заорал из люка Турист. - Жу-у-у-учку убили, сволочи, - заскулила из другого угла ведьма, которая до сих пор дёргалась от электрического удара. Почувствовав кислый запах, я отвернулся от люка и подошёл с ней. Под тёткой растеклась светлая лужа. Я вдруг нервно захихикал. Нет, метро не было местом, где вырастают идеалистом в белых перчатках, но такое существование всегда было для меня за гранью разумного. Снизу, из люка послышалась ещё одна очередь, затем одиночный выстрел, другой и, наконец, долгий, затяжной кашель Туриста: - Живучая тварь. Жучка… Фуючка! Да она мне чуть ногу не отхватила, Жучка эта! Серёг, он их на цепь сажал! Тут ещё двое трёхсотых! Мы тут костей не соберём. - Дальше не беги, притаиться он мог! У нас так в двадцать седьмом полвзвода положили, - крикнул в люк Сергей. – Проверим всё, потом двинем за ним. Ко мне подошёл Кадерлеев-старший. С немного отрешённым, как и всегда, видом он заговорил, видя моё отвращение: - А это…мать. Как у Горького. Я ещё раз бросил взгляд на обмочившуюся бабу. С отвращением и каким-то детским недоверием я вновь повернулся к Андрею. Мамы же такими не бывают. Но он продолжил: - Мы когда тут первый раз тут были при бандитах, то же самое застали. Проверяли все – да проглядели, дураки. Только она ещё и обдолбанная валялась там, где сейчас девка лежит. А ведь тоже когда-то нормальной, поди, была. Рожала. В муках… - Ну, раз долбалась, так может и не знала… - предположил я, заранее зная, что говорю глупость. - Что в подвале трупы, не знала? – Андрей махнул рукой и отошёл от меня. – Она же, поди, и приводила. - Как? – затряс головой я, но он был прав, и я это тоже понимал. Я знал наперёд, что он мне ответит, но самый маленький краешек моего сознания, который ещё оставался не насквозь пропитанным грязью, отказывался верить в это скотство. В это мутировавшее, как и всё живое в метро, чувство, с которым мерзкая баба, лежавшая у меня под ногами, приводила к своему любимому сыночку жертв – на смерть, на расправу. Материнское чувство. - Маратик! – послышался елейный голос Туриста, и из подпола возникла его голова. – Ты хотел узнать, что нашли в правительственной ветке комиссары? Я подошёл ближе и наклонился над люком, хотя предчувствия у меня были самые поганые. - Товарищи, будем пить чай. Я принёс нам самовар! – с этими словами коротышка выпрыгнул из люка и вытянул вслед за собой странного вида округлую колодку серого цвета с красными пятнами, действительно сужающимися к низу очертаниями напоминавшую самовар. Присмотревшись к ней, я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. - Вот здесь располагались груди, - с видом знатока на рынке начал указывать на колодку Турист. Вот тут – руки, а здесь ноги. А вот тут – голова. Колодка отозвалась влажным шлепком, когда Турист ударил по тому месту, где когда-то была девичья голова, и по комнате снова стал распространяться странный сладковатый запах, с самого начала внушивший мне отвращение к этому месту. Голос паршивого коротышки был всё тише и тише, и грязный пол приближался всё быстрее. - Марат! Сергей, помоги мне! Марат, что с тобой? – послышался испуганный голос Кадерлеева-старшего. - Удары нанесены слева направо, так что убийца, скорее всего, левша, - словно нарочно издеваясь, Турист тянул слова и говорил очень обстоятельно, что вообще было редкостью для этого холеричного придурка. Последние слова отдавались в моих ушах эхом. – А тут ведь есть ещё самовар! И ещё самовар!...И ещё самовар…и ещё самовар...и ещё самовар…и ещё самовар… Сколько же их на самом деле было? 3 - Мы отрежем тебе руку! Нет, ногу! – на этот раз впереди колонны, паясничая, шёл Турист, держа под руку нашу пленницу. – Ох, и искромсаем тебя! Я был прав, когда считал его сумасшедшим. Похоже, его всерьёз заводили виды трупов. Иного объяснения тому, что после посещения подвала с «самоварами» он не мог умолкнуть уже почти час, я не видел. – Чик, чик, чик! – коротышка замахал скрещенными руками перед лицом своей спутницы. Та с отвращением отвернулась. Эта была его, маньяка территория, и он знал здесь каждый закоулок, поэтому мы намеренно не шли тихо, надеясь, что он всё-таки нападёт. Однако, уже минут сорок мы медленно передвигались по ветке правительственного метро и до сих пор не обнаружили ни единого следа изувера, убившего почти два десятка детей. Мать его мы взяли с собой – как только она пришла в себя, её связали, решив использовать как щит, и отправили впереди колонны, вместе с Туристом. Возможно, именно поэтому он все эти сорок минут пытался спровоцировать её? Возможно, что услышав голос матери, маньяк выдаст себя? Меня почему-то не оставляло чувство, что он совсем рядом. Что смерть наблюдает за нами. - Как звать твоего сына? – спросил у пленницы Кадерлеев-старший. - Саша, - немного помедлив, проскрипела она. - Саша! – внезапно закричал Турист. – Выходи! Тогда мы её не тронем! - …онем, онем, онем, о-ем, о-эм… - отозвалось эхо. Никакой реакции. -Значит так, надо ускориться. Турист и Серый – за мной, Марат – остаешься здесь, с мамочкой, - резко приказал Андрей и, сбросив рюкзак, ушёл вперёд. -Безумие! Он же может за нами идти, а не впереди быть! – закричал я ему и попытался бежать вслед. -А вдруг там опять какая-нибудь страшилка, а, Маратик? – издевательски засюсюкал Турист и практически бросил мне в руки мать маньяка. – Вдруг ты опять в обморок грохнешься? Там паучки разные, крысы…Ой, страшно-о-о-о… Он грациозно стянул свою котомку и положил её рядом с командирской. - Да ты скоро сам народ на куски резать начнёшь! – крикнул я в спину этому уроду. – Тогда я тебя первого кончу, ублюдок! Пошёл ты! - Точно, пошёл я, - послышался смешок из темноты передо мной. - Не шуми, Марат. Так правда лучше будет, - похлопал меня по спине Сергей. – Возьми в рюкзаках горелки, у меня одна, одна у шпанюка. Зажги, темно уже не будет. Незаметно он не подойдёт. Тётку на прицеле держи, он уже таким смелым не будет. Загнали мы его. Если что – стреляй, услышим. От этих слов мне стало значительно легче. Даже не от самих слов, а от того, как они были сказаны – без сомнения, без страха, будто иначе и быть не может. Я всегда удивлялся тому, что Андрей и Сергей - братья. Так-то им полагалось бы иметь хоть какую-то общую черту. Но огромный, добродушный Сергей ничем, абсолютно ничем не походил на своего тщедушного старшего брата Андрея – холодного, расчётливого, и никогда не знавшего поражений. Возможно, секрет успеха крылся как раз в том, что они дополняли друг друга? Но спросить об этом я его уже не мог, потому что Кадерлеев-младший аккуратно переступая с носка на носок, догонял своих товарищей. Его силуэт очень скоро растворился во мраке тоннеля. Я обернулся к своей последней собеседнице. Не похоже, что она собиралась бежать, но автомат на предохранитель я ставить не намеревался. Не спуская с неё глаз, я на ощупь нашёл в рюкзаках Туриста и Сергея две горелки. Зажёг их. Действительно, стало значительно лучше. Фонарь можно было погасить. Его я выключил и бережно сложил в сумку к Андрею, с удивлением обнаружив там же его штык-нож и трофейный ТТ. Человек-робот ушёл в бой с одним автоматом? Как бы не случилось беды… - Как тебя зовут? – обойдя пленницу со спины, я поставил одну из горелок за ней, чтобы с той стороны её сынок точно не смог выбежать внезапно. Она молчала. Вторую горелку я поставил прямо между нами. Та часть тоннеля, в которую убежали Кадерлеевы и их ручной коротышка, казалась мне более безопасной. Оттого я развернулся к ней спиной, а от обратной стороны тоннеля отгородился своей пленницей. - Мария, - наконец, просипела она, несколько минут поглядев на огонь. – Простите меня. И вновь меня разобрал нервный смех. О как, даже на «вы». Интересно, за что она извинялась? За то, что бросилась на меня с ведром или за то, что пару десятков лет назад породила на свет такое вот создание по имени Саша? У меня перед глазами снова промелькнул Турист с «самоварами»… - Нет, - отрезал я, отвечая любезностью на любезность. – Вы всё это видели, знали. Вы могли остановить его. Девятнадцать человек. - Он – мой сын, - прошелестела она. - Монстр, державший в страхе тех, кто смог пережить даже конец света. Надо очень постараться, чтобы такое получилось. Сейчас его поймают и вас обоих казнят, - стараясь говорить как можно спокойнее, пояснил я. Мать подняла на меня глаза. На вид ей было чуть больше пятидесяти. Грязная юбка, ватные штаны, телогрейка. Чумазое, запущенное лицо. Колтун на голове даже побольше, чем у жертвы сыночка. Что-то в ней было необычное, что приковало моё внимание. Глаза. Они вдруг начали очень ярко блестеть в пламени горелки и через секунду она разрыдалась. Громко надрывно разрыдалась, оглашая воем весь тоннель. Я пулей вскочил и начал озираться. Если сынок был поблизости, то на его месте я бы тотчас выдал себя. Но ничего не происходило. - Это всё из-за меня, это всё из-за меня. Я плохая мать, я знаю… Я воспитала его… Я старалась, я очень хотела… Я не убивала, я только баночки мыла… - вскоре её причитания стали разборчивы. Баночки мыла?! Я не стал её переубеждать, и, всё ещё надеясь спровоцировать Сашу, если он был рядом, рявкнул: - Да! Да! Даже звери не поступают так, как ты! – заорал я, присовокупив крепкое ругательство. – Нас осталось с гулькин перец и даже здесь, вырывая у смерти право на существование, кусок за куском, мы не можем быть уверены ни в чём, потому что наши дети однажды просто пойдут за доброй тётей, а находить их будут уже в вёдрах! Это же немыслимо! Ты же мать! Только свиньи убивают своих детей! Она вдруг затихла, и я резко перевёл на неё взгляд. Она выпрямилась и подобралась. Лицо её стало совсем другим, хмурым и сосредоточенным. - Право на существование? Да что ты знаешь об этом? Тебя выгоняли со станции, как лишний рот и тебе приходилось ложиться под бандитов, чтобы сына накормить? Ты давал детям кусать себя за руку, когда у них уже челюсти сводило от голода? При тебе живого человека скармливали собакам? С тобой за работу когда-нибудь расплачивались человечиной? От её тона мне показалось, что бронежилет мой сейчас примёрзнет к спине. Я вынужден был слушать её и при этом следить за тоннелем. Остановить её я уже не мог, я сам начал это. А она всё говорила и говорила, спрашивала и спрашивала. Когда она упомянула о человечине, мою голову чуть не разорвала пополам догадка: - То есть он их ещё и…? - У нас так полстанции жило, идиот, - с презрением выдавила Мария. – Кусок за куском мы вырываем у смерти право на существование. И не моя вина, что пришлось этот кусок вырывать с мясом. Я хотела с собой покончить – не смогла, он бы пропал без меня. Я одна у него осталась, мы больше никому не нужны были. Потом на грибы села, тоже не помогло. Пока я лежала, он такого мог натворить…Я стала его бояться. Боялась и любила. Это же Саша…мой Саша. -Поэтому сама детей к нему водить стала? – мой палец как-то сам собой лёг на спусковой крючок, когда я представил, как раз за разом она знакомилась на станциях с детьми, уводила их в правительственный туннель, а затем, улетая в мир дурмана, позволяла своему любимому сыночку делать из них «самовары». Как кричали они, пока Саша их резал, а она лежала, чувствуя себя настоящей матерью. Я поднял автомат и направил дуло на неё. Она медленно поднялась и подошла ко мне. Я не мог спустить курок. Она прижалась к дулу вплотную, словно уже ожидая моего выстрела. - Просто ты никогда не поймёшь, что я чувствовала. У тебя не было матери. Она не спрашивала, а всё уже знала наперёд. Потому что в её гнилом, пропитанном дурманом, сердце имелось то, чего никогда не будет у меня и эта тварь всё чувствует. - Твоё счастье. Потому что здесь, в метро, быть матерью – это наказание. Потому что каждый сын кого-нибудь убивает. Каждый сын кого-то рвёт на куски и жрёт потом. Все вы убийцы. А я – просто мама. Каждый, кто рождался, в метро, был обречён на это. И какими бы добрыми не были наши матери, как бы не стремились они изо всех сил сохранить в нас то светлое, уникальное, человеческое, что теплилось в каждом ребёнке, там, наверху – теперь это было бесполезным. Мы сами сделали свой выбор. Мы – обречены стать кучей свиней, которые жрут друг друга. Прав был Турист, когда мы шли на Новокузнецкую. Только твари этой всё равно не жить. Я обошёл её со спины и с размаху ударил прикладом. Она отлетела вперёд и на секунду затихла, но почти сразу же задергалась вновь и неуклюже перевернулась на спину, глядя на меня широко открытыми глазами. Я заговорил медленно и отчётливо, надеясь, что напоследок она запомнит каждое моё слово: - Знаешь, тебя видели, и тебя не боялись. Сначала. Когда дети только начали исчезать, по метро пошёл слух, что их не убивает твой сын, а просто забирает с собой само метро, явившееся людям в облике доброй матери. Вроде как когда-то оно нас всех спасло от взрыва бомбы, а теперь собирает лучших детей, чтобы зачать новую цивилизацию… - Слышала, - безумно улыбнулась она мне, показав голые окровавленные десны. – А ты не думал, что это может быть правдой? Кажется, она хотела, чтобы я поскорее нажал на курок. Но я ещё не закончил. Я не высказал ей всё, что думаю: - Эту дрянь люди выдумали, потому что даже отчаявшись и опустившись, они не хотели, не могли поверить, что их детей убивать чья-то мать! А ты не мать! Ты просто…соучастник. Тебя убьют. С Сашей вместе. За спиной Марии глухо задребезжали стены тоннеля. Где-то вдалеке эхом отозвался заговоривший автомат. Стреляли короткими очередями. Так бил Серёга Кадерлеев. Поймали. Всё кончено. Я опустил автомат и глубоко вдохнул. - Всё, - отчеканил я со стойким желанием прервать её мучения на этом свете, раз материнство она считала наказанием. Выдернув из ножен свой штык, поднёс к её лицу…и перерезал верёвку на её руках. Я так больше не мог. Хватит. - Иди и сдохни сама. Не буду я тебя убивать… - только и хватило у меня сил произнести. - Жаль, - опустив морщинистые веки, прошептала мать. 4 Кадрелеев-младший убил его первой же очередью. Просто он ещё какое-то время, по инерции, видимо, жил. Ещё до того, как он приблизился, нож маньяка блеснул в свете фонаря и выдал его. Он бежал молча, но очень громко и отрывисто дышал. Турист рявкнул что-то нечленораздельное, и бросился влево, Андрей в ту же секунду припал к правой стенке. Сергей начал стрелять от бедра, но при этом весьма метко. Первой тройкой он подкосил Сашу, и тот упал на колени. Второй тройкой прострелил ему руку. Третью дал у него над головой и, покачиваясь, Саша упал на спину, тяжело хрипя. К нему в тот же момент подлетел Андрей и целиком осветил его мощным фонарём. Метра полтора ростом, раскосые глаза, жиденькие усики и выпирающие зубы – вот он, весь страх метро, в одном недоразвитом ублюдке. - Животное, - сплюнув, процедил Сергей. Турист склонился над ещё живым маньяком и осмотрел его руки. - И он вот этим вот собирался нас убить? – он с удивлением вынул из правой руки раненого нож, размером чуть больше кухонного и посмотрел его на свет. – Да этим и колбасу не нарежешь. - Мама, мама, мама…- дрожа всем телом и задыхаясь, едва слышным фальцетом твердил маньяк. - Не донесём. Выше надо было брать, - назидательно произнёс Кадерлеев-старший, ощупав грудь маньяка и подняв взгляд на младшего брата. – Стареешь. - Туда ему и дорога. У нас и без него доказательств выше крыши, - весело подытожил Турист, бросив нож на землю. - Мама, мама, мама… Я тебе! Я тебе привёл! Я! Тебе! Привёл!- из глаз Саши вдруг брызнули слёзы, и он забился в конвульсиях, пытаясь нащупать на земле брошенный Туристом нож. Сергей попытался ему помешать, но старший брат остановил его. - Стой. Саша неловко задёргался на земле и нащупал своё оружие. Правой, простреленной рукой, он схватил нож и попытался подняться. Отставил назад правую, простреленную руку, которой он собирался нанести последний в своей жизни удар. Но силы оставили его и он, бездыханный, упал обратно. Затих. - Турист, вспоминай, - грозно начал Сергей. – Какой рукой нанесены удары? Коротышка снова склонился над убитым, взглянул на его руку, на нож и коротко выругался. - Левой. - А этот какой бить собирался? - Правой. - Мамаша, …! – выругался Турист. Ёмкая матерщина, повторяясь всё эхом тише, улетела назад, в тоннель, где оставался с мамой маньяка их товарищ. Марат. Не сговариваясь, они бросились назад. Команда, уже потерявшая в последние дни одного товарища. Ливер хорошо пел, да… Но, не пробежав и десяти метров, все они услышали сначала долгую, нескончаемую автоматную очередь, а затем вопль. Дикий, протяжный, нечеловеческий крик, в котором смешалось всё – и детская обида на несправедливый, оскотинившийся мир проклятого метро и страх перед невероятной жестокостью и удивление. Простое удивление человека, который так и не смог понять до конца, в какие уродливые формы может обратиться исказившиеся под землёй человеческие инстинкты, зародившиеся задолго до того, как землю потрясла последняя в этом мире война. Теперь они прекрасно знали, какой рукой будет нанесена единственная и последняя рана, убившая Марата.