"Обязательно должно быть море..."

Волны в тот день были что надо. Самое то были волны. Нэнси помахала мне с берега, я помахал ей в ответ. Потом уже плыл, не оборачиваясь. Надо было настроиться на ритм океана. Отрешиться от всего земного. Смешно, да? Зато помогает. С тех пор, как я научился так делать, падать с доски стал куда меньше. Я вывел доску к границе зоны для сёрферов, встал. Волна уже шла — только лови. Небо, океан и чувство полёта, вокруг тебя с шипением рушатся тонны солёной воды, а ты летишь и чувствуешь себя птицей в своей стихии. Ничего прекраснее я не знаю. Потом я кого-то сбил. Ну или он сбил меня. Дело в том, что он очутился в воде прямо передо мной, и я успел вильнуть в сторону, а то прокатился бы ему прямо по голове, а удара доской на полной скорости пловец может и не пережить. Запаникует, наглотается воды, вырубится — оно надо? Поэтому я, разумеется, ушёл вбок на сплошных рефлексах — конечно, ещё и орал во всю глотку, чтобы он убирался к дьяволу, но толку-то, я сам себя не слышал. А пока летел в воду, уже не орал: на меня шла волна, и нужно было набрать воздуха, чтобы поднырнуть. Что я и сделал. Шнур от доски, закреплённый на лодыжке, сильно дёрнул меня назад, и так же внезапно тяга исчезла. Оборвало, значит, к чертям. В следующий миг вокруг уже была зелёная полупрозрачная бурлящая масса, которая всегда напоминает мне бутылочное стекло с пузырьками. Я рванулся к свету, пробил макушкой поверхность воды и закрутил головой, ища свою доску и придурка, который решил искупаться в зоне больших волн. Откуда он вообще там взялся? Доску я нашёл. С ней можно было попрощаться — от неё отломилась примерно треть. Жалко было, конечно, но чёрт с доской, пловца нигде не было видно. Если я его утопил... Ну или если он подвернулся мне под доску и утонул сам собой... Короче, из хоть каких-то служб спасения ближе всего был ваш покорный слуга, так что шансы выжить у этого типа зависели от того, смогу ли я быстро понять, где он есть. А если он ушёл на глубину, то всё, мне его не вытащить. С океана уже надвигалась новая волна. Я помахал высоко задранной рукой, на случай, если нас видят с берега и сомневаются, нужна ли помощь, а потом подгрёб к доске — меня при манёвре уклонения швырнуло от неё прочь, но сама она в момент нашего расставания была близко к потенциальному утопленнику, так что стоило поискать рядом. Да и плавсредство не помешает, если придётся тащить его к берегу. Я нырнул. Вода даванула на уши, и в лучах солнца, пронизывавших медленно колышущийся мир вокруг, я вроде бы увидел что-то крупнее случайной рыбёшки. Что-то тёмное, толком не понять, человек или нет. Я вынырнул глотнуть воздуха, развернулся в том направлении и поплыл, вглядываясь в глубину. На меня уже заходил спасательный катер, через минуту они будут здесь. Сколько прошло — две минуты, три? Если больше, моя помощь бедолаге уже не нужна. Я нырнул ещё раз, и мне повезло — человек ещё боролся, и дрыгался он недалеко от поверхности. Должно быть, он уже выныривал, пока я сам был под водой, но потом его опять накрыло. Сейчас у него изо рта вырывались пузыри, и это было просто отлично. Кровь в воде тоже не расходилась, и это было вдвойне отлично — значит, доской я его не заломал. Отдельно я был этому чудику благодарен за то, что он не стал коротко стричься. Было за что ухватить. Под водой люди скользкие и, когда тонут, вцепляются в спасателя со всей дури. А «поплавка» у меня с собой не было. «Поплавок» — такая специальная штука, её умные люди придумали как раз на тот случай, чтобы протянуть утопающему, и он бы в панике цеплялся за неё, а не мне за шею. Сколько я таких вытащил, пока работал в службе спасения на водах — счёт потерял. Этого я выдернул к воздуху и свету как раз вовремя. Моторная лодка подвалила к нам, с неё швырнули круг и протянули шест. Сэмми Уайт в акваланге уже сидела на краю, готовая нырять к нам, но мы справлялись и так. Нас втащили в лодку. — Что у тебя, Уоллес? — спросила Сэмми, стащив с себя маску. — Всё никак не угомонишься? — Доске капец, — сказал я. — Слушай, и у меня там девушка... — Где девушка? — Сэм снова приготовилась прыгать в воду. — На берегу девушка, — скорее объяснил я. — Она, наверное, беспокоится. — Щас я анонс устрою на весь пляж, — пообещала Сэм. — Успокою твою... как там её? Рик Майерс, — он поначалу был за штурвалом, а сейчас возился с моим утопленником, помогая ему выкашлять воду, — показал ей большой палец. — Устрой ему, кэп. Так его! — Я, между прочим, человека спас, — напомнил я. — И что ты хочешь? Медаль? — Сэм, ну не надо. Придётся покупать новую доску. А мне так нравилась прежняя. Ну что за день, а... Рик пристегнул потерпевшего, перебрался за руль, дал газу и заложил разворот, нацелившись на станцию. Берег разом придвинулся ближе. Когда мы выбрались из лодки на песок, Сэмми вдруг смягчилась. Потрепала меня по голове. — Славно сработано, Уоллес. Чему-то мы тебя научили. — Сэм, я... — Да брось. Мы знаем, ты хороший парень... верно? — Ну, — она меня смущала. Я не врубался, что происходит. Сэм подмигнула Рику, поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку. Закинув руку мне за шею, чтобы меня к себе пригнуть. Она небольшого роста. И тут я понял, с чего она такая добрая. Потому что подоспела Нэнси и огрела меня сумочкой! По спине и ещё по щеке, ремешком хлестнула наотмашь. И на весь практически пляж заорала, что я кобель и что она больше знать меня не желает. Вот такая подлянка от братьев-спасателей. Ну ладно, бывших братьев. Но всё равно, я не ждал такой гадости. Рик тем временем пытался добиться чего-то осмысленного от моего утопленника. Тот наконец сумел внятно объяснить, как его зовут, — я услышал вроде бы «Дэвид», — и где его вещи. От поездки в больницу отказался. На станцию с ребятами пошёл, благо было недалеко. Был он совсем незагорелый. Должно быть, вот только приехал. Чечако. Новичок. Я собирался было свалить, но Сэм сказала «Загляни, запишем, что случилось», и пришлось идти с ними, оформлять протокол происшествия. Мне там даже минералки глотнуть не предложили. Сэм собиралась уже прочитать горе-пловцу лекцию — нашу стандартную, для идиотов, которые думают, что океан вроде здорового такого бассейна. Я сам её читал наизусть раз двести разным самонадеянным личностям. Наш чечако умудрился её разжалобить. Сказал, что мечтает добраться до постели. Сказал, что с удовольствием выслушает лекцию утром. И выглядел таким несчастным и уставшим, что смягчился даже шипастый крабовый панцирь, заменяющий Сэм сердце. Она велела ему прийти завтра. И на прощание выдала наше обычное «с океаном не шутят». — И не думал, — вздохнул чечако. — Что, сэр? — А? Ничего. Вы совершенно правы. Он побрёл мимо меня туда, где на помосте лежали его вещи. Должно быть, кто-то из ребят за ними сгонял до пляжа. И мне очень не понравилось то, что это были за вещи. Самому мне не помешало бы смыть с себя соль, пожрать и заняться своими делами, а не встревать в чужие, когда не просят. Но меня, правда, здорово беспокоило то, что я увидел там, на белых досках настила. Не подумайте, у меня так-то всё хорошо. Настолько хорошо, насколько может быть у парня в двадцать пять, когда он один на всём белом свете. Ма умерла, когда мне было девятнадцать. Папаша смылся, когда она заболела, ещё за пять лет до её смерти. Выходит, шесть лет, как у меня никого нет. Недавно я потерял даже ту дурацкую работу, что у меня была. И людей, которых пять лет до того называл друзьями. С которыми выудил из старины Солёного-И-Мокрого довольно много его несостоявшихся жертв. Ну да ничего, руки-ноги у меня на месте, голова работает. Не пропаду. Мужик, которого я выловил из океана, вызывал у меня смутную тревогу, которая никак не проходила. Я хочу сказать, он выглядел так, будто приехал сегодня, явился на пляж в туфлях, в пиджаке и жилетке, при чёртовом галстуке, с блокнотом и авторучкой, разделся и пошёл в воду, не имея намерения из неё выходить. — Где вы, говорите, остановились? — спросил я, глядя ему в спину. Станция маленькая, так что я стоял всего шагах в пяти от него. — Не вижу, каким образом это могло бы быть ваше дело, мистер... — отозвался тот. — Моя доска, — сказал я. — Это была чертовски хорошая доска, hombre. Не новая, конечно, но надёжная и обкатанная. Славная такая доска для сёрфинга. Сосчитать не могу, сколько волн мы с ней поймали. — История ваших отношений с куском стеклопластика, безусловно, познавательна, — сказал он, полуобернувшись, но на меня не глядя. Он смотрел на океан. Ох чёрт. Этот тип вцепился в перила ограждения и смотрел вдаль, на океан. Почему людям вообще приходит в голову мысль, что океан можно использовать как орудие самоубийства, а? Это даже звучит нечестно. Всегда можно найти что-то поменьше. И одноразовое. Верёвку, таблетки, пистолет. Не что-то, что ты делишь с миллиардами людей по всей береговой линии. Сильнее, чем болванов, которые лезут в океан утопиться, я не люблю только тех, кто прыгает с крыши небоскрёба на асфальт. Как насчёт бригады, которая будет отмывать кровь и кишки с дороги, приятель? Старина Тихий океан, конечно, справится с отмыванием грязи куда лучше. Но всё-таки. Всё-таки. Мне будет малость тошно ловить завтра волну, зная, что где-то рыбы обгладывают медленно опускающееся в темноте мёртвое тело самоубийцы. Он оделся — галстук, правда, повязывать не стал — и спустился по ступенькам. Никто его не удерживал, так что он не спеша пошёл прочь, увязая в песке. Я выскочил следом — наружу и прыжком через перила, чтобы не тратить время на лестницу. Дверь у меня за спиной резко хлопнула. Он вздрогнул от этого звука. И обернулся — так, будто я его напугал. — Постойте, — торопливо сказал я. — Что вам от меня нужно? — Это был просто отличный кусок стеклопластика. И, кажется, вы должны мне одну доску для сёрфинга. — Вымогательство, что — входит в местные обычаи? Слова были нахальные, но тон совершенно не боевой. Как будто он отругивался только по привычке. — Похоже, вам не помешало бы выпить, — предпринял я ещё один заход. — И мы всё обсудим. — Н-нет, — мужик помотал головой, да ещё и рукой замахал, будто я предлагал ему что-то непристойное. — Нет. — Уоллес, — сказал я. — Вы спрашивали, как меня зовут. Илай Уоллес. — Уверен, что не спрашивал, — откликнулся он. — Итак, мистер... — на мой намёк он только голову вскинул, но имени своего не назвал. — Где вы остановились? — Сколько? — он полез в карман пиджака. Достал пластиковую карточку. И смотрел на неё, часто моргая, будто не понимал, что это за штука. Шесть лет назад я так же стоял здесь, возле навеса над спасательной станцией. Даже, кажется, тень от крыши лежала под тем же углом. Чайки кричали так же, ветер дул, и плеск океана ничуть не изменился с тех пор. Тот долбаный день, наверное, я буду помнить до самой смерти. День, когда маму похоронили. День, когда я не знал, как мне жить дальше, и главное — зачем. Когда я купил билет на первый попавшийся самолёт. К тёплому морю, билось у меня тогда в голове, к морю, обязательно должно быть море. — Идёмте, — сказал я. — Знаю одну неплохую гостиницу. Недорого, условия хорошие. — А для зазывалы вы не староваты, Уоллес? — Её держит мой добрый знакомый. Будут чистые простыни. Кондиционер. У нас тут жарко бывает. Он смотрел на меня молча. — Там есть банкомат. И вам нужно где-то бросить вещи. И купить полотенце. — У меня есть полотенце. — Тогда сандалии. И что-нибудь от солнца. Шляпу. Крем. Тёмные очки. Ему, я понимал, не нужно было ничего от солнца. Ночью спасатели не работают, а утреннее солнце он уже не собирался увидеть. — Идёмте, — сказал я. Он только плечом дёрнул. — Тогда посидите пока здесь, — решил я. — Вон, под зонтиком. Мне надо было кое-что узнать. Его расспрашивать при ребятах я не хотел, так что надо было действовать обходным путём. Так-то они хорошие, здешние спасатели. Они здорово мне помогли, когда я остался совсем один в целом мире. Но лучше всего мне помог один старый резчик по дереву. Мистер Катунта. Он с Анд. Издалека, из такой дали, про которую я едва слышал. Он дал мне деревянную фигурку ламы. И он разговаривал со мной. Каждый день. Его жена умерла почти пятьдесят лет назад, а двенадцать лет назад умер сын. Остались взрослые внуки и, кажется, правнуки ещё. Мистер Катунта маленький, высохший, темнокожий. Мы сидели на пороге лавчонки, где он режет свои фигурки. Он рассказывал мне про жену. Мануэлу, её звали Мануэла. Все эти годы, говорил он. Я старик, говорил он. Люди думают, любовь умирает, когда долго живёшь. Неправда. Сердце умирает, а любовь всё горит. Возьми этот огонь, держи его. Будет больно, но ты всё держи. Я держу его пять десятков лет. Кентехуа, говорил он, так я её звал. На кечуа это значит — единственная. Я рассказывал мистеру Катунта про маму, а он мне — как жил вдовцом с двумя детьми. Он говорил: каждое утро я просыпался и спрашивал себя, зачем моему сердцу биться дальше. Детей было не жалко, себя не жалко. Нет сил встать, нет сил жить. Потом я вспоминал её, и воспоминание жгло, как раскалённое железо. Каждое утро я видел это пламя и протягивал руку. Я брал огонь и держал, и было больно, и были силы встать и приготовить детям кашу, и отправить их в школу, и взять нож, и резать им только дерево и кость. На моё счастье, Сэмми и Рик уже умотали патрулировать пляж. На базе оставался только дежурный на вышке, Сайрус, и стажёрка за столиком у входа. — Клэр, — сказал я, просунув голову в дверь. — Уоллес, — она одарила дверной косяк возле моей головы утомлённо-сердитым взглядом, явно позаимствованным у Сэм. — Да ладно. Это же я. Ну? Перестань. Ты же хорошая девушка, верно? Добрая. И очень красивая. — Я очень злая старая мегера, — сказала Клэр холодно. — Что тебе надо, Уоллес? — Как ребята, справляются? — Не бойся, по тебе не плачут. — Нового никого ещё не прислали? — Подыскали кое-кого. Надеюсь, будет получше тебя. — Да уж. Ясно. — Ты собирался уходить. — Погоди. Слушай, вы записали имя этого? — я указал бровями туда, где мой экс-утопленник сидел на пластиковом лежаке в самом краешке тени от зонтика. — Тебе-то что? — Ну Клэр. Буду должен. Пожалуйста. — Он сказал, что его зовут, э-э, — она заглянула в бумаги. — Дэниел. Дэниел Джексон. — Спасибо! — я развернулся и метнулся на выход. — Я знаю, что вы задумали, — сказал я Джексону. — Вот как, мистер Уоллес? — Бросьте, — сказал я. — Пойдём. Ты возвращаешь долги, вот как это устроено. Над тобой смыкается толща тяжёлой воды, и мир становится беззвучным, ты не можешь вдохнуть, но дышать больше и не нужно. Ты плавно опускаешься в черноту, и тебя охватывает покой. А потом чья-то рука хватает тебя за что попало, больно, до синяков, бесцеремонно тащит наверх, и вот ты уже кашляешь, стоя на четвереньках, и борт надувной лодки пахнет мокрой резиной, и под пальцами у тебя прогибаются планки настила, и ты живой, но нисколько за это не благодарен. Иногда для такого можно даже не тонуть. У меня прекрасно получилось и на берегу. Ты бросаешь злой взгляд на этих, в лодке, тоже живых, загорелых, довольных, и кто-то из них спрашивает, как тебя звать, и потом говорит, что ты ему должен за спасение. Спроси, сколько должен, и услышишь вон от того, огненно-рыжего, что с аквалангом: «Сделай так, чтобы больше не пришлось тебя вытаскивать». Спроси ещё раз, настойчивее, и услышишь от девчонки с косой, уложенной вокруг головы: «Когда кому-то рядом придётся туго, помоги ему». Потом тебе дают чай из термоса. И тебя снова тошнит, и кто-то помогает перегнуться через борт со словами «Ну с подветренной же стороны, чудила», а кто-то ещё говорит «Чечако», и наутро ты просыпаешься в хостеле, куда тебя вечером впихнул тот рыжий спасатель, и бредёшь на станцию, потому что больше никого здесь не знаешь, и говоришь «Вам не надо комп настроить?» Комп у них — то есть, у нас — то есть, всё-таки у них, — был тогда барахло. Я прикупил кой-чего с первой зарплаты и спаял кой-чего ещё, и антенну тоже я, и аккумулятор для рации. Мачту для антенны мы ставили все вместе, а потом, во время большого ветра, поднимали втроём с Сэм и Риком, обдирая руки, когда она грохнулась прямо нам на крышу. Хорошо, что не сломалась. Да что там. Я пошёл было к гостинице, она в двух шагах от пляжа. Дэниел или Дэвид, или как его там, плёлся за мной. Пиджак он тащил в руке, в туфли ему набился песок, это как пить дать. Он на ходу достал из пиджака сигареты, зажигалку. Остановился закурить. Я тоже остановился, подождать его. Поначалу, пока он был в трусах и босиком, и мокрый весь, я не разглядел, а теперь видел — немолодой мужик. Морщины у глаз, вот что выдавало возраст. И линия рта ещё. Плохо дело. Я не понимал, как у него крутятся шестерёнки в голове. Если парень моего возраста приезжает к океану и поддаётся дурному соблазну свести счёты с жизнью, причины бывают разные, но у молодых есть один козырь. Мы легко ведёмся на то, чтобы увидеть ещё один рассвет. Узнать, что дальше. Такой финт. Отложи своё дело всего на день. Потом ещё один рассвет, и ещё, а потом, в один из дней, ты снова можешь дышать. Раскрываешь глаза и понимаешь: жив, и это правильно. Я, понятно, спасал и пожилых людей, но они-то все случайно чуть не сбулькали. Кто силы не рассчитал, кого волной захлестнуло, у кого ногу судорогой свело. Самоубийц среди стариков и старушек не было. А этот снова смотрел на океан. То ли ждал, пока я скажу, куда идти, то ли задумался. Мысли его были невесёлые, судя по лицу. Окурок он бросил в урну, за что сразу заработал у меня пару баллов в карму. Не люблю тех, кто мусорит на пляже. А пляж здесь повсюду... шутка. Такая шутка. Для своих, но уже не для меня. И я подумал — а что его, собственно, удержит в гостинице, когда я отвалю по своим делам. Ответа не нашёл. Так что в гостиницу мы не пошли. Я заглянул в китайскую кафешку, купил на ужин риса со свининой на двоих. И мне повезло поймать попутку до города, мистера Лопеса на его таратайке, а то шлёпали бы две мили пешком. Не так далеко, но всё-таки приятнее, когда тебя с ветерком подбросят почти к самому дому. Так-то меня бы Нэнси отвезла, не поссорься мы с ней. Утром она меня захватила из дома, и скуттер я поэтому не брал. Заодно бензин сэкономил. Надо было ей позвонить, я даже вытащил телефон. Увидел три сообщения от неё, прочитал первое. «Уоллес, ты придурок». Я придурок, это факт. Звонить я не стал, и остальное читать не стал. Всякого спасателя учат, что нельзя зацикливаться на спасённых. Они, бывает, сами пытаются за нас «зацепиться»: приходят, приглашают выпить, хотят для нас что-то полезное сделать. Можно с ними сфотографироваться, можно разок сходить в бар, если хотят дать денег — вон счёт для пожертвований, служба спасения на водах будет очень благодарна. Больше — ни-ни. Денег не брать, в койку с ними не прыгать, ничего такого. Будет настаивать — вежливо бортануть. Они скоро всё забудут. А бывает, уже спасателя переклинивает — вроде как он отвечает за того, кого спас. Это тоже паршивая штука, нездоровая совсем, и если начинает сносить крышу, надо вовремя себя останавливать. Если не получается — сказать старшему в команде, она найдёт, с кем тебе переговорить, чтобы мозги на место встали. Только сейчас мне не к кому было пойти, чтобы мне сказали: «Уоллес, ты болван. Этот тип — не твоя забота. У него своя жизнь, у тебя своя». Умом-то я всё понимал, а толку? Так же прекрасно я понимал, что мужик осознает всю дурость идеи топиться на пляже, где повсюду наблюдение, вышки и лодки, да и просто люди, и найдёт себе тихую бухту, где никто ему не помешает. Потому я и притащил его в своё бунгало. Даже простыни нашёл, как обещал. Гостю постелил в единственной комнате на кровати, она широкая, не свалишься, а себе подвесил гамак снаружи. — Шмотки можно кинуть, вон, на стул. Не бойтесь, я не сопру вашу кредитку и не сбегу. Он посмотрел на меня безразлично, как будто ему было всё равно, сбегу я с кредиткой или нет. Я пошёл проверить почтовый ящик, а когда вернулся, он уже спал, не раздеваясь. Не соврал, выходит, что мечтал добраться до постели. Дом, где я жил, был не то чтобы мой собственный: одна знакомая, миссис Харпер, пару лет назад разрешила мне там пожить, в обмен на то, что я буду подстригать газон, поливать цветы и выгребать рекламные проспекты из почтового ящика. Сама она уехала к дочери в Канаду, а продавать домик пока не хотела — говорила, думает подождать, пока цены подрастут, и сдавать тоже не хотела: мороки много. Мы с ней познакомились в приюте для животных, пока оба там волонтёрили. Однажды меня здорово покусал бульмастиф, а миссис Харпер обрабатывала мне раны и подбадривала меня всяко, пока не приехали медики и не забрали в госпиталь. И потом мы подружились. Она отличная тётка, с чувством юмора, и с собаками у неё потрясающий контакт. Ещё она говорила, что сразу чует плохого человека. И что я хороший человек. Мне её очень не хватало. Бунгало было старое, щелястое, рамы дребезжали, чуть ветер начнётся посильнее, и крыша кое-где протекала. С тех пор, как туда вселился, я подлатал крыльцо, перестелил пол на веранде, починил вентилятор и антенну на крыше. Только заделать все протечки пока не успел, залатал пару самых больших, а прочее оставил до времён, когда разботатею и перекрою крышу целиком. Жить было можно, меня устраивало. Ночью я проснулся от крика. Моему постояльцу, похоже, снились кошмары. Я вылез из гамака, налил молока в кружку. Свет мне включать не хотелось, так что по комнате пробирался на ощупь. Нашарил этого типа в темноте — спину, потом плечо. Легонько потряс его. — Эй, мистер. Проснитесь. Он так и подскочил. — Вот, — сказал я. — Молоко. Глотните. Он, должно быть, от растерянности, взял стаканчик и глотнул. Глаза большие сделал, как будто самогона пальмового хлебнул. А там, правда, было только молоко. Обычное. Прохладное. — Что за..? — Пейте-пейте. Полезно. Он выпил где-то половину, сунул мне стакан и снова лёг. Обхватил себя за локти и уставился в потолок. Я видел, что он не спит. Сел на край кровати. Она большая, трое поместятся запросто. Сказал: — Расскажите что-нибудь. — Идите к чёрту, мистер Уоллес, — откликнулся он. — Откуда вы приехали? Далеко? Он молчал. — А у вас дети есть? Это подействовало. Он приподнялся на локте, посмотрел на меня. В темноте я видел только общий контур лица, чуть посветлее, и глаза — тёмными провалами. — Завтра надо будет купить что-то полегче, — решил я. — Одежды, то есть. Покажу, где продаются не идиотские футболки. — Вы вряд ли можете служить тому рекламой, — проворчал он. Ну да, футболка с надписью «Вы здесь» для него, наверное, была верхом экстравагантности. Хотя кто их знает, этих пожилых, не знаю, как назвать, когда человек ещё не старикан, но о нём уже не скажешь «парень». Дядек, что ли. Может, Дэвид-Дэниел в молодости зажигал на каком-нибудь Вудстоке. Штаны, может, носил кожаные в обтяжку, рубашку с голой грудью, из блестючего такого чего-нибудь. Ещё и травку, поди, курил. Я потрогал ему лоб. Мне надо было знать, есть ли жар, а то он днём воды наглотался, потом прогулялся по жаре, а пневмония не шутит. Но он был обычной человеческой температуры. Тёплый. Отдёрнул голову, перекатился, чтобы быть ко мне спиной. Я посидел немного, слушая, как он дышит — тяжело так, застревая на вдохе, сглатывая. Будто слёзы сдерживает. Потом я всё-таки решился снова до него дотронуться. Положил руку ему на спину, между лопатками. Не знаю даже, собирался ли я чем-то помочь или, там, выразить сочувствие. Скорее, хотел ощущить, что он здесь, рядом, не сбежал и не приснился мне. Так-то иногда мне снятся и те, кого я вытащил, и те, кого не успел. Те, другие, холодные, а этот был тёплый. Живой. Мне все спасённые кажутся мельче меня, даже здоровенные лбы. Пока не отойдут немного. А этот чудик был взаправду мелкий, мне чуть выше плеча. Не знаю, сколько я так просидел. В какой-то момент он перевернулся на другой бок и нашарил мою руку — тут я понял, что он спит, потому что он пробормотал вроде бы имя, нечётко, как люди говорят во сне. «Мария» или как-то так, я не разобрал. Сидеть с ним до утра я всё-таки не мог, назавтра были дела, а варёный я буду ни на что не годен. Так что я вернулся в свой гамак. И мгновенно отрубился. На рассвете меня разбудил шум мотора у соседей — должно быть, Тед поехал на работу. Я заглянул в комнату. Мой нечаянный гость никуда за ночь не делся, спал себе. Ночь мы пережили, и я собирался это достижение повторить. Океан шумел за стеной, хотелось жрать, надо было отлить, работы у меня по-прежнему не было, с девушкой я поссорился. Но меня, как океанской волной, накрыло ощущение полноты и правильности жизни. Будто я именно там, где должен быть. Пусть из пляжного патруля меня выперли, но я сделал то, что мистер Катунта называл «господня рыбалка»: поймал человека. А значит, я всё ещё спасатель. Рис в сковородке я разделил на две горки, выудил чистую вилку из ящика. Запах еды кого хочешь выманит из убежища. Вот и мой гость не исключение. Он выбрался на кухню, огляделся, поёжился. Я вручил ему вилку. После завтрака всё становится лучше. Или после кофе. Растворимого, другого у меня не было. — День будет хороший. Ешьте, и идём, рубашку вам купим. Кофе чёрный или с молоком? Он молча забрал у меня кружку кофе. Продавцы в лавчонках с одеждой косились на нас с неодобрением. Ну, мы были странной компанией, небритый мелкий тип в помятом пиджаке и я, здоровый раздолбай. Или мне только казалось, что они косились? Так или иначе, деньги есть деньги, и из очередного магазинчика Дэниел-Дэвид вышел в белой рубашке, белых шортах и верёвочных сандалиях. Я ещё, пока ждал, выбрал ему в соседней лавке очки с настоящим ультрафиолетовым фактором, не поддельные, каких полно кругом. И бейсболку. Тоже белую. Его шмотки мы оставили продавцу, с обещанием забрать вечером, чтобы не возвращаться домой. Он остановился покурить. Я ждал в тени, глотая тёплую воду из своей бутылки. — Вы так и будете со мной ходить, Уоллес или как вас там? — Не так быстро, hombre, — сказал я. — Сначала доску. Парень, у которого я хотел купить б/у шотборд, Джимми Лоу, отказался иметь со мной дело. Сказал — слухи расходятся. И велел мне проваливать. Это становилось уже не смешно. Человек знает меня пять лет, я собирал ему велосипеды из полного хлама, а однажды даже подменял его в магазинчике, когда он валялся с вывихнутой ногой, и теперь он поверил про меня чёрт знает чему? Паршиво. — Куда теперь? — спросил Дэвид-Дэниел устало. Я присмотрелся к нему и велел купить водички, пока не шарахнуло тепловым ударом, и ходить по тенёчку. Как я вот, например. Было ещё место поблизости, куда можно зайти, посмотреть мне доску. Дорогущее, правда. В беспонтовые туристские грабиловки я идти за доской не хотел, а в понтовые хотел, но стеснялся. — Что вы такого сделали, Уоллес, что люди от вас шарахаются? Наблюдательный, зараза. — Ничего. — Точно. — Нет, правда ничего. — Ха, — сказал он. — Меня подставили, — сказал я, сам зная, насколько беспомощно это звучит. — И в чём же вас подставили? — сказал он, сощурясь и глядя на меня холодно и оценивающе. — Типа я цацку скрысил. — Украли украшение? — перевёл он. — Ну да. У туристки, золотое такое, с цепочками, на шею. Оно пропало, её сын на меня показал. Я, правда, засветился там возле них с утра. Дремал на лежаке, пока не моё дежурство. Ждал хороших волн. — Но украшение не брали. — Не брал. На кой оно мне? — С деньгами у вас не сказать, чтобы прекрасно. — Не пропаду. Это не повод тырить вещички у приезжих. — Да уж. И что, вас обвинили в краже и арестовали? — Они пришли на станцию. У нас там шкафчики. Сэм тогда сказала, чтобы я открыл шкаф. Она здорово злилась. На туристов злилась, что возводят напраслину на её людей. А я, ну, замешкался. Не потому что спёр эти долбаные цепочки. У меня в шкафу кое-что было, чего я здорово стеснялся. Не порнуха, я бы не стал её держать на станции. Но журналы, да. И я не хотел их показывать всем подряд. Скажут, здоровый облом, а читает комиксы про волшебных лошадок. Но вышло так, что комиксы мои про лошадок — последнее, о чём мне следовало беспокоиться. Потому что я открыл шкаф, поднял свёрнутую майку, а под ней, на стопке журналов, лежало это чёртово украшение. — Но вы его не брали? — спросил мой спутник. — Не брал. Только никто не поверил. — А полиция что? — Полицию не стали впутывать. Цацку вернули, меня выперли. Типа, сам уволился. Чтоб без шума и пыли. Денег на адвоката у меня всё равно нет. — Если не врёте, что не крали, значит, вор ещё на свободе. — Ну да. А я что сделаю? — В полицию можете пойти. — И что скажу? Здрасте, ко мне в шкафчик случайно заползло золотое ожерелье? — Скажете, что вам его подбросили. Шкафчики запираются? Посторонние на станции бывают? Мужик рубил фишку, факт. Только я и сам её рубил. Толку-то. — Думаете, это кто-то из ребят? Да не, у нас там была экскурсия с утра. Целая толпа прошла. А шкафчик — пошатай дверцу, он и откроется. Ничего ценного я в нём не держу. — Сколько времени прошло между тем, как пропало украшение, и вашим... открытием? — Тётка начала вопить, прибежала на станцию, как поняла, что цацки нет, и её пацан на меня сказал. А когда пропало, не знаю. Да ладно, сейчас концов не найти уже. — Или нечего искать? — Что? — я даже остановился. — А знаете что? Подавитесь своим баблом, не надо мне доски. Я смотрел на него, он смотрел на меня. Мне было до чёртиков обидно. Вот до комка в горле. Почему-то мне не похрен было, считает ли этот полузнакомый мужик меня вором. Потом он, так, дёрнул плечом и сказал: — Проверял кое-что. — Проверили? — Да. И я сейчас не обвиняю вас в краже. — Вы меня знаете меньше суток. Может, я жулик. — Данных недостаточно для обвинения, — объяснил он. — Вы что, прокурор? — Нет, — он невесело ухмыльнулся и снова потянулся за сигаретами. — Математик. Идёмте, Уоллес, купим вам... как это называется? Шотборд? В дорогом заведении, с кондишеном и полированными каменными полами, я выбрал себе доску, а он расплатился. Продавцы меня тут не знали, я был уверен. Но переглядывались и шептались. — Теперь на пляж. Испытаем приобретение. Я и так знал, что доска отличная. И надеялся, что проживёт долго. Мечта, а не доска, чудесная, отзывчивая, а уж лёгкая — как пёрышко феникса. Сам бы я на неё год копил, со спасательской-то зарплаты, а уж теперь, когда стал безработным, и того дольше. Волны опять были что надо. Мне снова пришла смс от Нэнси — «Илай, давай встретимся. Я в “Русалке”». Я замялся, сбился с шага. Джексон, или как там его, увидел моё замешательство и махнул рукой: — Идите, Уоллес. Я не заблужусь. — А вы куда? — Слушать лекцию о правилах безопасности, как обещал вчера вашим экс-коллегам. Ну вот обязательно надо ткнуть в свежую рану, да? — Сэм решит, что вы головой вчера долбанулись, — сказал я, прежде чем сообразил, что мне невыгодно его отговаривать. А он и не отговорился ничуть: наклонил голову к плечу, дёрнул краем рта в типа-улыбке и велел мне идти, куда я там собирался. — Я буду во-он под той зелёной крышей, возле пальмы, — я показал на «Русалку». — Как освободитесь, валяйте туда. В «Русалку» пускали с доской и в шортах, так что я быстро нашёл, где Нэнси меня ждёт. Она заявила, что нам нужно поговорить. Я сел и сказал покорно, мол, давай поговорим. Неохота было ссориться. Она в который раз сказала, что у меня нет работы, и я должен активнее её искать, — я кивал, — что это не конец света, и я не должен впадать в депрессию и апатию, — я кивал, — и что она не верит дурным слухам, — это была хорошая новость, — но что я должен проявить амбиции, а то из меня так ничего никогда и не выйдет. Она, я знаю, надеялась, что я сдам экзамен на начальника патруля, или там пойду в местный колледж, получу профессию, или стану недвижимостью, там, торговать. Что найду настоящую работу. На крайняк, что подамся в местную службу 911. Оформлю нормальную медстраховку, смогу брать кредиты, заработаю на своё жильё и машину. На спасательной станции, как она считала, я «прожигал жизнь» и «растрачивал попусту свой потенциал». Ладно, я пообещал, что перестану прожигать и растрачивать. По-моему, она мне не поверила. Пошла по второму кругу: как я продолбал собеседование, как я не должен болтаться по улицам или целыми днями торчать на пляже. От дальнейшей нахлобучки меня спас Джексон. Он откуда-то возник возле столика и сказал: — Уоллес. — Чего? — только и спросил я. — Идёмте, — сказал он тоном, не терпящим возражений. Я встал и, как телёнок на верёвочке, пошёл за ним. — Доску заберите, — не оглядываясь, сказал этот тип. Как он увидел, что я забыл чехол с доской? — Илай! — окликнула меня Нэнси. — Что происходит? Кто это? — У мистера Уоллеса деловая встреча, — сказал тип ледяным тоном. — Познакомься, это мистер Джексон, — вставил я. — Это, ну, Нэнси. — Доктор Джексон, — поправил меня тот. — Агнес Картрайт. — Рад знакомству, — сказал Джексон, глядя на мою девушку рассеянно, как на какую-нибудь заурядную форму морской жизни. Когда его взгляд падал на меня, то делался чрезвычайно острым. — Взаимно, — отозвалась Нэнси. — Илай, на пару слов. Она оттащила меня на несколько шагов и яростным шёпотом спросила: — Кто он такой? — Деловое, э, знакомство. — И давно ты его знаешь? — Неделю, — соврал я, потому что «сутки» звучало бы подозрительно, как дьявол. — Илай. Ты не взялся торговать наркотиками, а? — Чего-о? Нет! — Тогда что? Деловая встреча, здесь, сейчас? Предупредить не мог? — Ну, я не хотел тебе говорить, пока не выгорит, но я тут подрядился на одну научную базу, лаборантом, в море, я хотел тебе сказать, когда окончательно договорюсь, — враньё сыпалось из моего рта гладкое и складное, я уже сам верил, что буду помогать препарировать морских ежей и, чем чёрт не шутит, сделаю открытие в биологии, а нет — так наберусь опыта и получу красивую строчку в резюме. — Слушай, милая, это важно, правда, мне надо с ним поговорить. — О чём? — Я должен какие-то прививки поставить. И принести рекомендацию с места работы. В собачьем приюте возьму. — Ты уходишь в море? — Всего на месяц, — я жалобно посмотрел на неё. — Это настоящая работа. Как ты и хотела. И экспедиция ещё не завтра, они дадут мне время подумать. — Иди, — сказала она. Деловая встреча? Очень я хотел узнать, что это у нас за деловая встреча вдруг. — Итак, Уоллес. Если бы вы хотели поднять здесь большой переполох, что бы вы сделали? — Заорал бы «акула», — мгновенно ответил я. — Все бы ломанулись кто из воды, кто в воду с фотоаппаратом. — Ещё варианты? — мы шли почему-то к морю. — Заорать «бомба». Только копы повяжут. — А если бы вы не хотели привлечь к себе внимание? — В чём вообще дело? Куда мы идём? — Восстанавливать ваше доброе имя. — А? — Шкафчики действительно открываются гвоздём. — Вы... Он сунул мне листок бумаги. Фотографию. На ней был Рик с какой-то девчонкой, мелкой совсем, лет десяти. Девчонка была в инвалидном кресле, в маске, и возле неё стоял штатив от капельницы. — Это кто? — Вы мне скажите, мистер Уоллес. — Вроде он говорил, что сестра болеет, — припомнил я. — Но её вроде выписали. В прошлом году это было. — У неё рецидив. Трансплантация не покрывается страховкой. Вы знаете, что на пляже есть человек, который с удовольствием купит то, что металлоискателем выудили из песка во время уборки пляжа? — Ну, есть. Старина Баллард. И чего? Это незаконно вообще-то. Дэвид-Дэниел показал мне кольцо на безымянном пальце. Тусклое, жёлтое. — И чего? — Вот это, — объяснил он, — я потерял вчера. После того, как вы проехались по мне доской, но до того, как оказался на берегу. — Какого чёрта! Я не... — Тише, болван. Подумайте. Я добросовестно подумал. — Рик? Он что... Не может быть! — Скупщик описал мне человека, чрезвычайно похожего на парнишку в лодке. На ваше счастье. Я ухватил его за локоть. — Что вы собираетесь делать? — Припереть его к стенке. Неофициально. Он, должно быть, в полном отчаянии, раз возвёл на вас напраслину. — Ох ты чёрт. — Отчаявшиеся люди способны на очень глупые поступки. — Вам-то какого дьявола в этом всём? Он только брови приподнял. — Есть причина. Я думал, что разговор с Сэм будет ужасный. Но нет, она выслушала моего знакомца, кивнула. Прогулялась до Балларда-скупщика. А когда вернулась, то была мрачнее тучи. — Хотите заявить на него? Я звоню копам. — Меня бы устроило, если бы он убрался из города, — сказал Джексон. — Хотя, возможно, стоило бы сдать его полиции. Кража, ограбление, сбыт. Он действует наобум. Вот-вот запаникует. — Думаете, сперва припугнуть его? — Нет, звоните в полицию, — решил было Джексон. Но мы опоздали. Рик увидел нас. Может, видел и то, как Сэм ходила к Балларду. На месте Рика я бы бросился прочь, прыгнул бы в машину и смылся. Всё равно у нас ничего серьёзного на него не было. Любой адвокат бы его отмазал как нечего делать. Но он побежал к станции. Мы после узнали, что у него там была заначка, пятнадцать кусков в тайнике под помостом. Он вбежал внутрь, а там был только Сайрус. Он у нас наблюдатель в башне, потому что бинокль можно и одной рукой держать. Второй у него нет, оторвало осколком снаряда в Ираке, и экзамен по физподготовке он сдать заново не может, а уходить из команды не хочет. Ну, вот и... Он был внизу — Клэр ушла перекусить, а по рации пришёл вызов, и Сайрус как раз собирался ответить. Тут Рик и вломился. И, опять, ничего бы не было, если бы он быстро придумал, что соврать, и выскочил наружу как ни в чём не бывало. Но он запаниковал. Так бывает. Ему, наверное, казалось, что весь мир знает, что он украл те цацки, и все на него пальцем будут показывать. Он достал стропорез. Нож такой. Стандартное снаряжение спасателя, на случай, если надо обрезать трос или перепилить что-нибудь небольшое. Сайрус потом сказал — он в наушниках сидел и не сразу понял, чего Рик хочет и почему показывает нож. А тот хотел, чтобы Сайрус отвернулся к стене и не шевелился. Достал деньги из тайника, кинулся к двери, и тут до Сайруса дошло, что происходит чего-то не то, он встал и спросил, что за хрень творится. На улицу они выкатились вдвоём, проломили ограждение и свалились в песок. Тут подоспели местные копы, обоих повязали и забрали нож. Моё доброе имя было очищено, о да. Рик в наручниках отправился в участок. У нас взяли показания. Заодно я узнал, как на самом деле зовут моего соседа. Подслушал, пока его опрашивали. Николас Раш, доктор наук, профессор математики из Соединённого Королевства, у нас преподавал в Бостоне. Он, вообще, пытался по-тихому раствориться в пейзаже, но не тут-то было: лейтенант Дженкинс его живо перехватил, у него нюх на тех, кто пытается смыться и выглядит подозрительно. А Дэвид-Дэниел-Николас Джексон-Раш выглядел так подозрительно, что Сэм отвела меня в сторону и спросила тихонько, не из ФБР ли мой дружбан. Сэм, кстати, велела мне назавтра выйти на работу, потому что замену нам пока не прислали. Она была здорово ошарашена всей историей с Риком, хотя виду не подавала. Только стрельнула сигарету у Раша, когда тот снова наладился покурить. А она ведь не курит. За все шесть лет, что я с ней знаком, ни разу не видел её курящей. Вечером, пока я готовил пожрать, Раш сказал, что у него ко мне разговор. У меня к нему тоже был разговор. Он же, глазом не моргнув, дал днём полиции мой адрес — типа, остановился здесь. — Может, вы гостиницу найдёте? — намекнул я. — Пусть не сейчас, но хоть утром? Деньги у вас вроде есть. — Меня устраивает нынешнее жильё. Пока я глотал воздух ртом, Раш выложил на стол две стодолларовые бумажки. Увидел, что я не прыгаю от радости, добавил ещё одну. Скептически меня осмотрел, добавил ещё. Я взял эти деньги, одну сотку положил в карман, остальное сунул ему обратно. Потом сообразил, что надо было брать всё, и те триста отослать сестрёнке Рика. Но уж забирать их не стал. — Ладно, а вы про что хотели поговорить? — Тебе опасно здесь находиться. — С чего вдруг? — За мной охотятся... опасные люди. Мало мне было забот. Теперь ещё псих с манией преследования. — Вы профессор математики. За экзамен кому-то банан влепили? — Я вёл научный проект, который крайне заинтересовал группу преступников. — Ну круто. И что мне теперь? Свалить из города? Лечь на дно? — Может не помочь, — сказал он мрачно. — Постараюсь выбить тебе защиту как свидетелю, но не знаю, получится или нет. — И если у вас не выгорит — то что? Ребята серьёзные? Он чиркнул ногтем себе по шее. Ну круто. — Тогда на чёрта вы мой адрес засветили? И у вас, это, какие-нибудь доказательства есть? А то, может, вам голову напекло? — Нет, — сказал он. — Всё, что я мог бы рассказать, чтобы тебя убедить, засекречено. Я задумался. — С чего вдруг все эти разговоры? И почему сегодня, а не вчера? Какого хрена вы вообще не улетели куда-нибудь, где вас никто не знает? — Вчера я не был уверен, что ты не пытался меня обчистить. Ну дела. — Мне должны позвонить, — продолжал Раш. — До тех пор не уезжай из города. Если за мной придут раньше, а тебе удастся сбежать, свяжись вот с этим человеком. Запомни имя и номер. Он показал мне листок, на котором был телефонный номер, а под ним написано «Дэниел Джексон». — Он из ФБР? — Нет. Он археолог. Но он тебе поможет. — Почему сразу ему не позвонить? Раш утомлённо объяснил, что загадочный Джексон и есть тот человек, который должен обеспечить мне прикрытие. Оставалось только надеяться, что у него не раздвоение личности и археолог на самом деле существует. Листок Раш кинул в пепельницу — то есть, консервную банку, — и поджёг. А потом ещё и размешал пепел вилкой. Ну параноик. — Ешьте, — сказал я. — И если вы остаётесь, утром ваша очередь готовить. Ночью он снова кричал во сне. На завтрак были гренки и омлет. Ну, неплохо, тем более — жареным хлебом не отравишься. Раш быстро писал что-то карандашом в блокноте. Хмурился, много зачёркивал, тёр пальцем лоб. Потом захлопнул блокнот и откинулся на стуле. Я спросил светским тоном: — А ваша жена — что? — Что — моя жена? — переспросил Раш после паузы. — Она знает про ваши секретные дела? — Знала. — Упс. И что? Бросила вас? То есть, ну, не моё дело, да? — Она умерла, — сказал он. Я чуть под стол не уполз от неловкости. Ляпнул, надо же. Пробормотал что-то вроде «извините». Меня спасло пришедшее от Сэмми сообщение: она знала, что я с утра люблю поспать, и напоминала, чтоб не опаздывал. — Вы сегодня куда? — я кинул на стол запасные ключи от калитки и от дома. — Останусь здесь. — Тогда запишите мой номер. Если трубу прорвёт или ещё какая-то хрень — звоните. Или если вас бандиты похитят. Он вбил мой номер в свой телефон, позвонил мне, пробы ради. Потом снова схватил блокнот и уткнулся в свои вычисления. — Еды какой-нибудь купите, — вспомнил я. — Да-да, — сказал он, хотя я не был уверен, что он меня вообще услышал. Ладно, зато с его сотней у меня было на что залить бак у скуттера и подлатать крышу. У меня ещё в этот день было собеседование в риэлторской фирме, только я на него не пошёл. Забыл. Уже под вечер мне оттуда позвонили и спросили, куда я делся. Я объяснил, что получил другое предложение. А мне вдруг сказали, что им очень понравилось моё резюме и я могу прийти завтра. Или когда мне будет удобно. Я так удивился, что согласился прийти. Да и Нэнси обещал, а то она расстроится, когда узнает, что экспедиции-то никакой не будет. Жаль, кстати. Было бы круто вот так уйти в море, заделаться морским волком, изучать медуз или головоногих каких-нибудь. Или лучше течения с ветрами. Головоногих, чтобы их изучать, придётся вылавливать, убивать и резать, а они ничего плохого не сделали и, я читал, кое-какие из них довольно разумные ребята. А так всё было почти как обычно. Мы показывали группе детишек, как работают спасатели, и учили их, как себя правильно вести в воде. Надели на них спасжилеты, покатали на лодке, подарили по картонной медальке. Потом у одного семейства собака уплыла вслед за папашей, и я помогал её ловить и выдворять из общей зоны. Потом к нам приплыли дельфины, и весь пляж ломанулся их встречать. Вот только без Рика работать было странно. Я всё никак не мог до конца ощутить, что он сидит за решёткой, а не просто отпросился на день. Правда, Сэм сказала, его выпустят под залог, но всё равно его жизнь должна была круто перемениться. Ещё Сэм сказала, что спасатели собирают деньги в помощь сестрёнке Рика. Я хоть имя её узнал — Бонита. Выгреб, что в карманах было, сотку-то я разменял на заправке. Отдал. Мне чертовски стыдно было, что я с дорогущей доской, а она там болеет. Может, стоило доску продать, купить что попроще. Я решил закинуть удочки у Джимми, узнать хоть, сколько за неё дадут. Раставаться с доской было жалко, я уже успел к ней прикипеть душой, так я и разрывался между жадностью и благородством. Потом сообразил, что по программе защиты свидетелей меня могут заслать на Аляску — хорош же я там буду с доской. Потом вспомнил, что не знаю, не свихнулся ли мой профессор, и решил, как вернусь домой, хоть погуглить этого Джексона. Выяснить, существует он или нет. Пока я был на работе, Раш оккупировал мой гамак на веранде. Добро бы он там просто спал, но нет, ему без курева жизнь была не мила. Я ещё с улицы успел увидеть, как он держит двумя пальцами горящий лист бумаги и прикуривает от него. Реакция у меня отличная. Я в три прыжка оказался на веранде, сорвал крышку с банки кока-колы, которую держал в руке, взболтал колу парой резких движений и выплеснул в огонь, сильно сдавив банку. Получился фонтан пены, моментально заливший пламя. И Раша, конечно, тоже. Этот идиот с воплем дёрнулся, перевернулся и вывалился из гамака на пол. — Не надо так, — сказал я, переводя дух. — Сухое дерево и пластик кругом, вспыхнет мигом всё. Нет, ну в самом деле. Домик был кое-где из досок, кое-где из прессованных опилок, обшивка пластиковая, а стропила деревянные. И вряд ли пропитанные от огня, строился-то дом давно, когда ещё никого не парила пожарная безопасность. Полыхнуло бы — только беги спасайся. Любой, у кого есть пара глаз и немного мозгов, сообразил бы, что не стоит здесь баловаться с огнём. Раш встал, отряхнулся от песка, которого на веранде всегда полно: ветром надувает, никуда не денешься. Был он весь в кока-коле. То есть, мокрый, коричневый и сладкий, а скоро будет ещё и липкий. — Идите в душ, — сказал я. — Чур, кто истратит всю воду, тот крутит педали. От велопривода у меня работал насос, которым я закачивал воду наверх, в бак на крыше. Моё собственное изобретение, и лишнего платить за электричество не надо. На залитый пеной пол веранды я было хотел выплеснуть ведро воды, но вовремя заметил кое-что. Листок не догорел до конца, я поднял его, и на углу, не залитом колой, увидел значок интеграла. Такой, с кружочком. И ещё несколько знаков, смутно знакомых. Ну да, там были формулы. Логично, что профессор математики пишет формулы. И я даже что-то раньше в таких понимал, только давно это было. Велонасос заскрипел за стеной. Ага, мой новый сосед всё-таки не полный долбохлоп, хоть и курит в доме, построенном из палок и соломы. И судя по пеплу, это не первый листок, который он тут спалил. Я подобрал с пола карандаш и переписал формулу прямо на стол, пока листок совсем не расползся у меня в пальцах. Потом вспомнил про «опасных людей» и стёр её. А толку-то. Она жгла мне глаза. Я чувствовал что-то позабытое, из прошлой жизни. Как будто я должен понимать, что это за ерундень написана, а я не схватываю. Слишком много солнца, песка и океана. Шум в ушах, и словно бы зуд, и туман в голове, и глазам больно смотреть. Потом что-то схлопнулось, ухнуло в желудок, и я осознал, что понимаю, что там написано. И не отказался бы посмотреть, что там дальше. Я словно стряхнул с себя гору лет, словно спал и проснулся. Что-то надо было сделать, что-то важное. Но тут наваждение прошло. Я выкинул бумажку в мусорное ведро на кухне и пошёл отмывать липкие руки от кока-колы. Я уже протирал насухо тряпкой свежевымытый пол на веранде, когда Раш заявился из душа. Он был в новой рубашке, синей, при мне он такую не покупал. В холодильнике обнаружилась жратва. Сам холодильник перестал дребезжать. — Чего там ваши бандиты? Не объявлялись? — Ты мне не поверил, — сказал он. — Нет, не объявлялись. Мне нужно попасть в центр города. — До автобуса вас подбросить? Обратно сами добирайтесь. У меня дела. Я довёз его до остановки, вернулся, открыл с телефона Гугль и вбил туда Джексона. Дэниелов Джексонов в мире оказалось до чёртиков. Я добавил к ключевым словам археологию и узнал, что да, есть такой. Криптоисторик и, по мнению научного сообщества, совсем ку-ку. Доказывал, что существут инопланетяне и они посещали Землю, что в наскальных рисунках на самом деле изображены пришельцы, что боги всяких древних цивилизаций тоже не боги, а типа зелёные человечки. На третьей странице сплошной бреднятины мне стало одновременно скучно и смешно. Этот человек должен был защитить меня от бандитов? Сам Джексон был ничего мужик, обаятельный — я просмотрел несколько роликов, где он рассказывал про свои теории. Даже жалко, что у него крыша отъехала. Заскрипели ворота — я решил, что Раш вернулся и по рассеянности пытается войти через них вместо калитки. Они невысокие, сделаны в том же стиле, что и прочий забор: рама и сетка. И я ими обычно не пользуюсь: машины нет, а скуттер и так проходит. Только если кто приедет на машине. У меня во дворе стояла чужая тачка. Чёрная, с затемнёнными стёклами, жуткая. И какой-то мужик в клетчатой рубашке закрывал ворота, будто так и надо. — Э-э, мистер! Это частная собственность! — заорал я. Он обернулся. И почему-то обрадовался, меня увидев. Улыбнулся, руки развёл, словно извинялся. — Ты, должно быть, Илай? — Кто вы такой? — Один мой друг прилетел сюда отдохнуть, — сказал мужик. — Меня зовут Дэвид Телфорд. А его — Николас Раш. Он оставил этот адрес. — Так и что, надо вламываться ко мне во двор? — Послушай, Илай. Я не знаю, что он тебе рассказал, но мне очень нужно с ним встретиться. Потом, клянусь, мы уедем, и твои неудобства на этом закончатся. — Вы, вообще, откуда? — Я хороший знакомый Николаса. Позови его, пожалуйста. — Слушайте, он не... — тут я понял, что бандиты, если они существуют, не будут с порога говорить «мы бандиты», и что меня, возможно, не так уж много отделяет от будущего, которое Раш обозначил чирканьем по горлу. Например, звонок Джексону. — Он ушёл, — сказал я. — Тут недалеко, на соседней улице. Хотел маску себе купить для ныряния. Давайте я ему позвоню. Он ведь знает, что вы приедете? — Позвони, — Дэвид как-его-там накинул цепочку на ворота и по дорожке пошёл ко мне. — Ага. Щас наберу. Когда Дэвид был совсем близко, я вскинулся: — Эй, вы кролика сшибли! Тот аж подскочил. И рукой дёрнул характерно, как в киношках. Хотя кобуры там не было, куда он потянулся. — Вон, смотрите! — я указывал туда, где на дорожке валялся керамический кролик, украшение газона. — Миссис Харпер меня убьёт. Она их любит как я не знаю что! — Да не переживай так, — Телфорд вернулся к кролику, осмотрел его. — По-моему, эта штука не пострадала. Куда её поставить? — Поставьте поближе к забору, на газон. Чтобы больше никто не сшиб. Всё это нужно было мне, чтобы замаскировать паническое текстовое сообщение Рашу, из двух слов — «они тут». Потом я чертыхнулся, сказал «номер не тот» и набрал Джексона. И мне даже ответили. — Слушаю, — сказал полузнакомый голос. Вроде похожий на археолога в тех видеороликах. — Здрасте, доктор Раш, — сказал я весело. — Ну что, нашли магазин? — Мы высылаем группу поддержки, — сказал он. — Можете сказать, сколько их? — Вас тут мужик какой-то ищет. Дэвид Темфорд или как-то так. Знаете такого? — Он один? — Да, — сказал я. — Вот только приехал. Вы на хрена всем мой адрес даёте, а? — Постарайтесь продержаться, — сказал Джексон. — Он вооружён? — Не знаю, — я слегка запутался в двух беседах, которые одновременно вёл. — Э, ну, в общем, он вас ждёт. Приходите. Я нажал отбой. — Ну как, купил он маску? — спросил «Дэвид». — Чёрт его знает. Наорал на меня, что звоню не вовремя. Если не заблудится, скоро придёт. Он стоял и смотрел на меня, этак терпеливо. Я «сломался»: — Можете в доме его подождать. Хотите пива? — Нет, за рулём. Спасибо, — он прошёл на веранду, уселся на плетёный стул. Я побродил по двору, но так и не придумал, чем заняться. Было одно дельце, но я понимал, что при этом человеке не стоило им заниматься. В конце концов я решил, что надо починить газонокосилку. Вытащил её из сарая и устроился так, чтобы видеть визитёра и калитку. А тот сидел и ждал совсем спокойно, будто ему совсем не скучно. Я всё думал, вот-вот прилетят вертолёты и вломится спецназ. Но ничего подобного. Только Раш пришёл. Пешком. Один. Когда я увидел его и вскочил с корточек, то тут же с воплем грохнулся обратно: нога затекла. Раш безо всякого удивления кивнул Телфорду, остановился возле меня и спросил, почему я сижу посреди газонокосилки. Я объяснил, что чиню её. Раш сказал, чтобы я продолжал, а им с Дэвидом нужно поговорить. — Кто он вообще такой? — я сделал жуткую гримасу, надеясь, что Раш поймёт подтекст. — А он не представился? — Я не знал, сколько ты рассказал мальчишке, — проворчал Телфорд. — И напугал его до полусмерти. Полковник Телфорд работал вместе со мной над проектом, о котором тебе знать не положено. — А, — я почувствовал себя полным болваном. — Погуляй пока, Илай, — продолжал распоряжаться Раш, — но далеко не уходи. Будешь нужен — позовём. Напоминать ему о существовании сотовой связи я не стал. Слез с полуразобранной газонокосилки и начал собирать её обратно. Успел даже проверить, как она косит. Оказалось, трос так и запутывается, не помогла починка. Но мне надоело с ней ковыряться, да и с тем дельцем кое-что нарисовалось, пока руки были заняты, а голова свободна. Только мне надо было кое-что достать... Я убрал косилку на место, полез под крыльцо сбоку и за кучей хлама нашёл свои полузабытые сокровища. Сумку с книгами. Мне нужен был учебник алгебры. Конечно, в сети я отлично отыскал бы те же формулы. Но меня посетила мысль, что за моим телефоном и историей поиска могут следить, и уходить она нипочём не хотела. Чтобы от влажности книги не покоробились, они были замотаны в полиэтилен и скотч. Я привёз их тогда из дома. Ничего толком не взял, а их зачем-то привёз. И не открывал с тех самых пор. Они мне напоминали, что я сделал. Я ведь когда-то учился в хорошем универе, Массачуссетском Технологическом. Мама была так рада, что я поступил. Я не хотел уезжать, но она сказала — учись, со мной всё будет хорошо. Год я проучился, а потом ей резко стало плохо. И я прилетел, как только узнал, но успел только на похороны. И с тех пор я всё думаю: если бы я был дома, может, она бы не умерла. Если бы только я не уехал в Массачусетс. Если бы вернулся после первого семестра. Если бы. Учебники надо было продать или уж выбросить, но я зачем-то так и таскал их с собой. От них даже вышла польза, меня с ними копы не задерживали как бродягу и подозрительный элемент. Помогало то, что я с любой страницы мог объяснить, что написано. Сейчас я, помогая себе отвёрткой, выковырял алгебру из-под слоёв плёнки и скотча. Прополз под верандой туда, где сквозь щель в досках пробивалось солнце. Раскрыл учебник. Точно. Всё я правильно помнил. Результаты свои я записал тут же, на земле. Мания преследования, наверное, жутко заразная штука, потому что я их тут же стёр, как только хорошенько запомнил. Тут Раш меня позвал. Я вылез из-под крыльца, очень недовольный, что ползаю перед ним на пузе. — Идём, — сказал он. — Твой мотоцикл на ходу? — Скуттер. — Не важно. — А где ваш друг? Машина Телфорда стояла на прежнем месте. — Он мне не друг. И он пока занят. — Что вы с ним сделали? — я остановился. — Оглушил. И связал. Давай скорее, вот-вот появятся остальные. За домом, возможно, следят. — Может, полицию вызовем? — Не поможет. У них есть способы её нейтрализовать. У него был пистолет. Под ремнём, на спине. Да ещё весь этот бред про бандюг, способных нейтрализовать полицию... Во что я ввязался, а? — Эгм, — сказал я, снова остановившись. — Чего? — Раш обернулся. — У вас пушка, что ли? — Взял у Дэвида. — Погодите. Он что, за них? — Я ещё не разобрался. Жутковато подумать, что бы он сделал с тем, насчёт кого «разобрался». — Он не наше прикрытие? — Нет, он явился раньше и не назвал условленный код. — Я мог бы придумать пару причин так делать. Для нормальных, ну, агентов. — Я тоже. Но рисковать не хочу. — Хотя бы пушку не таскайте в открытую. А то копы мигом загребут. — Да, ты прав, — он открыл машину Телфорда, сцапал с сиденья кожаную куртку, порылся в бардачке, заглянул в багажник. По ходу этих эволюций мелькнул вроде бы рулончик скрученных денег и кредитка. — Мы его ещё и грабим? Если что, я был против. — Да-да, я тебя заставил, ты ничего знать не знаешь, — Раш надел протянутый мной шлем. Куртку он тоже надел, под ней хоть пистолет было не так видно. — Куда? — Нас найдут. Джексон в курсе. Главное — продержаться до прибытия подкрепления и уйти от погони. Мы почти доехали до выезда с нашей улицы на шоссе, — это недалеко, мой дом третий от поворота, — когда в зеркале я увидел, что за нами едет незнакомая тачка — серая, приземистая «Тойота». И номера из Колорадо, как у Телфорда. Я даже испугаться толком не успел, заорал «Держитесь!» и дал по газам. Сильно нарушать правила я не мог, мы бы живо оказались в участке. Меня спасло в основном то, что водила «Тойоты» был гонщиком ещё хуже, чем я. Он будто вчера за руль сел, честное слово. Так-то не вилял и не не глох, но разметку игнорировал, другие машины подрезал почём зря, и как-то бестолково. Я уже ждал, что из той тачки по нам будут стрелять, так меня Раш накрутил со своей манией. Но они не стреляли. Зато за нами увязалась патрульная машина с мигалкой. Ну или не за нами. Потому что они через громкоговоритель сказали остановиться тем, в серой «Тойоте», а те не послушались, и началось шоу с преследованием и перекрыванием дороги. Ну чего, их задержали, руки на капот, обыск, всё такое. А нас остановили, проверили права и отпустили. Сказали, потом свидетелями могут вызвать. Хорошо, что Раша никто не обыскивал, а то мы бы живо приземлились в участке вместе с теми кадрами, и весь наш побег. Разрешения на пушку у него не было, я думаю. Дальше я поехал уже медленнее. Свернул к придорожной кафешке, надо было что-то сожрать. — Мы от них ушли? — спросил я спустя стаканчик кофе и порцию мороженого. — Нет, но теперь у нас неплохие шансы уйти. — Может, вы тогда меня отпустите? — Может быть, — сказал Раш. — Зачем тебе учебник алгебры? О нет. — Что ты записывал на столе? Я же стёр карандаш. О чёрт. — Ну, я так, знакомую формулу увидел... Это же не запрещено. — Не запрещено, — сказал Раш задумчиво. — Кто ты вообще такой? Параноидальный бред у него, похоже, вошёл в новую фазу, в которой я шпион и агент противника. — Я, ну, Илай Уоллес. Я в MIT учился. Один курс. Потом бросил. Мне от вас ничего не надо, правда. — Почему ты постоянно проверял, на месте ли я? — Думал, вы топиться собираетесь, — сказал я честно. Раш вдруг смутился. Потёр лоб ладонью. — Признаю, я был, должно быть, не в лучшем расположении духа. — Это из-за вашей жены, да? — подло было напоминать, но я хотел сбить его с мыслей о секретах и бандитах. — Нет, — сказал он. И, потом: — Да. В какой-то мере. Она умерла, когда я работал над проектом. Проект потерпел неудачу, и моё в нём участие, как оказалось, было абсолютной бессмыслицей. — О, — сказал я. — И вы... — И я вернулся к прежней жизни, а в какой-то момент обнаружил за собой слежку. — А вы не пробовали, ну, провериться? — спросил я, как мог, вежливо. — Не бред ли это? — откликнулся он. — Типа того. — Да, я задумывался над этим... — И что решили? — Не знаю. Если вот-вот откроется дверь и войдёт Дэниел Джексон, то, наверное, не бред. — Так мы сидим и его ждём? — Верно. И пока мы всё равно ничего не делаем, покажи, что ты там посчитал. Он дал мне свой блокнот, совсем уже истончавший, и карандаш. А сам полез в карман, — я аж похолодел, — и достал зажигалку. Пришлось заказать ещё кофе, потом гамбургер, а то парень за кассой уже на нас смотрел, как на психов. Я, для конспирации, называл Раша «профессор» и громко пытался убедить, что он должен поставить мне зачёт. Раш временами отбирал у меня блокнот, потом разломил карандаш надвое и заточил свою половину, чтоб было чем писать. То есть, у него ещё и нож с собой был. Листки он пока не жёг, и то счастье. Открылась дверь и вошёл мужик в военной форме, совсем седой и коротко стриженый. Над карманом у него на груди было написано «О’Нилл», именно так, с двумя «л», а над другим «ВВС США». — Привет, Ник, — сказал он, остановившись у нашего стола. — Не хочешь объяснить, какого чёрта ты вырубил моего полковника?