Голомяночка

Поспорили как-то два брата, кто из них лучший рыбак. Старший брат давно рыбачил, с малолетства — и с дедом рыбачил, и с отцом, и младшего семейному промыслу учил, — всем рыбьим повадкам да рыбачьим уловкам: как подсечь окуня осторожного, как вытащить сорожку сребряную да как омуля байкальского обхитрить. А младший брат только и знал, что на печи лежать да в потолок поплевывать. Не любил он рыбалку; говорил, мол, зачем сетями грудь Байкала могучего опутывать: он гневается на дерзких людишек, штормит, путает рыбацкие снасти и уносит сорванные переметы в открытое море. А вместе с сетями пропадает и рыба, гибнет, отравляя чистую байкальскую воду. — Нет, брат, не наш ты, — качал головой старший брат. Он как раз в море собирался, а младший брат всё на печи бока отлёживал. Обидело это младшего брата; он на локте-то приподнялся, посмотрел хмуро: — Почему это? — В нашей семье все рыбаки. Отец наш рыбак, дед был первым рыбаком в деревне, прадед омуля ловил, один ты нос от удочки воротишь. Стало быть, не наш ты, чужой, — твердо повторил старший брат. Любил он младшего сильно, вот и суров к нему был. Думал он, что, ежели попадет ненароком в шторм да погибнет, не по силам будет младшему отца с матерью да сестер неразумных прокормить. Соскочил младший брат тогда с печи, подошел к старшему и посмотрел ему в глаза упрямо: — Докажу я тебе, кто из нас лучший рыбак. Молва ходила тогда по деревне, что русалка близёхонько плавает. Сказывали, будто плескалась она ночью у мыса Шаманского, и будто слышали её смех колокольчиковый. Условились тогда братья: тот будет лучшим, кто русалку поймает. А кто проиграет — признает победителя главным над собой. Ловили братья русалку днем, все дно у мыса обшарили — не поймали, только зря рыбу распугали да ил взбаламутили. Стали думать, как им тогда быть: неужто ночью придется ловить? Боязно ночью с нечистью связываться, да делать нечего — одолела гордость их страхи, ещё и подначивала. Первым на ночную рыбалку отправился младший брат. Не хотели его пускать сестры молодые. «Кто же будет с нами в игры играть?» — спрашивали они, а у него и ответа не находилось. Не хотела его отпускать и матушка-старушка, плакала. «Погубит тебя эта русалка, оставишь стариков-родителей без помощи в старости», — причитала она над любимым сыном. Тяжело было и ему вынести материнские слёзы, чуть не отказался он от затеи губительной, но обида черная точила его сердце, ожесточила его. Пожал он на прощанье руку отцу, обнялся с братом да и сел в лодку. Ночь была ясная, спокойная. Поставил младший сети, отплыл в сторонку, да и стал ждать-поджидать русалку, лунные блики разглядывать. Море ласкало скалистый берег, волны баюкали лодку, — вот-вот младший уснет, уже и глаза у него закрывались под шепот волн. Луна высоконько взобралась, на самое лохматое облако; отражалась в байкальской глади, любовалась круглолицая собой, будто в зеркале. Склонил голову младший брат; уже не следил он за сетями, не всматривался в ночную тьму. Задремал незаметно, да беспокойно, и послышался ему среди плеска волн колокольчиковый смех, бубенцовый перезвон. Разом проснулся младший, хотел за весло взяться, да не смог. То не русалка была, а диво дивное: тоненькая, хрупенькая, кожа у неё белее белого, прозрачная, все синенькие жилки видно. Ручки — как у царевны-королевишны, волосы серебром по плечам струились, в воде кольцами свивались, а глаза… так смотрит, будто в душу заглядывает. Влюбился младший брат в подводную красавицу, руки ей целовал, смех переливчатый до зари слушал, а про сети и думать забыл. На заре плеснула его ненаглядная хвостом да была такова. Проводил он её взглядом в бездонные глубины Байкала-отца, да и взялся за весло. Пора было домой ему возвращаться. Только не хотел младший брат говорить, что видел русалку, да не поймал, и потому решил сказать, что не видел ничего. Подплыл он к сетям, стал было их снимать, глядь — а они рыбой полны, да самой отборной и разной. — Вот это подарочек от моей Голомяночки! — в удивленьи воскликнул младший брат; столько рыбы ему морская красавица подарила — едва лодка не перевернулась. Вернулся младший брат домой, встретили его все домочадцы с радостью, надивиться улову богатому не могли. И старший брат порадовался, что младший наконец-то уму-разуму научился, по-хорошему рыбачить начал. Между тем приближался вечер, и пора было старшему отправляться к мысу, как условились они раньше. Отговаривала его матушка, говорила, что погубит их затея, но старший брат ни её, ни сестер печальных не послушал. Сел он в лодку и погреб к Шаманскому мысу. Снова ночь ясная разлеглась над Байкалом, снова стояли сети у мыса. Ветерок волны гнал, а они обнимали суровые берега, будто их размягчить хотели. Старший брат не дремал, глаз не спускал с морской глади. Долго он так сидел, не шевелясь, уже и луна начала спускаться, устав собой любоваться, как слышит — будто колокольчики зазвенели. Потянулся он к веслу, сжал его покрепче, чтобы страх-то свой побороть, и видит — на борт лодки ручка легла, белая, как молоко. Не вытерпел старший брат, страшно ему стало, что чудище морское к нему в лодку вот-вот заберется, да изо всех сил ударил бедную русалку. Она-то лодку своего любимого узнала и приплыла с ним увидеться. Вскрикнула пронзительно русалка, упала в воду, но не потонула — такая она была хрупкая да невесомая, что отец-Байкал выталкивал её из своих вод, не хотел к себе принять. Связал её тогда старший брат и бросил беспамятную в лодку, а сам сел зари ждать. Мысль заносчивая ему в голову пришла: а не потеряют ли русалку сестры её русалочьи, не поплывут ли искать? Стал бы тогда старший брат лучшим рыбаком во всей деревне, если бы поймал не одну русалку, а нескольких; все бы признали его рыбачье мастерство. Время шло. Открыла русалка глаза, увидела, что заневолил её старший брат, что задумался он о чём-то. А от ухмылки его недоброй пробежали по спине у неё мурашки. Долго не показывалось солнце из-за туч, долго упрашивала русалка отпустить её, била хвостом и раскачивала лодку, да не прошибла она своим плачем сердце старшего брата. Вот уже блеснул солнечный луч меж синих гор, и вскрикнула русалка обреченно. Не жить ей больше, не видать любимого. Стало её байкальское солнце жарить, стали с рук да с хвоста веревки падать. Старший брат и шевельнуться не смел — что за диво? Русалка прямо на глазах таяла! Протянула бедная к нему руки оплывшие, обняла его крепко — да и опрокинула лодку, утянула его с собой на самое дно. Ждали старшего брата в деревне, не дождались. Долго горевала матушка, долго ещё младший ходил на берег, высматривал их семейную лодку. Только не видел он больше ни брата своего, ни Голомяночки. С тех пор и не видать на Байкале русалок, не слыхать по ночам колокольчикового смеха. А те сети, что старший брат ставил, Байкал спутал и унёс далеко от мыса, к Ольхону-острову. Много лет они хрустальные воды его отравляли, пока не сгнили.