Кроваво-белый

До конца своей жизни она не изменила белому. Даже когда Корво — ее личную тень — засыпали землей, она стояла в белом костюме, словно даже смерть не могла пошатнуть ее девственной чистоты. В идеально-белом она стопками подписывала указы о расстрелах и ссылках и законы, по которым люди должны были умирать в лучшем случае в тридцать, проработав весь срок своей жизни на фабриках или в шахтах. Она затопила улицы и реки города красной смертью взамен черной. Она подозревала всех в своем окружении. Светлой фигурой входила в пыточные. Наблюдала за тем, за чем ее телохранитель не мог. Он понимал, она — нет. Она не испытывала ни малейшего отвращения при виде вывернутых наизнанку внутренностей. Спокойная улыбка не покидала ее лица, когда тысячи тонких игл вонзались в тело подозреваемого и тот срывал глотку от кажущейся невыносимой боли. Добела раскаленные пыточные инструменты завораживали ее взор. Особенно, когда белая дворянская кожа начинала краснеть и пузыриться от близости обжигающего железа. Ее паранойя лишь укрепилась со смертью Корво. Несмотря на то, что Тень не могла защищать ее вечно, она давала ей ощущение правильности происходящего. Потеряв Корво, она потеряла уверенность и находила ее в еще более жестоких мерах правления. До конца своей жизни она мстила этому городу за смерть матери. И тем не менее, она всё еще была невинна, даже увидев и совершив столько жестокости. Она оставалась невинной даже после первой брачной ночи, после которой ещё долго сидела и наблюдала, как из груди ее молодого мужа тонкими струйками вытекает кровь. Она оставалась невинной, когда рассказывала своему пятилетнему сыну, как лучше выбивать признания из дворян. Белый был ее лучшей защитой от тьмы, от которой ее не мог защитить даже ее лорд-защитник, унесший в могилу все грехи, совершенные в ее честь. Сейчас в белом наряде под ликование народа она торжественно уходит в промерзшую Дануоллскую землю. Я задаю ей один-единственный вопрос: «Ты удовлетворена?». В нем нет ни намека на злость, с которой на нее смотрели простые жители города, ждавшие другого. Они бы, наверное, сказали больше, но она дала им достаточно. Смотря на своего сына, одетого в белый парадный мундир, кидающего первую горсть земли, она улыбается. «Да».