Время для двоих

Артур лежит в мягкой постели и смотрит в потолок широко открытыми глазами. Спать не хочется – хватит, на том свете выспался. За окном время от времени проезжают автомобили. Артур провожает взглядом жёлтые квадраты света, ползущие по потолку, вслушивается в урчание моторов, в шорох шин по асфальту, в едва слышные отдалённые звуки смутно знакомой музыки – пытается забить всё своё внимание посторонним шумом. Лишь бы не слышать, не знать, что происходит за стеной в соседней комнате. Но, к сожалению, он знает. И просто не представляет, что с этим делать. Мерлин даже не плачет – он рыдает, всхлипывает, задыхается в попытке приглушить звуки подушкой, и никак не может остановиться. У Артура пальцы сводит от того, как сильно он вцепляется в изголовье кровати. Глаза слезятся, а он продолжает, не моргая, смотреть в потолок, но вместо света фар проезжающих машин словно наяву видит, как Мерлин сходит с ума в собственной постели. Как сворачивается под тонким одеялом, обхватывает колени руками, сжимается в маленький комок и скулит тихо, протяжно, будто побитый пёс. Артур не может больше этого терпеть – выскальзывает из-под одеяла и бесшумно подходит к двери в соседнюю спальню. Он не представляет, что делать с таким Мерлином, но его словно ураганный ветер в спину толкает: нужно быть рядом, успокоить, сделать хоть что-нибудь, чтобы этот кошмар наяву прекратился. Дверь едва слышно скрипит, открываясь, и Мерлин тут же замолкает, замирает, кажется, даже дышать перестаёт. Артур входит в комнату, запрещая себе сомневаться и отступать, и сжимает плечо Мерлина – того всего трясёт. У самого Артура тоже начинают дрожать руки. Он сглатывает, но это не помогает избавиться от кома в горле. – Поговори со мной, – просит Артур, сам не узнавая свой сиплый голос. – Пожалуйста. Я больше не могу так. Мерлин хватает его за руку, садится на постели, рывком притягивает ближе, и Артур делает единственное, что кажется сейчас верным: обнимает Мерлина обеими руками, прижимает к себе так крепко, как только может, будто пытаясь физически сдержать эту жуткую истерику. А Мерлин цепляется за его спину, то сжимая руки в замок, то беспорядочно гладя раскрытыми ладонями, впутывает пальцы в отросшие волосы на затылке, тянет, тянет к себе, словно если сейчас отпустит – Артур растворится в воздухе, снова оставив его одного. - Артур... Артур-Артур, боже, ты не представляешь, столько лет!.. Он громко всхлипывает, а потом его будто прорывает – Мерлин снова ревёт, едва не кричит во весь голос, прижимаясь мокрой щекой к плечу Артура, и у того на глаза тоже наворачиваются слёзы. Полторы тысячи лет. Мерлин прав, Артур не представляет, как это на самом деле много. Все эти годы он спал и видел бесконечный сон, окутанный белёсым туманом. Он видел, как рушится Камелот, видел войны и страдания своего народа. Видел, как сменяются эпохи и правители, как оружие становится смертоносней, а жертв в каждой войне – всё больше и больше. Видел, и абсолютно ничего не мог сделать. Артур смотрел, как развивается наука, как появляются новые религии, как меняются приоритеты, мода, музыка, как на протяжении столетий меняются сами люди. Он не запоминал лиц, не встречал среди них ни одного знакомого, но когда с глаз спала туманная пелена, он увидел перед собой того же, кто провожал его в последний путь. Артур знал окружающий его новый мир так ясно, как когда-то знал своё собственное королевство, но лишь Мерлин, до неузнаваемости изменившийся за все эти годы, ощущался как родной, как часть прежней жизни Артура. Единственное звено, связывающее его прошлое с настоящим. У самого же Мерлина не было ничего, кроме слепой веры. – Я боюсь засыпать, Артур, я боюсь, что проснусь, а тебя снова не будет, – быстро, нервно, через слово срываясь на всхлипы шепчет Мерлин. – Ты не представляешь, сколько раз я видел это во сне, а потом... Потом просыпался в пустом доме... Я сотни раз лез в петлю, Артур, каждый раз думал, что больше не выдержу, хотел прекратить всё это! Я не сдержал клятву, не смог спасти тебя тогда, и поклялся снова, что дождусь, но я столько раз был на грани... Я не смогу без тебя, Артур! Умоляю, не оставляй меня, не оставляй больше! Мерлин снова рыдает, а Артур, с трудом проглатывая ком в горле, запрокидывает голову, смаргивает стоящие в глазах слёзы, глубоко вздыхает и прижимается губами к самому уху Мерлина. Шепчет медленно, чётко: – Я здесь, я с тобой, и никуда не исчезну. Ты слышишь меня, Мерлин? Ты веришь мне? – Я боюсь... – Просто подожди до утра. Я буду рядом, клянусь. Артур аккуратно укладывает Мерлина в постель, а тот цепляется за него, не позволяя отстраниться ни на дюйм. Устраиваться вдвоём под одним одеялом неудобно, но у Артура всё же получается. Мерлин обхватывает его руками, смыкая пальцы замком, переплетает их ноги, прижимается всем телом, притирается так близко, насколько это вообще возможно, и только тогда начинает успокаиваться. Артур всё продолжает говорить, уверяя его в том, что они теперь всегда будут вместе. Только когда дыхание Мерлина выравнивается, а тело перестаёт дрожать, Артур позволяет себе расслабиться и уснуть. Снов он больше не видит.

***

Артур просыпается от того, что Мерлин гладит его по голове, пропуская пряди волос через пальцы. Сколько себя помнит, Артур никогда и никому не позволял прикасаться к себе таким образом, но это оказывается неожиданно приятно, как и лучи солнца, греющие голую спину. Мерлин всё ещё тесно прижимается и обнимает, но то ли он поднялся выше, то ли сам Артур сполз во сне так, что теперь утыкается лицом ему в грудь. В неясном ему самому порыве Артур прижимается губами к белой гладкой коже. Чувствует, как размеренно, спокойно бьётся чужое сердце, улыбается и засыпает снова.

***

Во второй раз Артур просыпается в пустой постели завёрнутым в подоткнутое со всех сторон одеяло и тихо смеётся, выпутываясь из этого кокона. Гиперопека Мерлина – просто нечто. По дому разносится запах жареного бекона и кофе, так полюбившегося Артуру в этой новой жизни. На его счастье, готовит Мерлин просто божественно. Ночная истерика вспоминается как дурной сон, потому что когда Артур, умывшись, заходит на кухню, Мерлин так счастливо улыбается, а глаза его кажутся идеально синими и сияющими, будто не он вчера выплакал все эти слёзы, въевшиеся солью в самую душу. Артур привычно садится за стол, Мерлин привычно наполняет его чашку кофе и привычно отходит к плите. Артур помнит дубовый стол в своих покоях, и как Мерлин стоял чуть поодаль, только с серебряным кувшином колодезной воды вместо кофейника. Всё это было будто вчера – для Артура. А Мерлин, наверное, за прошедшие полтора тысячелетия ожидания не раз сошёл с ума. Он отставляет кофейник и неотрывно смотрит на Артура, неосознанно, наверное, заламывая пальцы. И тот в свою очередь совсем забывает о завтраке, отвечая прямым взглядом глаза в глаза. Артур понимает, будто сам чувствует неудержимое желание Мерлина дотронуться, убедиться ещё раз, что всё происходящее – не иллюзия, не порождение фантазии больного разума. Стоит ему протянуть руку, как Мерлин срывается вперёд, но вдруг замирает за полшага от стола. Нерешительно тянется Артуру навстречу, наверняка всё ещё опасаясь, что он вот-вот исчезнет, и вздрагивает, дотронувшись, наконец, до его ладони. Мерлин падает на колени, словно все силы вмиг покидают его, переплетает свои пальцы с пальцами Артура, целует запястье, и у того просто сердце разрывается, как больно видеть Мерлина таким – слабым, отчаявшимся и так безнадёжно влюблённым. Всё это – новое, приобретённое за время их разлуки, и Артур готов заключить сделку с дьяволом, только бы суметь вытравить из души Мерлина это въевшееся одиночество, всю боль, которая заставляет его вести себя так неправильно. Он помнит Мерлина другим: сильным, храбрым, язвительным и оптимистичным – безоговорочно верующим в то, что Артуру под силу справиться с любой напастью. Вот только однажды он не справился, не оправдал ожиданий Мерлина, оставил его и своих подданных без короля, без наследника, и после мог лишь беспомощно наблюдать сквозь белый туман, как соседние королевства раздирают Камелот на части. Если б тогда он мог знать, как Мерлина изломает это поражение... – Прости меня, – шепчет Артур, сползая со стула на пол и тоже становясь на колени. – За всё, что тебе пришлось пережить из-за меня – прости. А Мерлин в ответ смеётся надрывно так, тихо, истерично. Его снова захлёстывает. Артур обхватывает его лицо ладонями, не даёт отвести глаза, пытается удержать от очередного провала в это его безумие. И у него получается: взгляд Мерлина становится осмысленным, он замолкает, замирает, разглядывая лицо Артура, проводит пальцами по щекам, приглаживает брови, обводит губы, а потом нерешительно подаётся вперёд и замирает так близко, что Артур чувствует его дыхание на своих губах. Артур всё прекрасно понимает, и он готов разделить его безумие на двоих – это кажется единственно верным выходом. Он сам наклоняется, сам касается губ Мерлина своими, обнимает и притягивает его ближе, скользит языком в его рот – медленно, тепло, так приятно. Мерлин встречает его движения, сходу подстраиваясь под ритм, под каждое прикосновение – они будто два осколка, идеально прилегающие друг к другу разбитыми краями и составляющие, наконец, одно целое. Время течёт мимо них, не касаясь, позволяя застыть в этом моменте единения, не способном исцелить душевные раны, но позволяющем унять боль. Мерлин чуть отстраняется, прерывая поцелуй, поднимается и тянет Артура за собой, но ощущение целостности не угасает вместе с ощущением чужих губ. Оно всё ещё окружает их, Артур чувствует это, знает и принимает как великое благословение. Потому что Мерлин снова улыбается, как раньше, как когда-то улыбался принцу Камелота. Они снова целуются, останавливаясь в коридоре, и Мерлин толкает Артура по направлению к своей спальне, вцепляется в его футболку пальцами, до боли прихватывая кожу вместе с тканью, пока Артур самостоятельно не избавляется от одежды. В постель они падают уже полностью раздетыми. Мерлин сверху, сжимает бёдра Артура коленями, давит на плечи, поднимаясь на вытянутых руках, и смотрит, будто всё ещё не может поверить в реальность происходящего. Артуру тоже верится с трудом, но разум в этом действе не участвует, всё решают эмоции и ощущения. Им обоим сейчас хорошо: Мерлину это нужно, Артур этого хочет. Они тянутся друг к другу за прикосновениями, поцелуями, заполняют друг другом эту тысячелетнюю пустоту внутри, и нет на свете ничего правильнее. Нет сомнений и страхов, нет вопроса: "что же будет после?" – ведь то, что происходит сейчас – это не отдельный этап, это новое течение их жизни, и оно пойдёт дальше в том же русле. Мерлин достаёт откуда-то из-под матраца маленький тюбик, но Артуру не до деталей, он разглядывает сидящего на нём обнажённого Мерлина, яркий румянец на его щеках, красные зацелованные губы, которые тот ещё и закусывает в предвкушении. А потом Мерлин обхватывает его член скользкой рукой, и Артур закрывает глаза, потому что ощущений слишком много, и ему нужно хоть немного успокоиться, чтобы не сорваться, не взять слишком грубо, не причинить боли в погоне за собственным удовольствием. Артур чувствует пальцы Мерлина, чувствует, как тот раскрывается, впуская член внутрь, это и больно, и приятно. Мерлин, кажется, вовсе не дышит. Артур обхватывает его за талию, не позволяя торопиться, и прижимает к себе, когда тот опускается до конца. Мерлин сжимается, пульсирует внутри, и одному дьяволу известно, сколько сил требуется Артуру, чтобы лежать смирно, дать Мерлину хоть немного привыкнуть к себе. Артур тянет его за руку, укладывая к себе на грудь, гладит вздрагивающие бока и спину и аккуратно приподнимает бёдра, начиная движение с малого. Но Мерлин решает по-своему – снова упирается руками в плечи Артура, смотрит ему прямо в глаза и поднимается на коленях, чтобы в следующую секунду опуститься вниз, принимая член полностью. – Боже, Мерлин! – вырывается сквозь стиснутые зубы, но тот и не думает останавливаться. Смотрит пристально, неотрывно. От резких выдохов у него пересыхают губы, и Артуру хочется целовать их, но ему слишком хорошо, чтобы прерываться сейчас. Во взгляде Мерлина столько решимости, столько безумного синего огня, и вместе с тем столько нежности и неприкрытого обожания, что Артур не находит в себе сил остановить его – принимает всё, что Мерлин так самозабвенно отдаёт ему в этот момент. И всё же Артур должен перехватить инициативу, потому что Мерлин не продержится так долго, его напряжённые бёдра начинают дрожать под ладонями Артура, и тот останавливает его, чтобы уложить на постель, лечь сверху, обнять согнутой в локте рукой за шею и снова взять, не позволяя шевельнуться, задавая собственный ритм. У Мерлина вмиг сбивается дыхание, и вздохи переливаются в стоны. Он расслабляется под Артуром, позволяет владеть собой так, как тому угодно, бессловесно соглашается на всё, отдаваясь полностью и без оглядки. Артур не спешит, он запоминает каждую реакцию Мерлина. Как дрожь проходит по его телу, если огладить плавный изгиб спины, чуть приподнять за бёдра над постелью и двигаться быстро вперёд, а после – тягуче-медленно назад. Как он стонет, стоит Артуру наклониться, взять в рот твёрдый тёмный сосок и перекатить его между зубами. И как полностью теряет голову, когда движения бёдер Артура становятся размашистыми, мощными, когда он снова целует губы Мерлина, едва не задыхаясь в быстром, рваном ритме, а после вжимается в него крепко-крепко, и Мерлин кончает вместе с ним, под ним, в его руках. Идеально.

***

Мерлин снова держит Артура, обвивается не только руками и ногами вокруг тела, он будто проникает внутрь на неподвластных пониманию простого человека магических уровнях. Артур вовсе не против быть околдованным. Пророчество Великого Дракона было предельно ясно: Король возродится, когда Британия будет в опасности. Но пока заклинания-маяки Мерлина, расставленные им по всему свету, молчат, у них есть ещё немного времени. И Артур не собирается делить его ни с кем, кроме самого Мерлина.