Это наша жизнь

Эмиль не помнил, как добежал до финиша, после непопадания третьим дополнительным патроном в мишень на его сознание опустился туман, мешающий воспринимать действительность вокруг. Обрывки мыслей бились в голове: "команда", "был такой шанс...","как это могло случиться?", "как смотреть в глаза?", "Тарьей..." Он хотел и не хотел приближения заветной красной черты, душевных сил почти не осталось и, как следствие, физических. Наконец-то... Финиш. Последнее на что его хватает - быстрые пожатия рук российским спортсменами, они были сильнейшими сегодня. Миксзона. Туман в сознании сгущается. Эмиль плохо видит и слышит происходящее, ему кажется, будто сверху накинули плотное, ватное одеяло, через которое приглушенно доносятся голоса людей, гул сошедшего с ума стадиона, скандировавшего "Россия! Россия!", почти сорванный голос диктора и лишь стук собственного сердца, которое не желало успокаиваться, отчетливо ощущался, казалось бы, во всем теле. В горле дерет, сдерживать подступающие слезы все труднее. Нет... Как он должен пережить все это? Кто-то подходит совсем близко, аккуратно приобнимает. Йоханнес. Эмиль утыкается лицом ему в плечо: - простите... Это... - Слова совсем не даются. К нему подходят сзади, крепко прижимаются, обнимают. Тарьей. - Перестань, - шепчет Эмилю друг. Ребята стоят настолько близко, что Свендсен грудью чувствует сердцебиение Йоханнеса, а спиной Тарьея. Но все же, громче и отчетливее всего остального, он слышит собственное сердце, которое продолжает стучать в висках. Невыносимо думать о предстоящих интервью и объяснениях случившемуся. Да у него просто нет этих объяснений, черт возьми! - У меня сейчас сердце выпрыгнет, не могу больше, - тихо произносит Эмиль и нехотя высвобождается из заботливых объятий друзей. - Сядь, - рядом оказывается тренер. Свендсен опускается на деревянную скамью. Боже! Как же плохо... Мужчина пытается напоить его водой, но Эмиль отмахивается от него, закрывает лицо ладонями, упирается локтями в колени. Проклятые слезы больше невозможно сдерживать. Тарьей вновь оказывается за спиной Эмиля, обнимает за плечи, прижимается щекой к щеке друга, чувствует теплую предательскую влагу, прижимается крепче. Широкий капюшон Тарьея скрывает все подробности от вездесущих камер. Ему хочется аккуратно стереть эти слезы, но он понимает, что это будет уже слишком. - Давай приходи в себя, - Тарьей отстраняется, - и выпей воды. * * * Наконец стадион покинут, они на пути в олимпийскую деревню. Тихий звук мотора и шелест колес по трассе успокаивают, Тарьею хочется спать, за окнами микроавтобуса уже почти ничего не видно, мимо пролетают яркие огни фонарей, они похожи на вспышки и почему-то света от них совсем мало. В салоне тепло и тихо. Никто не пытается заговорить. Из динамиков играет легкая, ели слышная музыка - это единственное, что не дает тишине заполнить все пространство. Тарьей чувствует спокойствие, он доволен тем, как провел свой этап в гонке, эму было просто необходимо доказать, в большей степени самому себе, что он достоин места в эстафете, что он не зря здесь, на этой олимпиаде. Удушающая горечь досады от проигрыша команды быстро затихла, он уже смирился с отсутствием медалей. Да Бог с ними! То, что его сейчас действительно пугало и расстраивало, это состояние сидящего рядом Эмиля. После гонки на него было тяжело смотреть, он почти не поднимал головы, было видно, что ему нелегко открывать глаза. Вот и сейчас тоже... Свендсен отвернулся, прижался лбом к холодному стеклу окна. Тарьей мог легко представить, что сейчас чувствует друг, а вот то, как ему помочь представлялось слабо. Черт... Не такого завершения олимпиады хотелось Бё. Он оборачивается, сзади сидит младший брат. Тот напряженно всматривается в экран телефона, почувствовав на себе взгляд, поднимает голову, вопросительно кивает, размышляет секунду, затем протягивает руку, намериваясь провести по плечу, казалось, целиком ушедшего в себя Эмиля. Тарьей отрицательно качает головой. Йоханнес понимает без слов. Да, оставить Свендсена в покое - это лучшее, что они сейчас могут сделать. Через некоторое время Тарьей все-таки не выдерживает, он осторожно дотрагивается до плеча Эмиля: - эй, ты там живой? - Тихо интересуется он. - Да. Тарьей почти невесомо проводит ладонью по ноге Эмиля, на секунду задержав прикосновение, он легко ощущает мелкую дрожь, озноб или нервное? В любом случае ничего хорошего. - Эм, стекло холодное, если хочешь, можешь на меня опереться, - настойчиво обращается Тарьей. Он решительно тянет друга на себя, разворачивая того от окна. Странно, но Свендсен легко поддается, а ведь обычно в таких ситуациях он, как считал Тарьей, самый упрямый и несговорчивый человек на свете. Эмиль утыкается носом Бё куда-то в шею, зарывшись в ткань расстегнутой куртки. Через несколько минут Тарьей вновь нарушает молчание: - ты там дышишь? - Да. - Тебе не плохо? - Нет. - Смотри, а то я обещал всем о тебе заботиться, - улыбается Тарьей. Да уж... А ведь сегодня еще и общий банкет. Олимпиада позади как ни как. Вряд ли для них эта вечеринка окажется веселой. Но пойти на нее они обязаны. Тарьею нравилась традиция России устраивать для спортсменов после соревнований подобные мероприятия. Как Тарьей и предполагал, Эмиль праздновать отказался, на попытки разговорить не реагировал, вообще ни на что не реагировал, сказал лишь, что хочет побыть один. Что ж? Вполне очевидно. Тарьею не очень хотелось его оставлять, но он понимал, что так, наверное, будет лучше. * * * Расслабиться ему не удалось, тяжелые мысли неудачного дня не отпускали, небольшое количество алкоголя ничуть не помогало. К Бё подходит младший Фуркад, улыбается. Общие фразы, стандартные вопросы. Тарьею совсем не хочется с ним говорить, но он все же поддерживает разговор. - Я видел Эмиля после гонки. "Когда только успел?" - Промелькивает у Бё в голове, - "вроде они быстро смылись со стадиона". - Он такой забавный, когда расстроенный, не похож сам на себя, - продолжает, улыбаясь, Мартен. Тарьею становится неприятно, он незаметно морщится: - не знаю, я не нахожу в этом ничего забавного. - Тебе не кажется, что он уж слишком переживает? - Не знаю. Он очень требователен к себе. Готов на многое ради команды. - И ради тебя, правильно? Может, не надо было его одного оставлять? - Может, - Тарьей сделал вид, что не обратил внимания на первую часть высказывания. - Мы уже собираемся уезжать, хочешь, я зайду к нему? - Нет, - пожалуй, слишком резко ответил Бё. - Прости, но ты там точно не нужен. - Как скажешь, - пожал плечами Мартен, - тебе лучше знать. Француз возвращается к своей команде, Тарьей провожает его взглядом. Меньше всего он хотел бы видеть этого человека рядом с Эмилем, а особенно сейчас. * * * Боже! Наконец-то их комната, тишина, удобная одежда. Тарьей застает Эмиля практически в том же положении, в котором и оставил. Сердце невольно сжимается. Но подойти, дотронуться, заговорить норвежец все же какое-то время не решается. А Свендсен так и продолжает сидеть на кровати, голова опущена, открыть глаза кажется ему непосильной задачей, в них словно сыпанули песка, а веки сделались просто неподъемными. Тарьей больше не может вот так находиться рядом и бездействовать, ему нужна хоть какая-то реакция, подтверждение тому, что его друг здесь, в этой реальности, в одной с ним комнате. Он опускается на колени напротив Эмиля: - может, ты посмотришь уже на меня? Ответа не последовало. - Дружище, конец света еще не наступает, - Тарьей осторожно приподнимает лицо Эмиля за подбородок. Тот в свою очередь смотрит, наконец, Бё в глаза: - лучше бы наступил. - Перестань. Эмиль забирается на кровать с ногами, подтягивает колени к себе, утыкается в них лбом. - Я хотел бы что-нибудь сказать вам с Йоханнесом и Уле, но не представляю что. "Наконец-то, прорвало", - с долей облегчения думает Тарьей. - Могу лишь обобщить свои мысли - все очень паршиво. Больше всего мне хотелось бы радоваться победе вместе с тобой... Но... - Ой, ну ладно, я и так все знаю, - нарочито пренебрежительно остановил его Тарьей. Он подсаживается к другу на кровать, приобняв одной рукой. - Я ведь действительно хорошо тебя знаю Эмиль Хегле, ты страдаешь из-за того, что думаешь, что я думаю, вернее, могу подумать, что ты ... Короче! Я не думаю ничего такого! - Дааа, ты действительно меня хорошо знаешь, - Эмиль даже усмехнулся, - тебе придется пояснить, то, что ты пытаешься сказать. Тарьей тоже улыбнулся: - я говорю о том, что никогда не сомневался в тебе, в том, что ты ценишь нашу дружбу, команду, что все готов отдать лишь бы нам всем было хорошо и я знаю - произошедшее сегодня, нелепая, роковая случайность, ты не виноват перед нами, потому что такого ты хотел бы меньше всего и страдаешь сейчас, соответственно, больше всех нас. Вот так. - Но не забывай, - Эмиль повернулся к другу, - я все же эгоист, и во многом в моем состоянии виновата жалость именно к себе, настроение в конец испорчено, предыдущие медали не радуют, я не могу находиться на людях и мне очень-очень плохо. - Не знаю, звучит ли это утешительно... Я тоже сочувствую тебе всей душой, но ведь ты не сторонник жалости, - Бё разводит руками, - поэтому я делаю это сдержанно. - Можешь не сдерживаться, - Свендсен хмурится, - вряд ли что-то сможет мне сейчас помочь, а уж тем более ухудшить мое состояние, последнее уж точно невозможно! - Если честно, - после короткой паузы вновь начал Эмиль, - я хочу лечь, уткнуться в подушку и лежать так вечность, чтобы не было журналистов, проклятых камер, придуманных объяснений, извинений перед болельщиками, что там еще принято делать? Боже! Я не переживу завтрашний день! У меня не осталось сил ни на что... - Переживешь, завтра уже будет полегче. Хочется тебе этого или нет, но придется жить дальше. - Скорей не хочется. - Я тебя сейчас ударю, - зло обещает Тарьей. - Лучше подвинься. Тарьей неуклюже сдвигается к краю, Эмиль вытягивается на кровати, укладываясь лицом вниз. Бё вздыхает, встает, не зная, что делать дальше, отправляется в свою постель, ложится, не расправляя, как есть в одежде. В комнате почти темно, единственный источник света - приоткрытая дверь в ванную, за которой радостно горит, оставленная кем-то не выключенной, лампочка. Они оба молчат, и эта тишина затягивается, становится навязчивой, тревожной. Тарьей не может понять спит Эмиль или нет, тот лежит очень тихо, даже дыхания не слышно. Бё смотрит на него, автоматически отмечая яркую расцветку покрывала под ним, сначала ему нравились эти пестрые лоскутки, но сейчас от них уже мутит. - А еще, - вдруг неожиданно произносит Эмиль, - я ненавижу себя за то, что не могу сдержать эти чертовы слезы, они подкатывают весь вечер, это уже невыносимо терпеть, в горле все время противный ком. - Это нормально, организм пытается избавиться от стресса. Тарьей встает, подходит к другу, почти ласково дотрагивается до макушки, проводит рукой по волосам: - можно? Прозвучало скорей утвердительно. - Да, - Эмиль чуть сдвигается, - только ты еще больше разочаруешься во мне. - Больше уже некуда. СуперСвендсен повержен, что может выглядеть хуже? Тарьей укладывается рядом, возится, затем вновь встает, сдергивает одело со своей кровати, укрывает их обоих. - Обнять тебя? - ...Да. - Повернись ко мне. Эмиль сначала не реагирует, затем все же переворачивается на другой бок. Тарьей проводит ладонью по влажным щекам - то, что ему так хотелось сделать на стадионе. Смахивает челку со лба, придвигается ближе. - Саманта меня убила бы, если б увидела, - усмехается Тарьей. - Кристин тоже, а потом и меня за одно, - бурчит Эмиль. - Нет, тебя, я думаю, не стала бы, она добрая девочка. - Ты хотел обнять меня. Тарьей поспешил выполнить обещание и осторожно прижал к себе друга. Тихо заговорил у того над самым ухом: - ты ведь не убил никого, не обидел, не лишил последнего... Ты не должен так переживать. Это всего лишь гонка, всего один эпизод нашей жизни. Тарьей ненадолго замолкает, подбирая слова. - Пройдет время и вся эта ситуация будет казаться тебе смешной и несерьезной. В истории ты останешься как двукратный олимпийский чемпион сочинских игр и сам будешь вспоминать только хорошее. А сейчас нужно просто чуть-чуть потерпеть. - Возможно... Но, как бы там не сложилось, я себя никогда не прощу. - Все пройдет... Я ведь тоже, если на то пошло, сильно расстроен и разочарован. Но нам придется найти в себе силы и просто жить дальше, работать, соревноваться. Не представляю как заставить себя вновь выходить на лыжню после олимпиады. А ведь придется, впереди еще столько всего... Это наша жизнь. Ты же знаешь, мы не можем сейчас сойти с этой дистанции. Эмиль молчит. Тарьей на секунду сжимает сильнее его плечо: - знаешь ведь? - Повторяет он. - Да, - последовал наконец ответ. - Пожалуйста, давай сегодня не будем долго разговаривать об этом, я знаю все, что ты хочешь мне сказать и со всем заранее согласен. - Ну и слава Богу, - выдыхает Тарьей, - а то у меня уже слова поддержки заканчиваются. - У тебя хорошо получалось, но продолжать не стоит. Бё улыбается: - поцеловать тебя? - Да. Что уж... - Ты сговорчивый и немногословный, мне начинает нравиться. Тарьей легко целует Эмиля. - У тебя губы соленые. - А у тебя сладкие. Конфеты когда-нибудь заканчиваются? - Уже, а слезы у тебя когда-нибудь закончатся? - Еще немного... - Хорошо. Им не пришлось долго засыпать, сон пришел быстро и незаметно, не смотря на неудобную позу, небольшое пространство одинарной кровати и свет лампы, которую до утра так никто и не выключил.