Собачья жизнь

У Акане потрясающие глаза. Большие, чуть ли не в пол-лица, почти как у тех анимешных девочек с плакатов. Зоркие, внимательные. Когда-то они были еще и наивными, что Акане весьма шло, но вся наивность давно из них исчезла. Исчезла, как и та девочка, что краснела, исподтишка разглядывая обнаженный торс Когами в тренажерном зале. Девочка выросла и стала сильнее. Она опять его нашла. Она всегда его находила. Она понимала Когами лучше, чем он сам себя понимал. — Ну и зачем ты меня искала? — он закурил. — Нам нужна информация. Акане как бы невзначай отвернулась. Ей не нравился запах дыма, хотя в управлении курили почти все, пора бы уже и привыкнуть. — Ты просишь помощи у беглого преступника? Я думал, Сивилла дала приказ меня поймать и расстрелять на месте, а не просить о помощи в сложных ситуациях. Акане вздрогнула и воровато оглянулась. Кафешка, где они сидели, была одним из тех заведений, где еду готовили настоящие повара, да и весь остальной персонал, от официантов до уборщиков, подбирался из людей. Пик моды на такие заведения прошел полгода назад, поэтому даже сейчас, в воскресенье, народу было мало. Дискутировала на повышенных тонах за дальним столиком какая-то парочка, что-то тихо обсуждали подружки в другом конце зала, в уголке для некурящих. В общем, подслушать их было некому. Но Акане все равно было тревожно. — Ты не мог бы чуть потише? Нас могут услышать. Вызовут… — Тебя? Инспектор Цунемори. Ты же ведешь мое дело, верно? — Мы говорим о деле. И пожалуйста, перестань паясничать. У нас полчаса, пока техники меняют камеры. Когами невольно отвел глаза. Точно так же она могла бы ему выговаривать, если бы они были женаты. Была бы у него такая маленькая, взъерошенная и немного неуклюжая жена, которая пошла бы за ним и в огонь, и в воду, и в дерьмо… Хорошо что псам жены не положены. Но Акане все равно купается в дерьме и без официального статуса, по своей воле. Упрямая. — И что же это за дело? — Убивают госслужащих из экономического департамента. Причем хорошо охраняемых уважаемых людей. Никаких скандалов за ними не числится, коэффициент в норме… по почерку похоже на твоих, глава Сопротивления. Это она ему за «Инспектора Цунемори» мстила. И кто-то еще говорил об осторожности. — Нет. — Точно не твои? Думаешь, инсценировка? Когами встал из-за стола, демонстративно поглядев на часы. Акане провела карточкой над считывающем полем, не желая ждать официанта, и так же вскочила, оглаживая коротенькую юбку и не сводя с Когами испытующего взгляда. — Нет, не мои. Но я проверю. Пока! И он ушел как можно быстрее. До конца ремонта камер было еще минут десять. Да и если бы он засветился, Шион бы все потерла. Все-таки основной слабостью Сивиллы является то, что для ее функционирования все еще нужны люди. А люди имеют свойство предавать, желать свободы… любить, в конце концов. И ради этого вести первоочереднейшее свое дело уже третий год. Инспектор Цунемори, как, впрочем, и ее отдел, проявляла недюжинное упорство, ища беглого Шинью где-то в Америке, и раз в три месяца ездя туда налаживать сеть информаторов. Если учесть, что Акане частенько беседовала с Когами по рабочим вопросам (например, где копать, а где не копать, чтобы не выкопать государственный заговор) сидя на скамеечке в парке недалеко от управления, то тут было над чем задуматься. Когами искренне корил себя за то, что упустил тот момент, когда обычная влюбленность Акане, девчачье «хочу этого», превратилось в настоящую любовь, от которой просто так и не избавишься. Он бы и рад, он же видит как ее из-за этой любви корежит и ломает, с ее-то максимализмом, с ее воспитанием, как она не может принять его методы… но что с ней сделаешь? Она же упрямая. Полюбила Когами и от него теперь не отступится, хоть он и пытается казаться равнодушным. Акане все равно будет долбиться и долбиться об эту каменную стену, не понимая, каких трудов ему стоит удерживать ее внешнее подобие. Как ему хочется обнять ее, успокоить, выслушать наконец все, что Акане хочет ему сказать. Когами понимает, что стена эта уже трещит и рушится. Когда-нибудь он все равно сорвется. Но пока Когами держится, ибо псам жены не положены. Просто потому, что для той, кого любишь, ни один человек не пожелает собачьей жизни.