blueberry haze

Хонбин щурится в потолок, пытаясь вспомнить, сидел он до этого с открытыми или закрытыми глазами. Кажется, он уже целую вечность на диване Воншика с онемевшим языком и покалываниями на коже, хотя, по идее, прошел всего час, наверное час. Его никогда так не крыло – впрочем, он до этого ни разу и не пробовал, но на дворе зачетная неделя, для алкоголя настроение не то, вот Воншик и предложил разочек приложиться к веселящему кальяну в виде альтернативного зубрёжке времяпрепровождения. Вероятно, он капельку переборщил, когда пожелал добавки сразу, хотя Воншик и предупреждал его, что эффект приходит постепенно. Сам же Воншик расслабился в наблюдательной позиции рядом – глаза выдают ленной поволокой и характерной краснотой, стремящейся к цвету его волос, но даже так он выглядит на порядок более вменяемым, чем самоощущает себя Хонбин, хотя Хонбин точно уверен, что выкурил Воншик больше – слова "переносимость" и "привычка" из поля зрения как-то ускользают. Хонбин ёрзает, ну или хотя бы пытается. Ему хочется…чего-нибудь. Прогуляться там, на машине покататься, на улицу, на воздух, другой воздух, который был бы свежее, чем масляный привкус в его горле. Он мысленно встает и ищет свою куртку, но не может вспомнить, куда её положил. А, может, Воншик одолжит ему толстовку. Хонбин думает, что вполне; Воншик вообще хороший – всегда таскает ему кофе и ждет после занятий, чтобы они могли вместе пройтись по кампусу, разрешает брать свой ноутбук для обязательного захода на фанкафе Пак Хёшина во время их занятий в общаге. Хонбину хочется купить для него курочки, ведь Воншик такой добрый и вообще курочку очень любит. "Мы должны…пойти. Нам надо идти," - бормочет он, елозя голыми ступнями по ковру. Бровь Воншика удивленно стремится вверх: "Идти куда?" А хорошие у него брови, думает Хонбин, настолько хорошие, что Хонбин отвлекается и забывает ответить. Он пытается их потрогать, но его руки – да его всё – слишком тяжелые, поэтому ему удается только неловко подобрать их к краю рубашки. Ну они же и правда хорошие, отличные брови. У Воншика вообще всё лицо хорошее, что уж тут; пускай он и знает, что сам Воншик так не считает, но это так. Хонбин думает, что нужно непременно ему сказать - несколько попыток спустя, ему удается нормально сглотнуть: "Ты…это самое, ты такой…мм…" "Мм?" - Воншик улыбается и тянется вперед, чтобы угомонить блудящие руки Хонбина. - "Рястянешь же," - он аккуратно по одному отковыривает пальцы Хонбина от края ткани, на что тот тут же хватается за неё снова. Воншик тихонько фыркает от смеха и сдается: "Хех, милота." Хонбин не уверен, что понял, к чему это, но все равно согласно кивает – его голова накреняется медленно, как у тряпичной куклы. В его груди что-то прихватывает миллионами иголок-булавок, и он резко вдыхает, вдруг четко осознавая, что да, он умеет дышать. "Ты в порядке?" - мягко интересуется Воншик, поспешно подбираясь ближе, и наклоняет голову, чтобы заглянуть Хонбину в лицо. Хонбину же думается, что зря он это сделал – он тут же смущается и начинает ещё быстрее елозить ногами. "Я…" - он хмурится - со словами сейчас приходится нелегко. - "Нет, аа, не знаю. Я не знаю, что говорю. Не могу… – мм…" - гудит он, хотя это больше похоже на тихий стон, в самом деле, но в его голове это определенно точно гудение, вибрация от которого смешно щекочет горло и щеки так, что он не может удержаться от улыбки, - "я, понимаешь, это…не могу соо-средоточиться…я не…да. Я правда не знаю, что несу сейчас, понимаешь? Я просто – это ничего, да?" Воншик пристально всматривается в него ещё какое-то время, размышляя, есть ли повод для беспокойства – его брови снова творят дивные вещи, замечает Хонбин, - но, в конце концов, расплывается в улыбке: "Бля, да тебя неплохо так накрыло. Мне даже немного завидно," - смеется он, а Хонбин шутку не понимает, но тоже начинает хихикать, снова опадая на диван. Дышать все ещё трудновато, но ему хорошо, и этот кайф совершенно другого рода, чем если бы он напился. Теперь он понимает, почему Воншику это нравится, почему он хотел разделить это с ним и, о – плечо Воншика прикасается к его плечу, и Хонбин прекращает свои шебуршения ногами, потому что ему вдруг так тепло и хорошо тоже. Ему это нравится, нравится Воншик, его друг, который таскает ему кофе и делится ноутом, и это всё так славно. И рука у Воншика славная, славно ползает туда-сюда по его ноге, и Хонбину хочется перестать улыбаться, потому что ещё ему хочется поцеловать Воншика, а целоваться - дело серьезное. Ему нужно быть серьёзным. "Воншик," - говорит он самым серьёзным тоном, на который только способен – выходит пискляво и с придыханием и совсем не так, как хотелось бы. "Да?" - его рука соскальзывает под рубашку Хонбина, блуждая по коже живота, отчего мышцы на нем непроизвольно напрягаются. "Можно мне…это ну, как бы…можно?" - мыслями он сильно-сильно сконцентрировался на поцелуе – вдруг слово выскочит само собой. - "Ты ведь – я хочу, чтобы ты это. Я хочу." Спустя мгновение – час мучительной тишины – Хонбин не видит реакции Воншика, потому что в какой-то момент плотно зажмуривается, не осознавая этого, но он чувствует, как рука Воншика перемещается из-под его рубашки на её поверхность. Другой рукой он обхватывает Хонбина за плечи – пальцы ненавязчиво путаются в волосах, – и мягко тянет его на себя, чтобы тот мог расположиться у него на груди, а головой – в удобном изгибе шеи. "Потом," - шепчет Воншик ему в волосы. - "Пусть тебя сначала немножко отпустит, хорошо?" Хонбин кивает – ну или думает, что кивает, бурча и вздыхая куда-то в Воншика. Он не уверен, что долго так протянет – дыхание Воншика щекочет ему затылок и подговаривает сделать…что-нибудь, но это славно, и Воншик такой славный, поэтому Хонбин старается лежать прилично и как только можно спокойнее. И ему даже все равно, что Воншик посмеивается над тем, как его ступни снова начинают расчёсывать ковер.